Милон
неожиданно расхохотался.
- Это что еще за чучело? - он указал на шкуру животного.
- Вот его ты сейчас и попробуешь. Вид, может, и неказистый, но вкус
неплохой.
Милон поднял чашку и, вытянув пальцами ножку, вгрызся в нее зубами.
- М-м-м, вкус отменный. Лучше крольчатины. Действительно, мясо
странного создания напоминало орех и было нежное, как у ягненка.
- Ты как, мог бы отправиться завтра? - спросил Доггинз, будто
невзначай.
Милон, жуя, размашисто кивнул.
- Было бы здорово. Мне здесь уже до смерти надоело.
- Отлично. Утром выходим.
Пока Милон ел, Симеон с Доггинзом пристально его разглядывали, не
веря своим глазам. Какое преображение! Милон, не сознавая, что сейчас
буквально вернулся с того света, ел с самозабвением оголодавшего
ребенка.
Найл справился со своей порцией, допив до дна, завернулся в одеяло и
лег. Не прошло и минуты, как он канул в глубокий сон без сновидений.
Когда открыл глаза, луна еще не сошла, но небо залилось
предрассветной синевой. Остальные собирали уже мешки и скатывали одеяла;
Найлу, очевидно, хотели дать поспать еще.
Рассевшись вокруг небольшого костерка, разговелись сухарями и
фруктами. Когда высветило, начали подавать голоса птицы, и макушки
деревьев зашелестели в предрассветном ветре. У Симеона и Доггинза вид
был задумчивый; Найл понял, что размышляют, как-то их встретят дома. У
Милона с лица не сходила блаженная улыбка - видно, предвкушал по
возвращении что-то приятное. Манефон, вяло пожевывая, глядел перед собой
и откликался лишь изредка, когда к нему обращались. Сердце у Найла
сжималось от жалости при виде его уныло равнодушного лица.
- Ну, как порешили, каким путем пойдем? - осведомился Симеон.
- Тем же, что и пришли, наверное, - предположил Доггинз.
- Почему бы не прямо через низину? - спросил неуверенно Найл.
По лицу Симеона пробежала тень.
- Опасно. Там полно болотных гадюк, ортисов, клопов-упырей и вообще
Бог знает чего,- он поглядел в сторону Манефона и глазами показал: мол,
какой тут риск, со слепым-то на руках. Словно прочитав мысли Симеона,
Манефон проронил:
- Ничего страшного, если и рискнете. Доггинз повернулся к Найлу:
- Ты что думаешь?
- Пожалуй, ничего не случится, если пойдем низиной, - после некоторой
паузы ответил Найл.
Симеон перевел недоверчивый взгляд на Доггинза.
- Если Найл так считает, - рассудил тот, - то, пожалуй, я и возражать
не стану.
Симеон пожал плечами. Во взгляде читалось: в таком случае, потом меня
не винить.
Через десять минут вышли. Солнце к этому времени поднялось над
макушками высоких хвойных деревьев, что на гребне холма. Болота и
заросли вдали дышали туманом. Растение-властитель напоминало большое,
обрамленное ниспадающими локонами лицо, смотрящее в сторону моря.
Посмотрев на него, Найл ощутил приток неожиданной силы. Сила влилась в
него, наводнив безудержным восторгом и внезапным видением окрестностей.
Мелькнуло и кануло, но в уме возник ровный свет уверенности и
возвышенной радости. Осознал Найл еще и то, что его отношение к
чужеродной силе изменилось. Пару дней назад он считал ее какой-то
разнузданной, грубой и неорганизованной. Теперь, понимая, что
предназначается она не для него, он мог любоваться самим ее размахом так
же беспристрастно, как, скажем, шумом ветра или морским прибоем.
Они теперь шагали на север, к морю, вдоль травянистой полосы,
разделяющей высокий тростник и лес. Двигались цепочкой - впереди Симеон,
за ним Доггинз, следом Манефон, с Найлом и Милоном по бокам.
Продвигались медленнее обычного. Там, где встречались кочки или
какой-нибудь куст, приходилось брать Манефона за руки и помогать.
Предупредительность старались выказывать как можно реже: Манефон
нервничал, убеждая, что при свете кое-что в общем-то различает. Но
понятно, это он сам себе пытался внушить, что зрение возвращается:
неуверенная поступь и отсутствие ориентации беспощадно выдавали его
полную беспомощность.
Примерно через милю тростник сменился болотистым участком с
лужами-загноинами и пучками колючей темно-зеленой травы. Почва под
ногами стала мягкой и пористой, как губка. Изменился и вид у леса.
Деревья справа пошли сплошь кривые, низкорослые. В обилии встречались
колючие кусты, среди которых Найл распознал опасный мечевидный куст с
плодами в желтых и лиловых крапинах. Тут и там на глаза попадался куст
покрупнее, с желтыми мясистыми листьями и плодами темно-зелеными, в
форме тыквы, каждый величиной с большой грейпфрут. Некоторые из тех
плодов успели лопнуть от спелости, обнажая кораллового цвета мякоть с
крупными семенами, а на землю капля за каплей сочился густой сиропистый
сок. Запах был стойким и невыразимо приятным.
- Как они называются, не знаешь? - спросил у Симеона Найл.
- Нет. Но что-то они мне не внушают доверия.
- Почему же?
- Слишком хорошо пахнут.
Они приостановились подышать подольше этой прелестью, пока стояли,
один из плодов надтреснул (было даже слышно), и две его половины
медленно разделились, словно уста. На кожицу плода опустился
привлеченный запахом жук-сухотел и, нагнув голову, приник к мякоти. И
тут плод неожиданно вновь обрел целостность. Насекомое билось, не в
силах выдернуть голову из створок, сомкнувшихся моментально, как веки.
Очевидно, растение способно было всасывать, так как пока смотрели,
насекомое постепенно, сантиметр за сантиметром втянулось внутрь.
Наконец, исчезли бьющиеся в воздухе задние лапы.
- Но уж людям-то, понятно, вреда от него нет? - спросил Манефон.
- Я бы не стал на это делать ставку, - только и сказал Симеон.
Найл, сделав над собой усилие, посмотрел на куст вторым зрением.
Разглядел, и мурашки забегали по спине. От куста веяло немой угрозой,
как от смертоносца, готового вогнать в добычу клыки. Было видно, что в
гуще крупных мясистых листьев, таких безобидных снаружи, кроются ветки,
гибкие и хваткие, словно щупальца, и у каждой на конце жало.
Когда двинулись дальше, почувствовалось разочарование куста: он
ожидал, чтобы один из них подошел сорвать плод. Почва становилась все
податливей, и когда спустились на самое дно низины, стала такой вязкой,
что нога с каждым шагом уходила по щиколотку. Пришлось потуже затянуть
на башмаках завязки, не то прощай обувка. Можно было подняться туда, где
земля понадежней - где деревья - но все безотчетно ощущали, что это
небезопасно. Почти всюду под деревьями торчала поросль, а в отдельных
местах землю покрывал бледно-зеленый мох.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
неожиданно расхохотался.
- Это что еще за чучело? - он указал на шкуру животного.
- Вот его ты сейчас и попробуешь. Вид, может, и неказистый, но вкус
неплохой.
Милон поднял чашку и, вытянув пальцами ножку, вгрызся в нее зубами.
- М-м-м, вкус отменный. Лучше крольчатины. Действительно, мясо
странного создания напоминало орех и было нежное, как у ягненка.
- Ты как, мог бы отправиться завтра? - спросил Доггинз, будто
невзначай.
Милон, жуя, размашисто кивнул.
- Было бы здорово. Мне здесь уже до смерти надоело.
- Отлично. Утром выходим.
Пока Милон ел, Симеон с Доггинзом пристально его разглядывали, не
веря своим глазам. Какое преображение! Милон, не сознавая, что сейчас
буквально вернулся с того света, ел с самозабвением оголодавшего
ребенка.
Найл справился со своей порцией, допив до дна, завернулся в одеяло и
лег. Не прошло и минуты, как он канул в глубокий сон без сновидений.
Когда открыл глаза, луна еще не сошла, но небо залилось
предрассветной синевой. Остальные собирали уже мешки и скатывали одеяла;
Найлу, очевидно, хотели дать поспать еще.
Рассевшись вокруг небольшого костерка, разговелись сухарями и
фруктами. Когда высветило, начали подавать голоса птицы, и макушки
деревьев зашелестели в предрассветном ветре. У Симеона и Доггинза вид
был задумчивый; Найл понял, что размышляют, как-то их встретят дома. У
Милона с лица не сходила блаженная улыбка - видно, предвкушал по
возвращении что-то приятное. Манефон, вяло пожевывая, глядел перед собой
и откликался лишь изредка, когда к нему обращались. Сердце у Найла
сжималось от жалости при виде его уныло равнодушного лица.
- Ну, как порешили, каким путем пойдем? - осведомился Симеон.
- Тем же, что и пришли, наверное, - предположил Доггинз.
- Почему бы не прямо через низину? - спросил неуверенно Найл.
По лицу Симеона пробежала тень.
- Опасно. Там полно болотных гадюк, ортисов, клопов-упырей и вообще
Бог знает чего,- он поглядел в сторону Манефона и глазами показал: мол,
какой тут риск, со слепым-то на руках. Словно прочитав мысли Симеона,
Манефон проронил:
- Ничего страшного, если и рискнете. Доггинз повернулся к Найлу:
- Ты что думаешь?
- Пожалуй, ничего не случится, если пойдем низиной, - после некоторой
паузы ответил Найл.
Симеон перевел недоверчивый взгляд на Доггинза.
- Если Найл так считает, - рассудил тот, - то, пожалуй, я и возражать
не стану.
Симеон пожал плечами. Во взгляде читалось: в таком случае, потом меня
не винить.
Через десять минут вышли. Солнце к этому времени поднялось над
макушками высоких хвойных деревьев, что на гребне холма. Болота и
заросли вдали дышали туманом. Растение-властитель напоминало большое,
обрамленное ниспадающими локонами лицо, смотрящее в сторону моря.
Посмотрев на него, Найл ощутил приток неожиданной силы. Сила влилась в
него, наводнив безудержным восторгом и внезапным видением окрестностей.
Мелькнуло и кануло, но в уме возник ровный свет уверенности и
возвышенной радости. Осознал Найл еще и то, что его отношение к
чужеродной силе изменилось. Пару дней назад он считал ее какой-то
разнузданной, грубой и неорганизованной. Теперь, понимая, что
предназначается она не для него, он мог любоваться самим ее размахом так
же беспристрастно, как, скажем, шумом ветра или морским прибоем.
Они теперь шагали на север, к морю, вдоль травянистой полосы,
разделяющей высокий тростник и лес. Двигались цепочкой - впереди Симеон,
за ним Доггинз, следом Манефон, с Найлом и Милоном по бокам.
Продвигались медленнее обычного. Там, где встречались кочки или
какой-нибудь куст, приходилось брать Манефона за руки и помогать.
Предупредительность старались выказывать как можно реже: Манефон
нервничал, убеждая, что при свете кое-что в общем-то различает. Но
понятно, это он сам себе пытался внушить, что зрение возвращается:
неуверенная поступь и отсутствие ориентации беспощадно выдавали его
полную беспомощность.
Примерно через милю тростник сменился болотистым участком с
лужами-загноинами и пучками колючей темно-зеленой травы. Почва под
ногами стала мягкой и пористой, как губка. Изменился и вид у леса.
Деревья справа пошли сплошь кривые, низкорослые. В обилии встречались
колючие кусты, среди которых Найл распознал опасный мечевидный куст с
плодами в желтых и лиловых крапинах. Тут и там на глаза попадался куст
покрупнее, с желтыми мясистыми листьями и плодами темно-зелеными, в
форме тыквы, каждый величиной с большой грейпфрут. Некоторые из тех
плодов успели лопнуть от спелости, обнажая кораллового цвета мякоть с
крупными семенами, а на землю капля за каплей сочился густой сиропистый
сок. Запах был стойким и невыразимо приятным.
- Как они называются, не знаешь? - спросил у Симеона Найл.
- Нет. Но что-то они мне не внушают доверия.
- Почему же?
- Слишком хорошо пахнут.
Они приостановились подышать подольше этой прелестью, пока стояли,
один из плодов надтреснул (было даже слышно), и две его половины
медленно разделились, словно уста. На кожицу плода опустился
привлеченный запахом жук-сухотел и, нагнув голову, приник к мякоти. И
тут плод неожиданно вновь обрел целостность. Насекомое билось, не в
силах выдернуть голову из створок, сомкнувшихся моментально, как веки.
Очевидно, растение способно было всасывать, так как пока смотрели,
насекомое постепенно, сантиметр за сантиметром втянулось внутрь.
Наконец, исчезли бьющиеся в воздухе задние лапы.
- Но уж людям-то, понятно, вреда от него нет? - спросил Манефон.
- Я бы не стал на это делать ставку, - только и сказал Симеон.
Найл, сделав над собой усилие, посмотрел на куст вторым зрением.
Разглядел, и мурашки забегали по спине. От куста веяло немой угрозой,
как от смертоносца, готового вогнать в добычу клыки. Было видно, что в
гуще крупных мясистых листьев, таких безобидных снаружи, кроются ветки,
гибкие и хваткие, словно щупальца, и у каждой на конце жало.
Когда двинулись дальше, почувствовалось разочарование куста: он
ожидал, чтобы один из них подошел сорвать плод. Почва становилась все
податливей, и когда спустились на самое дно низины, стала такой вязкой,
что нога с каждым шагом уходила по щиколотку. Пришлось потуже затянуть
на башмаках завязки, не то прощай обувка. Можно было подняться туда, где
земля понадежней - где деревья - но все безотчетно ощущали, что это
небезопасно. Почти всюду под деревьями торчала поросль, а в отдельных
местах землю покрывал бледно-зеленый мох.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62