Что-то жесткое, безжалостное... угрюмая веселость не оставляла его.
"Железные дети", – сказала Катенька.
– Где Михайлов? Тот мой спутник, что провинился в дозоре.
Ставр гулко хохотнул:
– Это ты называешь "провинился"? Пустые хлопоты даже видеть такого. Во время войны любые распри надо пресекать. Кровник во время войны – тот же предатель. Ты сам его прикончишь или мне распорядиться?
– Воевода! Я прошу его не трогать. Он думает, что я убил его брата, вот и хотел закрыть счет.
– Тогда отдай ему старшинство и не мешайся среди мужчин.
– Ты хочешь оскорбить меня?
– Тебя? Зачем? Я просто говорю, что надо сделать сейчас. Впрочем, улаживай свои дела сам, но это первый и последний раз. Иначе мне придется самому разобраться: жизнь племени важнее.
У Виктора были связаны руки за спиной. Он сидел, грузно привалившись плечом к стене, и смотрел мимо меня в окно, прорубленное в бревнах стены. Здесь же я нашел Кирилла Исаева.
– Ситуация, конечно, из ряда вон, – посетовал Кирилл Эдуардович. – Надо как-то утрясать. Конечно, столкновение культур, но нас могут в два счета... того. Человек, знаете ли, в экстремальных ситуациях не терпит чужеродного. Особенно от своих. Туг, знаете ли, инстинкт.
– Я уже говорил с воеводой.
– И что? – заинтересованно вскинулся Исаев.
– Что? Говорит, либо убей, либо пусть Михайлов встанет во главе нашего отряда.
– Интересно!.. А впрочем, конечно... Да, разумеется, очень правильно. И как ты поступишь?
– Не знаю. Все зависит от нашего майора.
– Я все равно тебя убью, Орлов, – спокойно сказал Михайлов и посмотрел на меня.
– Экий вы, майор, твердолобый. Если я вам дам честное слово, что я не Орлов, вы поверите?
– Конечно нет.
– Почему?
– Потому что таких совпадений не бывает. А еще потому, что я поклялся отомстить за брата.
– Ну как нам вразумить нашего майора? – спросил я с интересом наблюдавшего за нами Исаева. – Давайте, Кирилл Эдуардович, попробуем вместе. Вы будете третейским судьей. Итак, что вы добьетесь, убив меня? Во-первых, вызовите недовольство аборигенов, и хорошо еще, если все останутся живы: у них очень твердые этические нормы. Во-вторых, поставите под вопрос основную задачу нашей экспедиции – достичь дворца Императора.
Михайлов шевельнулся и посмотрел на меня. Я в свою очередь ответил ему вызывающим взглядом.
– Конечно, вам, возможно, наплевать на Императора, его дворец и все, что с ним связано, – продолжил я. – Вполне это допускаю. Но как же другие? Вы хотите убить меня, ваша жизнь вам безразлична, но другие будут обречены коротать в племени остаток жизни. Кирилл Эдуардович! Вы согласны здесь прожить остаток жизни? Или вам интереснее помериться силами с Господом?
– Гнить здесь я не собираюсь. Это однозначно.
– А ваша жена? Или жена Малинина?
– Можете не спрашивать. Виктор Александрович! Может, отложите вашу вендетту? Наш герой может сто раз погибнуть и без вас, – вмешался Исаев.
– Я сам хочу его убить.
– Это уже действительно смахивает на тупую твердолобость, дорогой майор, – покачал головой Исаев. – Нет, надо решить сейчас. Вы, Виктор Александрович, должны уяснить, что если не подойдете к вопросу гибче, то мы все, я уверен, все, включая женщин, будем стоять за вашу немедленную смерть. Увы, не обессудьте. К вам лично ни у кого нет претензий. Нам нужен Император. Каждому по собственному соображению, но нужен. Да что вы, собственно говоря, не можете подождать? Очень может статься, что в конце концов не только вы захотите убить нашего уважаемого предводителя. Короче, вы принимаете наши условия? – спросил Исаев.
– Какие условия?
Мне захотелось ударить его, но я сумел сдержаться и опустил руку. Наградой мне была искра страха, промелькнувшая в его расширившихся глазах и заставившая слегка вздрогнуть уголки рта. Он пошевелил плечами;
– Хорошо, – нехотя согласился он. – Я обещаю не пытаться его убить, пока мы не найдем Императора. Этого довольно?
– Вот и отлично, дорогой майор, – сказал Исаев. – Конечно, вашего слова достаточно. Я думаю, можно его развязать. Как вы? – спросил он меня.
– Конечно. Недоразумение исчерпано. Добро пожаловать снова в наши ряды.
А немного погодя воевода Ставр тихо гудел мне в ухо. Мы стояли на вышке, дозорного Ставр отпустил. Далеко раскинулся пестрый лагерь абров, на холме, где я еще вчера был распят, вновь стояла сочным пятном выделяющаяся на высушенной солнцем траве юрта вождя Арсуна.
– Пойми, неразумный ты человек, вести людей за собой – не хитростью властвовать, не уговорами, не разделением людей, не подкупом, не насилием. Править – жить труднее, чем живется другим. Вождь – сам закон и исполнитель закона. Если ты раз позволишь себе сбиться, ты становишься даже не как все, – гораздо ниже, хуже. Хуже предателя. Ты своего человека помиловал, и с тобой соглашаются. Но только потому, что знают, ты дальше видишь, чем другие. А если поймут, что твое милосердие от слабости, трусости или нерешительности – горе и тебе и тем, кто поверил в тебя.
Не было бы мне прощения, – сворачивал он на себя и свои думы, – если бы я слушал тех, кто просит поберечь жизни наших бойцов. Лучше спрятаться, лучше переждать в лесах. Может, не найдут нас абры. Жить, сберегая свою кровь, значит не щадить кровь детей и внуков. Стократ больше погибнут следующие поколения, если мы трусливо будем беречь себя. Не мы пошли к абрам, а они к нам. Пусть же узнают остроту нашей стали и силу наших рук.
Запомни, – говорил он, всматриваясь сквозь синеющий вечерний воздух в стан врага, – ты отвел от него свой меч, но если он теперь станет даже не угрожать, просто воспротивится тебе – немедленно убей. Это значит, что, не уважая тебя, он и слово свое, данное тебе, не будет чтить: либо ты, либо он.
Я посмотрел на Ставра, на грубое, словно из коры вырубленное лицо, светлые льдинки глаз, выгоревшие на солнце льняные волосы – полный могучих сил сорокалетний мужчина, которого время и события бросили в самый котел противостояний двух рас: человеческой и полузвериной. И словоохотливость его объяснялась тяжестью той ноши, что оказалась взваленной на его плечи: говоря мне, он рассуждал сам с собой.
Вождь всегда одинок. Другие, те, кто внизу и лишь надеются, – им не понять страшную ответственность за других. Племя должно жить, а малой кровью, великой – ответственность всегда на одном.
И смотрел Ставр на абров, на степь, на абрские телеги, длиной с лодью, которые неторопливо тянули тарканы – ярко-зеленые, с красным гребнем, трубно вопящие. Дыхание степи тянуло сюда скрежет и скрип сотен телег, тяжелых, сбитых из досок, широких в ободах, чтобы не увязали в песках и грязи. Сотни тарканов, запряженных и запасных, несли свой, мускусно-сухой запах, который уже ни с чем не спутаешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
"Железные дети", – сказала Катенька.
– Где Михайлов? Тот мой спутник, что провинился в дозоре.
Ставр гулко хохотнул:
– Это ты называешь "провинился"? Пустые хлопоты даже видеть такого. Во время войны любые распри надо пресекать. Кровник во время войны – тот же предатель. Ты сам его прикончишь или мне распорядиться?
– Воевода! Я прошу его не трогать. Он думает, что я убил его брата, вот и хотел закрыть счет.
– Тогда отдай ему старшинство и не мешайся среди мужчин.
– Ты хочешь оскорбить меня?
– Тебя? Зачем? Я просто говорю, что надо сделать сейчас. Впрочем, улаживай свои дела сам, но это первый и последний раз. Иначе мне придется самому разобраться: жизнь племени важнее.
У Виктора были связаны руки за спиной. Он сидел, грузно привалившись плечом к стене, и смотрел мимо меня в окно, прорубленное в бревнах стены. Здесь же я нашел Кирилла Исаева.
– Ситуация, конечно, из ряда вон, – посетовал Кирилл Эдуардович. – Надо как-то утрясать. Конечно, столкновение культур, но нас могут в два счета... того. Человек, знаете ли, в экстремальных ситуациях не терпит чужеродного. Особенно от своих. Туг, знаете ли, инстинкт.
– Я уже говорил с воеводой.
– И что? – заинтересованно вскинулся Исаев.
– Что? Говорит, либо убей, либо пусть Михайлов встанет во главе нашего отряда.
– Интересно!.. А впрочем, конечно... Да, разумеется, очень правильно. И как ты поступишь?
– Не знаю. Все зависит от нашего майора.
– Я все равно тебя убью, Орлов, – спокойно сказал Михайлов и посмотрел на меня.
– Экий вы, майор, твердолобый. Если я вам дам честное слово, что я не Орлов, вы поверите?
– Конечно нет.
– Почему?
– Потому что таких совпадений не бывает. А еще потому, что я поклялся отомстить за брата.
– Ну как нам вразумить нашего майора? – спросил я с интересом наблюдавшего за нами Исаева. – Давайте, Кирилл Эдуардович, попробуем вместе. Вы будете третейским судьей. Итак, что вы добьетесь, убив меня? Во-первых, вызовите недовольство аборигенов, и хорошо еще, если все останутся живы: у них очень твердые этические нормы. Во-вторых, поставите под вопрос основную задачу нашей экспедиции – достичь дворца Императора.
Михайлов шевельнулся и посмотрел на меня. Я в свою очередь ответил ему вызывающим взглядом.
– Конечно, вам, возможно, наплевать на Императора, его дворец и все, что с ним связано, – продолжил я. – Вполне это допускаю. Но как же другие? Вы хотите убить меня, ваша жизнь вам безразлична, но другие будут обречены коротать в племени остаток жизни. Кирилл Эдуардович! Вы согласны здесь прожить остаток жизни? Или вам интереснее помериться силами с Господом?
– Гнить здесь я не собираюсь. Это однозначно.
– А ваша жена? Или жена Малинина?
– Можете не спрашивать. Виктор Александрович! Может, отложите вашу вендетту? Наш герой может сто раз погибнуть и без вас, – вмешался Исаев.
– Я сам хочу его убить.
– Это уже действительно смахивает на тупую твердолобость, дорогой майор, – покачал головой Исаев. – Нет, надо решить сейчас. Вы, Виктор Александрович, должны уяснить, что если не подойдете к вопросу гибче, то мы все, я уверен, все, включая женщин, будем стоять за вашу немедленную смерть. Увы, не обессудьте. К вам лично ни у кого нет претензий. Нам нужен Император. Каждому по собственному соображению, но нужен. Да что вы, собственно говоря, не можете подождать? Очень может статься, что в конце концов не только вы захотите убить нашего уважаемого предводителя. Короче, вы принимаете наши условия? – спросил Исаев.
– Какие условия?
Мне захотелось ударить его, но я сумел сдержаться и опустил руку. Наградой мне была искра страха, промелькнувшая в его расширившихся глазах и заставившая слегка вздрогнуть уголки рта. Он пошевелил плечами;
– Хорошо, – нехотя согласился он. – Я обещаю не пытаться его убить, пока мы не найдем Императора. Этого довольно?
– Вот и отлично, дорогой майор, – сказал Исаев. – Конечно, вашего слова достаточно. Я думаю, можно его развязать. Как вы? – спросил он меня.
– Конечно. Недоразумение исчерпано. Добро пожаловать снова в наши ряды.
А немного погодя воевода Ставр тихо гудел мне в ухо. Мы стояли на вышке, дозорного Ставр отпустил. Далеко раскинулся пестрый лагерь абров, на холме, где я еще вчера был распят, вновь стояла сочным пятном выделяющаяся на высушенной солнцем траве юрта вождя Арсуна.
– Пойми, неразумный ты человек, вести людей за собой – не хитростью властвовать, не уговорами, не разделением людей, не подкупом, не насилием. Править – жить труднее, чем живется другим. Вождь – сам закон и исполнитель закона. Если ты раз позволишь себе сбиться, ты становишься даже не как все, – гораздо ниже, хуже. Хуже предателя. Ты своего человека помиловал, и с тобой соглашаются. Но только потому, что знают, ты дальше видишь, чем другие. А если поймут, что твое милосердие от слабости, трусости или нерешительности – горе и тебе и тем, кто поверил в тебя.
Не было бы мне прощения, – сворачивал он на себя и свои думы, – если бы я слушал тех, кто просит поберечь жизни наших бойцов. Лучше спрятаться, лучше переждать в лесах. Может, не найдут нас абры. Жить, сберегая свою кровь, значит не щадить кровь детей и внуков. Стократ больше погибнут следующие поколения, если мы трусливо будем беречь себя. Не мы пошли к абрам, а они к нам. Пусть же узнают остроту нашей стали и силу наших рук.
Запомни, – говорил он, всматриваясь сквозь синеющий вечерний воздух в стан врага, – ты отвел от него свой меч, но если он теперь станет даже не угрожать, просто воспротивится тебе – немедленно убей. Это значит, что, не уважая тебя, он и слово свое, данное тебе, не будет чтить: либо ты, либо он.
Я посмотрел на Ставра, на грубое, словно из коры вырубленное лицо, светлые льдинки глаз, выгоревшие на солнце льняные волосы – полный могучих сил сорокалетний мужчина, которого время и события бросили в самый котел противостояний двух рас: человеческой и полузвериной. И словоохотливость его объяснялась тяжестью той ноши, что оказалась взваленной на его плечи: говоря мне, он рассуждал сам с собой.
Вождь всегда одинок. Другие, те, кто внизу и лишь надеются, – им не понять страшную ответственность за других. Племя должно жить, а малой кровью, великой – ответственность всегда на одном.
И смотрел Ставр на абров, на степь, на абрские телеги, длиной с лодью, которые неторопливо тянули тарканы – ярко-зеленые, с красным гребнем, трубно вопящие. Дыхание степи тянуло сюда скрежет и скрип сотен телег, тяжелых, сбитых из досок, широких в ободах, чтобы не увязали в песках и грязи. Сотни тарканов, запряженных и запасных, несли свой, мускусно-сухой запах, который уже ни с чем не спутаешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93