Звук привлекательный, и ты, конечно же, сунешь его за пазуху. А проснешься утром, и он уже наполовину под кожей, как пиявка, и отсасывает энергию.
Карлсен поспешно отбросил камень. Звон мгновенно оборвался.
— Смотри, — произнес Крайски в наступившей тишине. Он поднял один из камней, и перезвон тотчас возобновился. Крайски швырнул камень в заросли. Секунда-другая, и тот вылетел обратно. Перезвон смолк. Так кошка, мурлыча в надежде на съестное, умолкает, смекнув, что подачки не жди.
— Видишь, они его к себе на дух не подпускают. Карлсен тоскливо посмотрел в сторону вершины.
— Странное место. И сколько ж еще нас ждет напастей?
— С головой на плечах избежим любую, — успокоил со смехом Крайски.
Пояс красной глины был примерно в четверть мили шириной. Карлсен с восторженной жадностью, полной грудью вдыхал ее запах. На такой высоте воздух словно продувал легкие. Желтая растительность, когда приблизились, оказалась чем-то вроде сухой желтой травы: жесткая и глянцевитая, она словно прилизана была к красной почве.
— А на глине почему трава не растет? — поинтересовался Карлсен.
Крайски лишь улыбнулся, ничего не сказав. С глины ступили на траву. Гладкая, приятная на ощупь, как и ожидалось, и почему-то прохладная. Но не пройдя и десятка ярдов, Карлсен уловил: что-то происходит. Влажные подошвы стало покалывать от ксилл-энергии, проникающей теперь снизу через все тело. А когда дошло до лица (щеки так и горели от избытка вентиляции), кожу на нем будто зажгло, и закружилась голова.
— Ничего, если я присяду? — неуверенно спросил Карлсен.
— Я бы не стал. Только хуже будет.
— А что происходит?
— Шагай себе, и все будет нормально, — только и ответил Крайски.
Становилось все неприятнее: сердце ухало по-пьяному тяжело. Энергия накачивала будто шар, нагнетая нервное напряжение. Внутренности свело как от волнения перед выходом на сцену. Будь в желудке еда, непременно бы вы— рвало. Карлсен глазами поискал, где можно сесть — ни камня, ни пенька, лишь желтая трава вокруг, как песок в пустыне.
Видя, что на помощь Крайски рассчитывать не приходится, Карлсен прибег к концентрации, стремясь максимально контролировать растущее напряжение. При этом он зашелся кашлем: казалось, секунда, и набрякшая голова лопнет. Попробовал фокусировать внимание без концентрации — полегчало, но ненадолго — тошнота постепенно возвратилась вместе с притекающей из травы энергией.
Следующие полчаса прошли в вязкой пелене дурноты. Карлсен плелся, сбивчиво переставляя ноги, и волны тошноты сдерживал тем, что напрягал и перенапрягал внимание.
— Почти уже дошли, — послышался голос Крайски.
Карлсен, открыв глаза, мутно посмотрел вперед. На облегчение, впереди в сотне ярдов расплывчато маячила вершина горы. Он убыстрил шаг, но быстро убедился, что зря: кашель нашел такой, что пришлось остановиться.
— Что, проблемы?
Сквозь дымку навернувшихся слез он разглядел улыбающегося молодого человека — судя по виду, гребира. Выговорить ничего не удавалось, и Карлсен ограничился кивком.
— Не беспокойся, сейчас все будет о'кей.
«О'кей» — американизм дал понять, что к нему обращаются на английском («Дожидаются, видно», — вяло отложилось в мозгу).
Правой рукой юноша приобнял Карлсена и остаток пути они проделали сообща. Почувствовав у себя на поясе его руку, Карлсен почувствовал, что тошнота вроде бы схлынула, хотя голову по-прежнему кружило и било гро— мовым пульсом изнутри.
Вершина Горша представляла собой обширную площадку, поросшую желтой травой, среди которой белело несколько странноватого вида палаток. Посреди находилось круглое озерцо, такое же синее, как озеро, где, невзи— рая на прохладный ветер, плескались несколько нагих юношей — бронзовых от загара, мускулистых.
Спустя несколько минут купальщиков прибавилось. Лица их, под стать телам, были обветрены, с крепким загаром — если б не толанская удлиненность черт, они могли бы сойти за молодых работяг-фермеров во время страды. Однако, твердые губы и льдистые глаза выдавали аскетично жесткий уровень самодисциплины.
— Доктор Карлсен не привык к изол-силе, — обратился к своим сверстникам молодой провожатый. — Давайте попробуем его приспособить.
С дюжину юношей, положив друг другу руки на спины, образовали круг. Присоединились и некоторые из нагих купальщиков — сосед справа от Карлсена был мокрый и холодный.
Внешне походило на врубад: так же склонены головы, глубоко сосредоточены лица. Карлсеном все больше овладевало расслабляющее умиротворение. Минуты не прошло, как всех уже спаяла телепатическая связь, по-знакомому расчленив на полосы вроде зеркала в паноптикуме. Теперь тошнота донимала лишь одну из полос, причем ясно было, как надо действовать. Очень напоминало непривычного к алкоголю подростка, нахлебавшегося виски. Тошнота размывала силу воли: чтобы достичь над ней контроль, необходимо было поглотить всю избыточную энергию в своей системе.
В одиночку это было бы трудно, поскольку казалось, что усилия воли имеют обратный эффект. Однако с помощью остальных умов задача дробилась на части. Изол-силу надлежало сжимать, покуда она не станет подвластной, а это легко было достижимо совокупным волевым усилием.
Сам момент обретения контроля был полон спокойного, но интенсивного триумфа. Все равно, что сжимать при взрыве бомбу в ее изначальную оболочку. Хотя и это, в сущности, лишь одно из многих проявлений того, чего можно достичь совокупным усилием воли. Вместе умы этих юношей были тысячекратно сильнее, чем порознь.
Было, правда, одно преимущество в пользу врубада: каждый нес ответственность за всех остальных. Как акробаты, в чутком напряжении возводящие «башню». Стоит хоть одному оступиться или выйти, рассыплется все строение.
Ощутив себя в полном владении, он мысленно поблагодарил всех. Остальные медленно расслабились — процесс выхода совокупной энергии происходит аккуратно, постепенно, как ныряльщик поднимается из глубины. И вот он уже снова был собой. Только это было «Я», о существовании которого он догадывался лишь проблесками.
В физическом смысле все вокруг смотрелось без изменений. Ничего общего с тем изумительным расширением внешних границ, что он как-то испытал, студентом попробовав психоделического наркотика. Изменился мир внут— ренний. И то в небольшом, но крайне важном аспекте: восприятие перестало быть пассивным. Глядя на окружающий мир, свой взгляд он сознавал теперь как некоего рода прожектор, на выбор высвечивающий увиденное. Он чув— ствовал свое проникновение подобно тому, как мышцы руки чувствуют напряжение от поднимаемого веса. За всю жизнь он впервые переживал полную активность чувственного воздействия.
Теперь, в наступившей расслабленности, можно было и оглядеться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94