Растение-властитель умеряло свою энергию, давая ей сойти на
нет вместе с солнцем. Сонливость Найла выявляла, насколько он успел
пристраститься к вибрации растения. Но повернул медальон, и чуткость с
сосредоточенностью возвратились. В отличие от обитателей Дельты, Найл не
зависел от энергии растения-властителя, источник энергии лежал в нем
самом.
А когда спустились сумерки, сквозь стебли тростника завиднелась
желанная полоса меж болотом и лесом, что у подножия восточных холмов.
Выйдя, оба заметили витающие искорки над местом, где горел костер.
Доггинз, остановившись, сложил ладони рупором и рявкнул: - Симео-о-он!
Звук эхом огласил холмы, с верхушек деревьев снялись встревоженные
птицы. Через несколько секунд в ответ послышался отдаленный протяжный
возглас. Спеша к деревьям по зеленому склону, они различили мелькающий
впереди огонек. Вскоре оказалось: Симеон спешит, неся зажженный факел.
Когда их разделял уже десяток метров, он аккуратно приткнул факел к
земле и кинулся обниматься. Найла стиснул так, что казалось, раздавит.
- Ну, слава Богу, возвратились. Мы уж и не чаяли...
Голос был такой же грубый и нарочито сдержанный, но чувствовалось,
что старик рад без памяти.
Прыгающие отсветы костра кое-как освещали опушку. Однако не укрылось,
что со времени их ухода мало что изменилось. Закутанный в одеяло Милон
лежал на подстилке из травы и листьев. Манефон, улыбаясь, стоял возле
костра, но когда двинулся навстречу, по неуверенной поступи стало ясно:
незрячий. Обнимая товарища, Найл уловил проблеск белков под
неестественно набрякшими веками.
Спустя полчаса Найл с баклажкой вина уже полеживал на
импровизированной постели из веток, глядя, как Симеон насекает для
варева овощи. Неподалеку на земле лежала шкура животного, которое нынче
по утру подстрелил Симеон; мясо варилось теперь в побулькивающем
котелке. Рыльце животного походило на свиное, только шкура была
пушистая, серая, а задние ноги, длинные и сильные, напоминали заячьи. Из
котелка запах такой, что пальчики оближешь.
Доггинз спросил о чем-то Милона. Когда ответа не последовало, поняли,
что он спит. Симеон негромко сказал:
- Как ты думаешь, когда ему настолько полегчает, что сможет
отправиться с нами в обратную дорогу?
- Самое раннее - неделя, никак не меньше.
- Придется сооружать носилки и нести, - рассудил Доггинз. - Ждать все
это время мы не можем.
Симеон опорожнил в шумящий котелок полную чашку овощей и кореньев.
- А что нас гонит?
Доггинз качнул головой. Не высказывая, правда, мысль вслух, он
открыто сознавал, что поход не удался.
- Мы не можем себе позволить так долго отсутствовать. Раскоряки не
дремлют, могут замыслить все что угодно.
Найл поймал себя на том, что поклевывает носом. Тепло костра
размаривало, да и не спал толком вот уже двое суток. И даже когда мозг
наводнился зыбкими отзвуками сна, какая-то часть сущности упорно не
покидала сознание. На миг Найл словно завис в темной бездне, такой же
непроглядно пустой, как космические дали. Затем он осознал, что вновь
соскальзывает в полудрему, и ощутил вибрацию растения-властителя.
Контакта на этот раз не было; растение, похоже, даже не сознавало его
присутствия. Но смягченная ночная вибрация принесла умиротворение. Стало
понятно, для чего она: расслабляет, освежает жизненные силы.
Затем сознание Найла как будто потянулось к остальным, и тут
засквозило неуютством, словно холодный ветер выдул все тепло. Спустя
мгновение удалось установить, что дискомфорт исходит из двух источников.
Первый - это Манефон, тихонько слушающий беседу у костра. Он отличал
свет от тьмы, но совершенно ничего не видел, и его обуревало подобное
стону отчаяние. Мысль, что теперь до конца дней он обречен на слепоту,
лишала его всякой смелости.
Другой источник - спящий Милон. Найлу неожиданно открылась причина
его недуга. Жизнь в нем угасала не от яда, а от некоего живого грибка в
кровеносной системе. Грибок - по сути своей паразит - был частью сока
иудиного дерева. Стоило Милону поднакопить в теле энергию за счет пищи и
сна, как грибок опять сводил все на нет. И Милон был здесь бессилен, так
как сама его энергия циркулировала на более высоком уровне, чем у
грибка, и, следовательно, исключалась возможность прямого ответного
удара.
Найлу выход виделся вполне определенный. Единственное, что Милону
требуется, это настроиться на вибрацию растения-властителя и ударить по
паразиту напрямую, на его же частоте. Но Милону с этим, конечно же, не
справиться. Он не сознает силы своего ума и уж тем более им не
управляет.
Но, по крайней мере, объятый изнеможденным сном ум у него сейчас
пассивен. Найл дал своей собственной жизненной энергии смешаться с
энергией Милона, дождавшись, пока обе придут в резонанс. Это первое;
дальше он успокоил расшатанные нервы и надломленную волю спящего, пока
тот полностью не расслабился. Сложность заключалась в том, что Милон
немногим отличался от ребенка. Свою жизнь он провел в уютном, ухоженном
городе жуков, не испытывая нужды прибегать к своим глубинным источникам;
теперь же он чувствовал себя разбитым и беспомощным. Вместе с тем нет
худа без добра: на его ребячий ум влиять было удивительно легко. По мере
того как дыхание Милона сделалось тихим и размеренным, его существо
расслабилось и постепенно достигло того же вибрационного уровня, что у
растения-властителя. Сила извне начала тихонько просачиваться в кровяное
русло, пробуждая к действию его собственную жизненную энергию. Вот
теперь было ясно, спящего можно спокойно оставить: исход предрешен.
Кто-то потряс за плечо. Открыл глаза - Симеон.
- Еда готова.
Найл зевнул и, приподнявшись, занял сидячее положение.
Симеон протянул ему чашку с горячим варевом и толстый ломоть хлеба.
Костер превратился в массу ярко тлеющих углей. Кто-то успел подбросить
несколько свежих поленьев, сейчас займутся огнем.
- Я долго спал?
- Часа два-три.
- А мне поесть? - послышался голос из затенения. Симеон удивленно
обернулся.
- Ты проснулся, Милон? Еды вволю. Тебе как - побольше?
- Я голодный, как зверь, - голос у Милона был внятным и твердым.
Доггинз с Симеоном переглянулись. Симеон начал ложкой начерпывать варево
в чашку.
- Ты лежи, я поднесу.
- Да чего лежать, належался уже.
Неожиданно для всех Милон появился к костру. Туника вся в складках,
измятая, на голове чертополох, однако румянец возвратился на щеки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62