Из затенения он вышел неожиданно для себя, и также неожиданно земля
под ногами сделалась столь же твердой, что и спекшаяся глинистая корка
речного берега. Начался подъем. Через несколько минут залитые лунным
светом река и верхушки деревьев уже остались внизу. Найл находился на
середине южного склона холма. По другую его сторону щетинилась густая,
непроходимая на вид, спутанная поросль. Вскоре, однако, осталась внизу и
она, и стало видно реку, огибающую холм с запада. Она была шире той,
которую он недавно пересек и, судя по переливчатой серебристой
поверхности, быстрее.
Склон становился все круче; взбираться теперь приходилось, хватаясь
за кусты и пучки травы. Через полчаса, уже неподалеку от вершины, склон
мало чем отличался от вертикальной стены, и Найл решил поискать более
сподручный подъем. Он стал осторожно смещаться вбок, пока не отыскал
место, где растительность была достаточно густа, так что можно было
затвердиться руками и ногами. Конечный отрезок пути, протяженностью
около двадцати метров, оказался крут настолько, что, когда Найл мельком
оглянулся, у него закружилась голова и проснулась боязнь: сейчас в два
счета можно сыграть вниз и свернуть себе шею, никакая сила тут не
поможет.
Но вот, перевалив через отвесный край, он уже стоит на самом верху -
ровная площадка, в центре возвышается предмет, который он по ошибке
принимал за башню. Теперь было ясно, что это не башня, и не сломанное
дерево. Не видно ни корней, ни четкого разграничения между выступом и
самой площадкой. Ствол состоял из какого-то серого и, похоже, пористого
материала. Проведя рукой по его купающейся в лунном свете боковине, Найл
ощутил, что длинная полоса "коры" оторвана и свита у подножия выступа
кольцом. Глубокая борозда, от которой она отщеплена, напоминает рану.
Безусловно, это отметина оставлена молнией. Глубокие рубцы на верхушке,
метрах в пяти у Найла над головой, по краям тоже будто опалены.
Далеко внизу, с северной стороны, виднелось слияние двух рек. Тот
склон, что издали напоминает человеческий профиль, был гораздо круче
того, по которому Найл поднимался, так что на изгиб реки он смотрел
почти вертикально. Отсюда взор охватывал почти все ее течение: вот она
петляет через болота к морю, то и дело теряясь среди высокого тростника.
К югу, плавно восходя к проему между холмами, лежала сельва, удивительно
мирная на вид, в сиянии луны. Но не успел он и глаз отвести, как,
мелькнув невдалеке, в ночи растворилось похожее на летучую мышь
создание, размером во много раз крупнее птицы, и со странным резким
криком нырнуло в лесную чащобу. Спустя пару секунд из ее глубины донесся
неистовый страдальческий крик какого-то существа.
Вдали, в проеме между холмами, угадывалась серебристо серая пустыня;
именно по ней Найл возвращался из города Каззака. Найла вдруг пронизал
ошеломляющий по остроте приступ ностальгии. Кстати, интересно:
показалось, что рядом стоит отец. Не продержавшись и пару секунд,
видение исчезло, оставив после себя чувство опустошенности.
Вот вроде бы и конечная точка. Всплеск душевных сил сошел на нет.
Весь последний час Найл пассивно следовал направляющему импульсу,
который передвигал ему ноги, помыкал волей - будто ветер, несущий сухой
листик. Теперь импульс канул. Найл все так же оставался пассивным и
открытым для восприятия, ожидая дальнейших приказаний, но их не
следовало. Заняться было больше нечем, и Найл двинулся вокруг основания
выступа, внимательно его изучая. Основание, плавно загибаясь уходило в
грунт, словно ствол большого дерева, но иных мест, где бы оно сходилось
с землей, заметно не было. Грунт под ногами был в точности таким же
жестким и серым, как и текстура самого выступа. Догадка переросла в
уверенность: он стоит не на холме, а на верхушке некоего исполинского
растения. На боковинах выступа не наблюдалось каких-либо наростов,
намекающих, что здесь когда-то была листва: если и имелась, то давно уже
облетела. Найл сел у основания выступа и вперился отсутствующим взором в
сторону моря. Через полчаса (луна проделала полпути по небу) он зевнул.
От неудержимо зовущего чувства не осталось и следа, и Найл начал с
удивлением подумывать, уж не по ошибке ли посчитал, что его влечет сюда
какая-то цель. Может, восхождение на холм было жестом чисто ритуальным,
вроде обряда почтения и доверительности. В таком случае задача
выполнена, и остается только возвратиться. Он подошел к краю, глянул
вниз и решил: нет, уж лучше утром, когда развиднеется. Ютиться на
основании выступа было не особенно удобно: оно загибалось в сторону, и
сидеть приходилось, согнувшись вперед. А когда Найл подался спиной
назад, то обнаружил, что изогнутая часть, оказывается - великолепная
лежанка, есть даже небольшая выемка под затылок. Изнеможденно вздохнув,
Найл закрыл глаза. Едва он это сделал, как через все тело, от темени до
пяток, пробежала волна умиротворения. Руки и босые ноги, основательно
продрогшие, начали теперь лучиться теплом. Он вновь ощутил, что над ним
довлеет нечто, только теперь неведомая сила настаивает, чтобы он
расслабился.
Первое, что ощутил, погрузившись на дно безмолвия, это отсутствие
волнообразного движения силы. Какой-то момент Найл пребывал в
растерянности, затем сообразил, что находится в центре, от которого
расходятся волны, а сам центр незыблем.
Довольно странно, но усталости теперь не чувствовалось. Собственное
тело воспринималось, как средоточие благостного света, и сонливости как
не бывало. Наоборот, всей его сущностью владело чуткое, слегка
приглушенное возбуждение. Он со всей чуткостью осознал, насколько
тяжесть тела ограничивает свободу ума. Сознание сделалось ярким и
четким, словно спокойное летнее утро, и он как будто созерцал
собственную жизнь и жизнь всех людей с огромной высоты. Тело, вместе с
тем, все больше раскрепощалось, и вскоре была достигнута точка, на
которой сознание стало переплавляться в туманные образы и сновидения. Он
словно стоял на пороге некоей авансцены подсознательного; голоса и
образы, над которыми он был не властен, пошли наводнять его личностную
сущность. Но, не давая пока втянуть себя через этот порог, он все еще
мог возвратиться в свое обычное сознание.
Способность произвольно ограждать себя от перехода в сон удивляла; к
самообладанию это не имело никакого отношения. Такой организованности
его ум еще не достиг;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62