Пол здесь специально усилен.
Карлсен впечатленно посмотрел на кресло: снизу, похоже, начинает уже прогибаться.
— Ну что, — Клубин разулыбался. — Не желаете ли порасспрашивать?
Просто фантастика. Карлсен во все глаза смотрел на ульфида, лицо которого было частично скрыто волосами Геллы, и, откашлявшись, спросил громко, но неуверенно:
— Как тебя звать?
Ульфид открыл пасть и так какое-то время сидел. Наконец выдавил:
— Гу-ума.
— Да нет, дурашка, — рассмеялась Гелла, — «гума» значит «малыш». Скибор тебя зовут.
— Ски-ибор, — не сказал, прорычал тот.
— Надо подчистить ему речь, — спохватился Клубин и, поискав, вставил в прорезь еще один диск. Жужжание длилось секунд пять. И опять глаза у ульфида словно остекленели. Карлсен заметил, что красная стрелка со— скользнула на пару делений.
— Спроси еще что-нибудь, — предложил Клубин.
— Откуда происходит ваш род?
— С той стороны гор смерти, — на этот раз голос, все такой же глубокий, звучал отчетливо.
— Тебе нравится жить в Гавунде? — спросил Карлсен.
Физиономию исказило непподдельное отвращение.
— Нет, — произнес он с какой-то странной, механической заунывностью. — Я хочу жить дома. Только я хочу взять с собой ее. Где она, там и я буду. — Лапа заступнически объяла Гелле талию.
— Если ты хочешь вернуться в Граскул, у тебя на то есть мое позволение.
Ульфид в растерянном изумлении поворотил голову.
— У меня есть твое п-позволение… — он чуть заикался.
— Есть. — Клубин, не то беседуя, не то отвлекая разговором, вынул предыдущий диск и вставил новый. На этот раз ульфид во время жужжания нахмурился. Стрелка снова скользнула вниз. Тут он подал голос:
— И я могу взять ее с собой? — голос теперь звучал свободно, по— живому.
— Конечно.
— Сейчас? Сегодня?
— Как только мы закончим. Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо.
— Ну и славно. — Клубин вполоборота повернулся к Карлсену. — Вот она перед вами, механическая эволюция. Так, чему мы теперь его научим? — Пальцы его перебирали коробку с дисками. — Есть у нас здесь астрономия, земная история, история Дреды, молекулярная физика, музыка, математика, философия, всякие языки…
— И философия есть? — подивился Карлсен.
— Так точно. Ею и займемся. — Он в очередной раз сменил диск. Ульфид на этот раз зажмурился и издал спертый вопль. Лапы невольно потянулись к скорбу, стащить с головы, но тут вмешалась Гелла: обхватив ему запястья, с недюжинной силой стала пригибать их книзу. Бедняга, очевидно, мучился так, что ему было не до сопротивления. На лице обильной росой бисерился пот. Индикатор над креслом сошел ниже половины. Примерно через минуту ульфид испустил вздох облегчения — процесс, видимо, завершился. А когда открыл глаза, Карлсен не смог справиться с виноватой жалостью: в немом взгляде существа было что-то взволнованное, страдальчески-уязвимое.
— Не беспокойтесь, — прочел его мысли Клубин. — Небольшая адаптация мозговых клеток. Теперь с ним все в порядке. Так ведь?
— Д-да, — проговорил ульфид. Уже в одном этом слоге чувствовалось: существо словно подменили. О том же свидетельствовали глаза. Агрессивность сменилась углубленностью, чуть ли не самокопанием.
— Теперь у него в мозгу целая философская энциклопедия. Спрашивайте его о чем угодно.
Карлсен опять несколько растерялся. Философию в колледже им читали, но времени-то сколько прошло.
— А скажи-ка мне… м-м… насчет платоновской теории идей?
— Платон твердил, что существуют две области: бытия и становления. Мир становления — это мир беспрестанного движения, потока. А вот под потоком находится царство истинного бытия, содержащего вечные идеи — основные за— коны, что лежат за переменой. Более поздние философы назвали их «универсалиями». Гераклит существование универсалий отрицал. Он считал, что нет ничего истинного, кроме постоянной перемены.
Вещал ульфид размеренно, со спокойной назидательностью — учитель, разговаривающий с учеником.
— А существуют они, универсалии?
— Разумеется. Универсалии — это лишь очередное наименование значения. Не будь их, мы бы сейчас с вами и не беседовали.
Карлсен зачарованно внимал спокойной, твердой речи ульфида. Захотелось вдруг расспрашивать, расспрашивать.
— А что вы думаете о Канте?
Ульфид хмыкнул, выдавая чуть ли не пренебрежение к кенигсбергскому умнику.
— Старик ратовал против оголтелого скептицизма Юма, что было лишь осовремененной версией учения Гераклита. По сути, в философии есть лишь два полюса: скептицизм и вера в значение. Все философы тяготеют к одному или другому. Только вместо того, чтобы пытаться восстановить веру в значение, — что на тот момент и требовалось философии, — Кант подался по касательной и заявил, что восприятие у нас накладывает значение на Вселенную — помните его знаменитое сравнение с «синими очками»? Это, по сути, было откровенным капитулянтством перед Юмом и Беркли. С одной стороны, он закладывал основу феноменологии, попытку изжить все предрас— судки и предубеждения, — иными словами, всю надуманность, — из философии. Но у него не получилось до конца уяснить собственное рациональное зерно, и старик стал одним из ядовитейших влияний в европейской философии. С его руки она оказалась попросту в загоне. Я подозреваю, математической подготовки, вот чего вашему Канту не хватало.
— А меня ты бы куда приткнул? — с ехидным любопытством спросил Клубин.
— Вы приверженец Гераклита, — не, задумываясь, определил ульфид.
— Точно! — гребис аж крякнул от удовольствия.
— Вы сами-то в значение верите? — повернулся к нему Карлсен.
— Безусловно, верю. Один плюс один — два. Это и есть значение. Только оно никогда не было и не будет чем-то большим, чем совокупность своих составляющих.
Клубин уже снова перебирал диски:
— Ну что, ответил Скибор на ваш вопрос?
— Спасибо. Еще как.
— Наслушались?
— Пока да. А сейчас вы что думаете делать? — встрепенулся он, видя, что Клубин собирается зарядить новый диск.
— Подучу его математике.
— Вы считаете, это нормально?
— А что? — с улыбкой повернулся гребис, диск держа возле прорези.
Карлсен глянул на настенный индикатор.
— У меня ощущение, что Скибор почти уже на пределе. И ему, между прочим, больно.
Клубин задумчиво поджал губы.
— Видите ли, если теперь остановиться, главная-то суть демонстрации до вас так и не дойдет.
Пререкаться с хозяином было нелегко, но деваться некуда.
— И в чем же она?
Клубин, со скользящим выражением глаз поглядев на ульфида, повернулся и вышел в соседнюю комнату. Карлсен истолковал это как знак пройти следом.
Клубин притворил дверь.
— Что вас волнует?
— Что волнует? То, что от информации, если ее непрерывно закачивать, он лопнет как шар!
— Да не лопнет, — раздраженно перебил Клубин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Карлсен впечатленно посмотрел на кресло: снизу, похоже, начинает уже прогибаться.
— Ну что, — Клубин разулыбался. — Не желаете ли порасспрашивать?
Просто фантастика. Карлсен во все глаза смотрел на ульфида, лицо которого было частично скрыто волосами Геллы, и, откашлявшись, спросил громко, но неуверенно:
— Как тебя звать?
Ульфид открыл пасть и так какое-то время сидел. Наконец выдавил:
— Гу-ума.
— Да нет, дурашка, — рассмеялась Гелла, — «гума» значит «малыш». Скибор тебя зовут.
— Ски-ибор, — не сказал, прорычал тот.
— Надо подчистить ему речь, — спохватился Клубин и, поискав, вставил в прорезь еще один диск. Жужжание длилось секунд пять. И опять глаза у ульфида словно остекленели. Карлсен заметил, что красная стрелка со— скользнула на пару делений.
— Спроси еще что-нибудь, — предложил Клубин.
— Откуда происходит ваш род?
— С той стороны гор смерти, — на этот раз голос, все такой же глубокий, звучал отчетливо.
— Тебе нравится жить в Гавунде? — спросил Карлсен.
Физиономию исказило непподдельное отвращение.
— Нет, — произнес он с какой-то странной, механической заунывностью. — Я хочу жить дома. Только я хочу взять с собой ее. Где она, там и я буду. — Лапа заступнически объяла Гелле талию.
— Если ты хочешь вернуться в Граскул, у тебя на то есть мое позволение.
Ульфид в растерянном изумлении поворотил голову.
— У меня есть твое п-позволение… — он чуть заикался.
— Есть. — Клубин, не то беседуя, не то отвлекая разговором, вынул предыдущий диск и вставил новый. На этот раз ульфид во время жужжания нахмурился. Стрелка снова скользнула вниз. Тут он подал голос:
— И я могу взять ее с собой? — голос теперь звучал свободно, по— живому.
— Конечно.
— Сейчас? Сегодня?
— Как только мы закончим. Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо.
— Ну и славно. — Клубин вполоборота повернулся к Карлсену. — Вот она перед вами, механическая эволюция. Так, чему мы теперь его научим? — Пальцы его перебирали коробку с дисками. — Есть у нас здесь астрономия, земная история, история Дреды, молекулярная физика, музыка, математика, философия, всякие языки…
— И философия есть? — подивился Карлсен.
— Так точно. Ею и займемся. — Он в очередной раз сменил диск. Ульфид на этот раз зажмурился и издал спертый вопль. Лапы невольно потянулись к скорбу, стащить с головы, но тут вмешалась Гелла: обхватив ему запястья, с недюжинной силой стала пригибать их книзу. Бедняга, очевидно, мучился так, что ему было не до сопротивления. На лице обильной росой бисерился пот. Индикатор над креслом сошел ниже половины. Примерно через минуту ульфид испустил вздох облегчения — процесс, видимо, завершился. А когда открыл глаза, Карлсен не смог справиться с виноватой жалостью: в немом взгляде существа было что-то взволнованное, страдальчески-уязвимое.
— Не беспокойтесь, — прочел его мысли Клубин. — Небольшая адаптация мозговых клеток. Теперь с ним все в порядке. Так ведь?
— Д-да, — проговорил ульфид. Уже в одном этом слоге чувствовалось: существо словно подменили. О том же свидетельствовали глаза. Агрессивность сменилась углубленностью, чуть ли не самокопанием.
— Теперь у него в мозгу целая философская энциклопедия. Спрашивайте его о чем угодно.
Карлсен опять несколько растерялся. Философию в колледже им читали, но времени-то сколько прошло.
— А скажи-ка мне… м-м… насчет платоновской теории идей?
— Платон твердил, что существуют две области: бытия и становления. Мир становления — это мир беспрестанного движения, потока. А вот под потоком находится царство истинного бытия, содержащего вечные идеи — основные за— коны, что лежат за переменой. Более поздние философы назвали их «универсалиями». Гераклит существование универсалий отрицал. Он считал, что нет ничего истинного, кроме постоянной перемены.
Вещал ульфид размеренно, со спокойной назидательностью — учитель, разговаривающий с учеником.
— А существуют они, универсалии?
— Разумеется. Универсалии — это лишь очередное наименование значения. Не будь их, мы бы сейчас с вами и не беседовали.
Карлсен зачарованно внимал спокойной, твердой речи ульфида. Захотелось вдруг расспрашивать, расспрашивать.
— А что вы думаете о Канте?
Ульфид хмыкнул, выдавая чуть ли не пренебрежение к кенигсбергскому умнику.
— Старик ратовал против оголтелого скептицизма Юма, что было лишь осовремененной версией учения Гераклита. По сути, в философии есть лишь два полюса: скептицизм и вера в значение. Все философы тяготеют к одному или другому. Только вместо того, чтобы пытаться восстановить веру в значение, — что на тот момент и требовалось философии, — Кант подался по касательной и заявил, что восприятие у нас накладывает значение на Вселенную — помните его знаменитое сравнение с «синими очками»? Это, по сути, было откровенным капитулянтством перед Юмом и Беркли. С одной стороны, он закладывал основу феноменологии, попытку изжить все предрас— судки и предубеждения, — иными словами, всю надуманность, — из философии. Но у него не получилось до конца уяснить собственное рациональное зерно, и старик стал одним из ядовитейших влияний в европейской философии. С его руки она оказалась попросту в загоне. Я подозреваю, математической подготовки, вот чего вашему Канту не хватало.
— А меня ты бы куда приткнул? — с ехидным любопытством спросил Клубин.
— Вы приверженец Гераклита, — не, задумываясь, определил ульфид.
— Точно! — гребис аж крякнул от удовольствия.
— Вы сами-то в значение верите? — повернулся к нему Карлсен.
— Безусловно, верю. Один плюс один — два. Это и есть значение. Только оно никогда не было и не будет чем-то большим, чем совокупность своих составляющих.
Клубин уже снова перебирал диски:
— Ну что, ответил Скибор на ваш вопрос?
— Спасибо. Еще как.
— Наслушались?
— Пока да. А сейчас вы что думаете делать? — встрепенулся он, видя, что Клубин собирается зарядить новый диск.
— Подучу его математике.
— Вы считаете, это нормально?
— А что? — с улыбкой повернулся гребис, диск держа возле прорези.
Карлсен глянул на настенный индикатор.
— У меня ощущение, что Скибор почти уже на пределе. И ему, между прочим, больно.
Клубин задумчиво поджал губы.
— Видите ли, если теперь остановиться, главная-то суть демонстрации до вас так и не дойдет.
Пререкаться с хозяином было нелегко, но деваться некуда.
— И в чем же она?
Клубин, со скользящим выражением глаз поглядев на ульфида, повернулся и вышел в соседнюю комнату. Карлсен истолковал это как знак пройти следом.
Клубин притворил дверь.
— Что вас волнует?
— Что волнует? То, что от информации, если ее непрерывно закачивать, он лопнет как шар!
— Да не лопнет, — раздраженно перебил Клубин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94