И, видя в большом настенном зеркале собственное отражение, я невольно сравнивал; были мы страшно похожи, особенно сейчас, при слабом красноватом свете цветного абажура.
- Зачем было их убивать? - спросил я.
Он весело осклабился.
- Это ты себя спрашиваешь, или меня?
Я промолчал, и он нахмурился.
- Что тут спрашивать? Они мертвы, потому что ближе них для нас не было никого. Мы с тобой всегда жили надеждой, что вот-вот, ещё немного, и эта гнусность вокруг исчезнет, жизнь настанет светлая, чистая, и такие же светлые, умные, добрые люди радостно возьмут нас за руку и поведут в такое же светлое будущее. Мучались и зверели в детстве, мучались и зверели потом, и сейчас, и нет этому ни конца ни края.
Он со злобой отбросил окурок, обжегший пальцы. Мы опять одновременно закурили по новой сигарете.
- Ну и что? - задумчиво проговорил я. - При чем тут наши друзья?
- Да погоди ты! - досадливо отмахнулся Лютый. - Ты лучше скажи, чем мы хуже всех этих людишек, которые живут, смеются там, плодятся, как крысы, и счастливы притом? Денег у них нет, ни черта нет, а счастливы?
- Где ты таких видел? - ухмыльнулся я.
- Заткнись ты! - ненавистно проскрежетал Лютый. - Сам знаешь, о чем я говорю. Есть же люди, к которым можно повернуться спиной и быть уверенным в собственной безопасности! Есть же люди, которые не ожидают друг от друга смерти, надувательства, измены, а сами готовы идти за других на смерть! Где-то же они есть! Почему с самого детства нас окружает злоба, зависть, насилие, обман?..
- Как ты, так и они к тебе, - отрезал я.
- Черта с два! - убежденно, с каким-то лихорадочным огнем в глазах сказал Лютый. - Ты же сам пробовал относиться к другим, как к самому себе. Пробовал? Ведь пробовал. Ну, - насмешливо допытывался он, - чем кончились твои попытки? За дурака принимали? Обмануть пытались, как простофилю? Сознавайся.
- Было дело, - вынужден был согласиться я. - Но ведь надо понять наше окружение: бизнесмены, убийцы, политики... Не хочешь же вернуться вновь, как отцы, к борьбе за светлое будущее всего человечества?..
- Если бы можно было!.. Не за бабки, не за эту зеленую мразь!..
- Поэтому ты и начал со своих друзей? Так сказать, искоренять истоки, - ухмыльнулся я. - Мол, перебью тех, кто меня знает, и сразу все наладится: не зная меня, все меня полюбят.
- Почему бы и не начать с них? Людишки так себе, - криво усмехнулся Лютый. - Сдохли, и дышать легче стало. И потом, ты же сам знаешь, что мир нейтрален: не плох и не хорош. Все зависит от твоего подхода, от взгляда, так сказать.
- Поэтому, чтобы ничего не мешало твоему внутреннему обновлению, ты и перебил всю нашу банду?
- Ну конечно! - с воодушевлением вскричал Лютый. - Зачем заниматься самогипнозом, когда проще помочь своему обновлению материальным способом.
- А если тебя так?
- О-о-о! - поскучнел Лютый. - Если бы, да кабы... Пока мертвы другие. Да и потом, разве ты сам не чувствуешь облегчения от того, что я их кончил? Разве тебе не надоела эта мразь: крысы, запахи помоек, вечное жулье на всех уровнях?
- Ты тоже? - спросил я, имея в виду и крыс.
- А то как же! - вскричал он. - Это же шизофрения! Мы же с тобой шизофреники ещё с детства! Разве можно долго жить здесь и не стать шизиком? Телевизор включи...
Что-то опять со мной стало происходить нехорошее: тяжесть в груди, тяжелый озноб, мысли возникали и расплывались, словно чернильные капли в воде; теряясь, я что-то усиленно пытался сообразить.
- Послушай, спроси любого... Тебе любой скажет... Можно же просто хорошо относиться к людям... Любить людей, наконец...
- Да пошел ты!..
И словно подчиняясь моему грозному окрику, медленно стал таять - и вот исчез призрак, моя лютость. Думаю, исчез навсегда.
Остались в полутемной пыльной красным абажуром освещенной комнате лишь я, да мое отражение в большом зеркале, намертво привинченном к стене.
Не было никогда никакого Лютого. был один я и - теперь это яснее ясного - болезнь, расколовшее мое сознание на две половины, одна из которых брала на себя исполнение самых диких моих желаний. Лютый возникал во мне, когда я пытался закрывать на все глаза, отрешаясь от ненавистной действительности, когда хотел мстить...
То, что Лютого нет, я знал, наверное, всегда. И остатки моей чистоты сопротивлялись появлению все грехи берущего на себя двойника. Однако раскаяние, да и страшные кровавые срывы, случавшиеся все чаще, способствовали чуду: и медленно утвердился призрак детского ужаса - мой двойник Лютый.
Интересно, что лишь первое время я осознавал эту игру в призрак с самим собой; сознание - штука коварная, а шизофреническое зазеркалье рядом, в постоянной засаде, как вот этот пыльный призрак моего отражения в зеркале напротив.
Ничего не проходит бесследно, я это понял давно, как и то, что платить приходится всегда. Страшнее всего, что счет предъявляют тогда, когда ты не готов.
Жизнь моя в большом мире, полная, надо сказать, прежней лютости, была - спасибо перестройке! - оправдана: убивают все, и я знаю многих своих прежних товарищей, которые довольны возможностью отправлять в небытие новых воров, получая притом хорошие бабки за виртуозность исполнения.
Может, я другой, а, возможно, у каждого существует лимит этой самой лютости, после которой хочется стать другим, вернуться к истокам добропорядочности, уважения, покоя.
Все это очень трудно! Возможно, я устал, а скорее всего наш сумасшедший мир диктует и решения, невозможные при застое. В общем, попав сюда, в родной город, я немедленно и неосознанно стал исправлять свой собственный мир, в котором я был обречен пребывать: стал отстреливать одного за другим свидетелей своего детского раздвоения.
И нельзя ничего от себя скрывать бесконечно... А может, Лещиха стала, так сказать, последней каплей, переполнившей сосуд моего падения, и её предсмертный ужас узнавания, смыл пелену с глаз?..
Увы, остался один путь, наверняка расставляющий точки над i. Правда, разумеется, хороша, но лишь в том случае, когда встреча с ней не происходит поздно, когда ещё есть силы и надежды на новую жизнь.
Нет, я слишком легко нажимал на спусковой крючок, слишком многие мстительно ожидают меня в аду. Я, подобно тому нашему крысиному льву, сотворенному убийцей, который уже не может жить, не убивая... Хотя...
Нет, я должен убить себя сам!
Что-то давило мне в бок. Поменяв позу, я не смог избавиться от неудобного... Сунув руку в карман пиджака, я вдруг нащупал круглую стекляшку Пашкиного талисмана. И я так ясно представил его сегодняшнее, пораженное горем лицо после известия о смерти матери! Сейчас, убив себя, я лишу его последней надежды. А он и по возрасту (да и по многим другим признакам) вполне мог быть моим сыном.
И Таня, которая настрадалась так из-за меня!
Я заколебался, и вдруг мне забрезжила надежда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
- Зачем было их убивать? - спросил я.
Он весело осклабился.
- Это ты себя спрашиваешь, или меня?
Я промолчал, и он нахмурился.
- Что тут спрашивать? Они мертвы, потому что ближе них для нас не было никого. Мы с тобой всегда жили надеждой, что вот-вот, ещё немного, и эта гнусность вокруг исчезнет, жизнь настанет светлая, чистая, и такие же светлые, умные, добрые люди радостно возьмут нас за руку и поведут в такое же светлое будущее. Мучались и зверели в детстве, мучались и зверели потом, и сейчас, и нет этому ни конца ни края.
Он со злобой отбросил окурок, обжегший пальцы. Мы опять одновременно закурили по новой сигарете.
- Ну и что? - задумчиво проговорил я. - При чем тут наши друзья?
- Да погоди ты! - досадливо отмахнулся Лютый. - Ты лучше скажи, чем мы хуже всех этих людишек, которые живут, смеются там, плодятся, как крысы, и счастливы притом? Денег у них нет, ни черта нет, а счастливы?
- Где ты таких видел? - ухмыльнулся я.
- Заткнись ты! - ненавистно проскрежетал Лютый. - Сам знаешь, о чем я говорю. Есть же люди, к которым можно повернуться спиной и быть уверенным в собственной безопасности! Есть же люди, которые не ожидают друг от друга смерти, надувательства, измены, а сами готовы идти за других на смерть! Где-то же они есть! Почему с самого детства нас окружает злоба, зависть, насилие, обман?..
- Как ты, так и они к тебе, - отрезал я.
- Черта с два! - убежденно, с каким-то лихорадочным огнем в глазах сказал Лютый. - Ты же сам пробовал относиться к другим, как к самому себе. Пробовал? Ведь пробовал. Ну, - насмешливо допытывался он, - чем кончились твои попытки? За дурака принимали? Обмануть пытались, как простофилю? Сознавайся.
- Было дело, - вынужден был согласиться я. - Но ведь надо понять наше окружение: бизнесмены, убийцы, политики... Не хочешь же вернуться вновь, как отцы, к борьбе за светлое будущее всего человечества?..
- Если бы можно было!.. Не за бабки, не за эту зеленую мразь!..
- Поэтому ты и начал со своих друзей? Так сказать, искоренять истоки, - ухмыльнулся я. - Мол, перебью тех, кто меня знает, и сразу все наладится: не зная меня, все меня полюбят.
- Почему бы и не начать с них? Людишки так себе, - криво усмехнулся Лютый. - Сдохли, и дышать легче стало. И потом, ты же сам знаешь, что мир нейтрален: не плох и не хорош. Все зависит от твоего подхода, от взгляда, так сказать.
- Поэтому, чтобы ничего не мешало твоему внутреннему обновлению, ты и перебил всю нашу банду?
- Ну конечно! - с воодушевлением вскричал Лютый. - Зачем заниматься самогипнозом, когда проще помочь своему обновлению материальным способом.
- А если тебя так?
- О-о-о! - поскучнел Лютый. - Если бы, да кабы... Пока мертвы другие. Да и потом, разве ты сам не чувствуешь облегчения от того, что я их кончил? Разве тебе не надоела эта мразь: крысы, запахи помоек, вечное жулье на всех уровнях?
- Ты тоже? - спросил я, имея в виду и крыс.
- А то как же! - вскричал он. - Это же шизофрения! Мы же с тобой шизофреники ещё с детства! Разве можно долго жить здесь и не стать шизиком? Телевизор включи...
Что-то опять со мной стало происходить нехорошее: тяжесть в груди, тяжелый озноб, мысли возникали и расплывались, словно чернильные капли в воде; теряясь, я что-то усиленно пытался сообразить.
- Послушай, спроси любого... Тебе любой скажет... Можно же просто хорошо относиться к людям... Любить людей, наконец...
- Да пошел ты!..
И словно подчиняясь моему грозному окрику, медленно стал таять - и вот исчез призрак, моя лютость. Думаю, исчез навсегда.
Остались в полутемной пыльной красным абажуром освещенной комнате лишь я, да мое отражение в большом зеркале, намертво привинченном к стене.
Не было никогда никакого Лютого. был один я и - теперь это яснее ясного - болезнь, расколовшее мое сознание на две половины, одна из которых брала на себя исполнение самых диких моих желаний. Лютый возникал во мне, когда я пытался закрывать на все глаза, отрешаясь от ненавистной действительности, когда хотел мстить...
То, что Лютого нет, я знал, наверное, всегда. И остатки моей чистоты сопротивлялись появлению все грехи берущего на себя двойника. Однако раскаяние, да и страшные кровавые срывы, случавшиеся все чаще, способствовали чуду: и медленно утвердился призрак детского ужаса - мой двойник Лютый.
Интересно, что лишь первое время я осознавал эту игру в призрак с самим собой; сознание - штука коварная, а шизофреническое зазеркалье рядом, в постоянной засаде, как вот этот пыльный призрак моего отражения в зеркале напротив.
Ничего не проходит бесследно, я это понял давно, как и то, что платить приходится всегда. Страшнее всего, что счет предъявляют тогда, когда ты не готов.
Жизнь моя в большом мире, полная, надо сказать, прежней лютости, была - спасибо перестройке! - оправдана: убивают все, и я знаю многих своих прежних товарищей, которые довольны возможностью отправлять в небытие новых воров, получая притом хорошие бабки за виртуозность исполнения.
Может, я другой, а, возможно, у каждого существует лимит этой самой лютости, после которой хочется стать другим, вернуться к истокам добропорядочности, уважения, покоя.
Все это очень трудно! Возможно, я устал, а скорее всего наш сумасшедший мир диктует и решения, невозможные при застое. В общем, попав сюда, в родной город, я немедленно и неосознанно стал исправлять свой собственный мир, в котором я был обречен пребывать: стал отстреливать одного за другим свидетелей своего детского раздвоения.
И нельзя ничего от себя скрывать бесконечно... А может, Лещиха стала, так сказать, последней каплей, переполнившей сосуд моего падения, и её предсмертный ужас узнавания, смыл пелену с глаз?..
Увы, остался один путь, наверняка расставляющий точки над i. Правда, разумеется, хороша, но лишь в том случае, когда встреча с ней не происходит поздно, когда ещё есть силы и надежды на новую жизнь.
Нет, я слишком легко нажимал на спусковой крючок, слишком многие мстительно ожидают меня в аду. Я, подобно тому нашему крысиному льву, сотворенному убийцей, который уже не может жить, не убивая... Хотя...
Нет, я должен убить себя сам!
Что-то давило мне в бок. Поменяв позу, я не смог избавиться от неудобного... Сунув руку в карман пиджака, я вдруг нащупал круглую стекляшку Пашкиного талисмана. И я так ясно представил его сегодняшнее, пораженное горем лицо после известия о смерти матери! Сейчас, убив себя, я лишу его последней надежды. А он и по возрасту (да и по многим другим признакам) вполне мог быть моим сыном.
И Таня, которая настрадалась так из-за меня!
Я заколебался, и вдруг мне забрезжила надежда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60