– Правильно, правильно, старина! Когда выпьешь, всегда на душе становится лучше и сам словно молодеешь! Эх, с тобою да с твоими ребятами оснастить бы заново «Евпаторию», вот тогда можно было бы потеребить купеческие корабли!
Говоря так, Пифодор имел вид мечтателя. Пробовал растолковать свою мысль Агамару, показывая при этом на судно, но вождь вдруг потерял свою суровость и превратился в пьяного смеющегося старика. Он что-то бормотал, обнимал грека, пробовал петь пьяным голосом. Видя безуспешность своих переговоров, Пифодор влил в горло старому тавру еще одну чашу вина, уложил его на меховой плащ и побрел к своим хозяевам.
– Ты, кажется, напоил Агамара? – спросил его Фарзой с укоризной.
– Он сам напился и сразу стал мягким, как свежая лепешка. Теперь мне ясно, что если тавры научатся пить вино, они будут побеждены любым врагом. Вино для таких, как тавры, хуже змеиного яда!
– Вино не в меру вредно всем, – ответил князь. – Напрасно ты поил Однорукого, это может уронить его в глазах воинов.
– Ничего, он скоро проспится. Слушай, Марсак, растолкуй ты таврам, чтобы они «Евпаторию» оснастили заново, проконопатили и осмолили.
– Это зачем же?
– Ах, господа мои! Никогда не плохо иметь в запасе такую посудину. Мало ли что может случиться. Она еще пригодится нам. Ведь скифы не имеют своих кораблей, а это судно неплохое.
– В твоих словах есть смысл. Скилур всегда говорил, что скифам не обойтись без мореплавания, если они хотят быть сильными.
– Вот видите, сам царь Скилур так говорил!.. Кроме того, если пришлось бы нам спасаться от врагов, мы могли бы бежать сюда к таврам и воспользоваться этим кораблем.
Марсак сделал жест крайнего удивления и досады.
– Что за вздор ты говоришь?.. Мы скоро будем у себя на родине – и какой злой дух заставит нас спасаться на море? У каждого человека первое спасение на родной земле, а не на этом проклятом море!
– Как знать, как знать, мой друг! Никто не может предугадать будущее, кроме оракула… А корабль следует сохранить! Да!
Праздник воинственных плясок был закончен. Юноши купались в морской воде, усталые, но веселые и бодрые. Их молодые тела были сильны и упруги.
Марсак вздыхал. Его удручало, что они не могут немедленно продолжить свой путь в Скифию, проводят время попусту…
Агамар проснулся поздно вечером, когда в небе начали загораться звезды. Он хмуро огляделся вокруг. Что-то сообразив, отдал приказание своим подручным и снова улегся спать.
К скифам подошел Гебр и сообщил, что завтра они тронутся в путь, по направлению к Белому Городу, главной резиденции тавров.

Глава третья.
Лагира – Белый город
1
Караван пеших носильщиков пробирался между скалами и зарослями, следуя изгибам малозаметной тропы, что шла от берега моря в глубь горной Таврики. Пегий бык с бронзовым кольцом в носу шел впереди и, казалось, сам хорошо знал дорогу. Он уверенно ступал раздвоенными копытами по хрустящему щебню, устилавшему скаты гор, карабкался на гранитные утесы и непринужденно помахивал хвостом, проходя по горным карнизам, над мглистыми провалами, дна которых не было видно. Бык возглавлял караван и вез на своей спине дремлющего вождя. Агамар не утруждал себя заботами о благополучном путешествии, не управлял рогатым иноходцем, видимо считая, что сбиться с тропы невозможно. По ней можно было следовать только вперед или назад, но никак не в стороны. Одни горные козлы могут преодолевать отвесные кручи и находить путь в зарослях, где в самый яркий день так же темно, как ночью. Торжественная тишина, не нарушаемая никем, царила вокруг. Даже случайный звук скатившегося вниз камня, клекот пролетевшего в голубом воздухе орла мгновенно замирали в молчании гор, не будучи в силах всколыхнуть тиши, спресованной тысячелетиями. Природа, облитая горячим солнечным светом, словно задумалась, замерла и затаив дыхание внимала собственному молчанию. Покой струился из каждой трещины нависших утесов, заполнял ущелья, дремал на листьях папоротников, пропитал насквозь темные купы сосновых рощ, прилепившихся в выемах стремительных скатов.
Самые высокие горы Таврики – Трапезунд, Киммерий и Либерон. Говорили, что на склонах одной из них есть три ключа, прозрачную воду которых не пьет ни одно животное. Путник по неведению может соблазниться отдыхом у горного родника, пожелает обмыть в нем разгоряченное лицо и с наслаждением припасть пересохшим ртом к ледяной влаге. Пока он будет пить, из-за скалы выглянет смеющаяся рожа горного духа, хозяина ключа. Выглянет и скроется. Путник, утолив жажду, почувствует приятную дремоту, приляжет на минутку – и уже не встанет никогда. Горцы хорошо знают это свойство трех источников и называют их «Ключами смерти».
Тем, кто случайно или по несчастью попадал в горную Таврику, казалось, что даже воздух гор насыщен сонным ядом, проникающим через дыхание в кровь человека. Этот яд вызывает стремление к покою, необычную задумчивость и умиротворение. Возможно, и тут не обошлось без участия лукавых горных духов. Грозная Таврика оказывалась страной мирных мечтаний, царством волшебной тишины и нерушимого покоя. Как это не вязалось с теми мрачными легендами, которые веками сочинялись досужими эллинами о стране на северном берегу Понта Эвксинского.
Тавры любили свою родину, она была для них прекраснейшей страной в мире, лучше которой не может быть. Они называли ее в своих песнях «Страной мира», «Убежищем счастья», «Твердыней свободы». Нужно думать, что горцы особенно остро чувствовали обаяние своих гор, а потому с таким упорством преграждали путь к ним не только врагам, но и друзьям, в том числе скифам, живущим на равнине.
Здесь, среди круч и провалов, горец чувствовал себя дома, слушал и понимал еле уловимый шепот трав, находил дичь для пропитания и уютные пещеры, где можно укрыться от непогоды. Он знал, что может спать у костра, не думая об охране, оставлять тушу убитого тура, положив на нее стрелу, и никто не тронет его добычи. Чужаков нет в Таврике. Никто не угрожает очагу горца на его земле. Тавр содрогался, когда чувствовал близость чужого человека, и первым его побуждением при этом было схватить топор и раскроить голову иноплеменнику.
Не диво, что молодые воины, навьюченные узлами и сосудами, взятыми с «Евпатории», с неудовольствием поглядывали на унылых эллинов, топтавших своими нечистыми ногами священную землю предков.
Греки вздыхали и охали. Ходить по горным тропам они не умели. Очень страдал Гигиенонт, задыхался на подъемах, хватался костлявыми руками за грудь, сипло дышал. Холодный пот наполнил его морщины. Но тщетно бросал несчастный умоляющие взгляды в сторону стражей, пытался что-то объяснить им. Его не слушали и не понимали. Тренированной молодежи было невдомек, что можно страдать при хождении по горам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202