Подняв молот, Джимми удивился — оказалось, он весит раза в два больше, чем можно было ожидать. Поднявшись на ноги, Джимми подбежал, чтобы оказаться прямо за спиной чудовища, и посмотрел на его вонючие, покрытые шерстью ноги, соединявшиеся аркой над головой Джимми, — существо потянулось, чтобы схватить Гардана.
Огромная рука схватила капитана и понесла к разинутому рту. Отец Джон поднял жезл, и волны зеленого и пурпурного цвета ударили из него, охватив чудовище. Оно взвыло от боли и сжало Гардана, который тоже закричал.
— Остановитесь! Оно же раздавит Гардана! — воскликнул Мартин.
Аббат убрал жезл, и существо, всхрапнув, отбросило Гардана к двери, стараясь сбить своих мучителей с ног. Капитан упал на Мартина, брата Антония и. аббата, и все рухнули на пол. Арута и Лори успели отскочить. Принц, обернувшись, увидел, как ухмыляющаяся пародия лица Аниты склоняется к двери. Крылья существа не давали ему войти в дверь, но длинные руки, протянувшись внутрь, шарили в поисках Аруты.
Мартин поднялся, помогая аббату и брату Антонию. Архивариус сказал:
— Конечно! Лицо на груди! Бейте туда!
В мгновение Мартин вложил в лук стрелу, но существо согнулось и лица не было видно. Оно опять через дверь потянулось к Аруте, и вдруг, откинувшись назад, завопило от боли.
На одно мгновение стало видно лицо на груди, и Мартин, натягивая лук, сказал:
— Килиан да направит мою стрелу, — и выстрелил. Стрела полетела прямо в цель и поразила лицо в лоб. Глаза на лице выкатились и тут же закрылись; из раны потекла красная человеческая кровь. Существо замерло.
Все смотрели, как чудовище задрожало. С каждым мгновением оно светилось все ярче, а цвета сменяли один другой все быстрее. Потом — и всем это было ясно видно — существо стало прозрачным, нематериальным, и все поняли, что оно состоит из разноцветных дымов, которые, завиваясь клубами, теперь медленно таяли в ночи.
Арута и Лори подошли к Гардану.
— Что случилось? — слабым голосом спросил капитан.
Все лица повернулись к Мартину. Он указал на брата Антония.
— Герцог спрашивал, как этих чудовищ создают, — объяснил монах.Любое дурное чародейство, нужное для сотворения такого чудовища, требует, чтобы в основе было какое-нибудь животное или человек. То лицо на груди — все, что осталось от бедной пропащей души, вокруг которой и создали чудовище. Это была единственная смертная часть, подверженная ранениям обычным оружием, и когда его убили, чары рассеялись.
— Мне бы не удалось так удачно выстрелить, если бы оно не отшатнулось, — сказал Мартин.
— Вам повезло, — ответил аббат.
— При чем тут везение? — спросил, ухмыляясь, Джимми. Он держал в руке молот брата Мики. — Я стукнул его по заднице. — Указав на лежащего Мику, Джимми добавил: — С ним все будет в порядке, — и вручил молот аббату.
Арута не мог прийти в себя — лицо Аниты, венчавшее этот воплощенный кошмар, все еще стояло перед ним. Лори, слабо улыбаясь, попросил:
— Отец, если вас не затруднит, не найдете ли вы для нас немного вина? Такого запаха я еще никогда не встречал.
— Ха! — с негодованием воскликнул Джимми. Понюхал бы ты с моей стороны!
Арута смотрел, как над Каластийской грядой занимается рассвет и злым красным шаром поднимается солнце. За время, прошедшее после нападения, аббатство вернулось к некоему подобию порядка и спокойствия, но в собственной душе Арута ощущал лишь сильнейшую тревогу. Кто бы ни направлял попытки убить его, он оказался гораздо могущественнее, чем представлял себе Арута, могущественнее, чем считали отец Натан и верховная жрица Лимс-Крагмы. Торопясь отыскать средство, которое вылечило бы Аниту, Арута утратил осторожность, что было не в его характере. Когда требовалось, он мог быть отчаянно храбр; храбрость принесла ему немало побед, но в последнее время не храбрость вела его, а отчаяние и порыв. Чуждые, позабытые ощущения наполнили душу Аруты. Он почувствовал сомнения. Он всегда был уверен, что во всех делах поступает единственно правильным образом, но Мурмандрамас не то предвидел все его шаги, не то каким-то образом с непостижимой быстротой мог отвечать на все действия, предпринимаемые Арутой.
Очнувшись от размышлений, Арута увидел рядом с собой Джимми.
— Ну да, так и есть, — покачав головой, сказал парнишка.
Несмотря на собственные заботы, Арута заинтересовался глубокомысленным замечанием.
— Ты о чем?
— Неважно, насколько ловким ты себя считаешь, что-то появилось и — плюх! — тебя опрокинули на задницу. Тогда ты начинаешь рассуждать:
Старый Альварни Быстрый называл это.
Арута удивился — мальчишка словно читал его мысли. Джимми продолжал:
— Ишапианцы сидят здесь, бормоча молитвы, и думают, что у них такая крепость, какую никакими чарами не одолеть.
, — передразнил он. — И вот прилетают эти шарики с лучами, а за ними это чучело — и раз!
Они целый час сокрушаются о том, что надо было сделать, да они не сделали. Ну, думаю, скоро они заведут себе здесь чтонибудь посильнее. — Джимми прислонился к каменной стене, обращенной к утесу. За стенами аббатства из утренних теней появлялась долина — солнце поднималось все выше. — Старый Антоний сказал мне, что заклинания для создания такого представления, как сегодня ночью, требуют немало времени и сил, так что можно надеяться — повторение последует не сразу. Они в своей крепости будут в безопасности… Пока опять не явится какая-нибудь тварь и не вышибет пинком их ворота.
— Экий ты мыслитель, — улыбнулся Арута, и Джимми пожал плечами.
— Я напугался до того, что чуть не обмочил штаны, да и ты, верно, тоже. Эти немертвые мертвецы в Крондоре были весьма противны, но то, что сегодня ночью случилось… Не знаю, как ты, яо я бы на твоем месте подумал
— может, перебраться в Кеш и сменить имя?
Арута грустно улыбнулся в ответ — Джимми заставил его увидеть то, чего он не хотел видеть.
— Честно говоря, Джимми, я и сам напуган так же, как ты.
Джимми, кажется, очень удивился, услышав такое признание.
— Правда?
— Правда. Послушай, только безумец не испугался бы, встретившись с тем, что явилось к нам сегодня ночью, и с тем, что еще может явиться; но дело не в том, напуган ты или нет, дело в том, как ты себя ведешь. Мой отец однажды сказал, что герой — это человек, который напугался так сильно, что не смог прислушаться к голосу разума и убежать, а после остался в живых.
Джимми рассмеялся с неподдельной веселостью, которая сразу сделала его тем, кем он был — просто взрослеющим парнишкой, а не мальчиком-мужчиной, которым он обычно казался.
— И верно. Что до меня, так я лучше побыстрее справлюсь с делами да и пойду искать развлечений. А эти страдания за великие цели хороши только для саг и легенд.
— А есть все-таки у тебя философские склонности, — заметил Арута и переменил тему:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Огромная рука схватила капитана и понесла к разинутому рту. Отец Джон поднял жезл, и волны зеленого и пурпурного цвета ударили из него, охватив чудовище. Оно взвыло от боли и сжало Гардана, который тоже закричал.
— Остановитесь! Оно же раздавит Гардана! — воскликнул Мартин.
Аббат убрал жезл, и существо, всхрапнув, отбросило Гардана к двери, стараясь сбить своих мучителей с ног. Капитан упал на Мартина, брата Антония и. аббата, и все рухнули на пол. Арута и Лори успели отскочить. Принц, обернувшись, увидел, как ухмыляющаяся пародия лица Аниты склоняется к двери. Крылья существа не давали ему войти в дверь, но длинные руки, протянувшись внутрь, шарили в поисках Аруты.
Мартин поднялся, помогая аббату и брату Антонию. Архивариус сказал:
— Конечно! Лицо на груди! Бейте туда!
В мгновение Мартин вложил в лук стрелу, но существо согнулось и лица не было видно. Оно опять через дверь потянулось к Аруте, и вдруг, откинувшись назад, завопило от боли.
На одно мгновение стало видно лицо на груди, и Мартин, натягивая лук, сказал:
— Килиан да направит мою стрелу, — и выстрелил. Стрела полетела прямо в цель и поразила лицо в лоб. Глаза на лице выкатились и тут же закрылись; из раны потекла красная человеческая кровь. Существо замерло.
Все смотрели, как чудовище задрожало. С каждым мгновением оно светилось все ярче, а цвета сменяли один другой все быстрее. Потом — и всем это было ясно видно — существо стало прозрачным, нематериальным, и все поняли, что оно состоит из разноцветных дымов, которые, завиваясь клубами, теперь медленно таяли в ночи.
Арута и Лори подошли к Гардану.
— Что случилось? — слабым голосом спросил капитан.
Все лица повернулись к Мартину. Он указал на брата Антония.
— Герцог спрашивал, как этих чудовищ создают, — объяснил монах.Любое дурное чародейство, нужное для сотворения такого чудовища, требует, чтобы в основе было какое-нибудь животное или человек. То лицо на груди — все, что осталось от бедной пропащей души, вокруг которой и создали чудовище. Это была единственная смертная часть, подверженная ранениям обычным оружием, и когда его убили, чары рассеялись.
— Мне бы не удалось так удачно выстрелить, если бы оно не отшатнулось, — сказал Мартин.
— Вам повезло, — ответил аббат.
— При чем тут везение? — спросил, ухмыляясь, Джимми. Он держал в руке молот брата Мики. — Я стукнул его по заднице. — Указав на лежащего Мику, Джимми добавил: — С ним все будет в порядке, — и вручил молот аббату.
Арута не мог прийти в себя — лицо Аниты, венчавшее этот воплощенный кошмар, все еще стояло перед ним. Лори, слабо улыбаясь, попросил:
— Отец, если вас не затруднит, не найдете ли вы для нас немного вина? Такого запаха я еще никогда не встречал.
— Ха! — с негодованием воскликнул Джимми. Понюхал бы ты с моей стороны!
Арута смотрел, как над Каластийской грядой занимается рассвет и злым красным шаром поднимается солнце. За время, прошедшее после нападения, аббатство вернулось к некоему подобию порядка и спокойствия, но в собственной душе Арута ощущал лишь сильнейшую тревогу. Кто бы ни направлял попытки убить его, он оказался гораздо могущественнее, чем представлял себе Арута, могущественнее, чем считали отец Натан и верховная жрица Лимс-Крагмы. Торопясь отыскать средство, которое вылечило бы Аниту, Арута утратил осторожность, что было не в его характере. Когда требовалось, он мог быть отчаянно храбр; храбрость принесла ему немало побед, но в последнее время не храбрость вела его, а отчаяние и порыв. Чуждые, позабытые ощущения наполнили душу Аруты. Он почувствовал сомнения. Он всегда был уверен, что во всех делах поступает единственно правильным образом, но Мурмандрамас не то предвидел все его шаги, не то каким-то образом с непостижимой быстротой мог отвечать на все действия, предпринимаемые Арутой.
Очнувшись от размышлений, Арута увидел рядом с собой Джимми.
— Ну да, так и есть, — покачав головой, сказал парнишка.
Несмотря на собственные заботы, Арута заинтересовался глубокомысленным замечанием.
— Ты о чем?
— Неважно, насколько ловким ты себя считаешь, что-то появилось и — плюх! — тебя опрокинули на задницу. Тогда ты начинаешь рассуждать:
Старый Альварни Быстрый называл это.
Арута удивился — мальчишка словно читал его мысли. Джимми продолжал:
— Ишапианцы сидят здесь, бормоча молитвы, и думают, что у них такая крепость, какую никакими чарами не одолеть.
, — передразнил он. — И вот прилетают эти шарики с лучами, а за ними это чучело — и раз!
Они целый час сокрушаются о том, что надо было сделать, да они не сделали. Ну, думаю, скоро они заведут себе здесь чтонибудь посильнее. — Джимми прислонился к каменной стене, обращенной к утесу. За стенами аббатства из утренних теней появлялась долина — солнце поднималось все выше. — Старый Антоний сказал мне, что заклинания для создания такого представления, как сегодня ночью, требуют немало времени и сил, так что можно надеяться — повторение последует не сразу. Они в своей крепости будут в безопасности… Пока опять не явится какая-нибудь тварь и не вышибет пинком их ворота.
— Экий ты мыслитель, — улыбнулся Арута, и Джимми пожал плечами.
— Я напугался до того, что чуть не обмочил штаны, да и ты, верно, тоже. Эти немертвые мертвецы в Крондоре были весьма противны, но то, что сегодня ночью случилось… Не знаю, как ты, яо я бы на твоем месте подумал
— может, перебраться в Кеш и сменить имя?
Арута грустно улыбнулся в ответ — Джимми заставил его увидеть то, чего он не хотел видеть.
— Честно говоря, Джимми, я и сам напуган так же, как ты.
Джимми, кажется, очень удивился, услышав такое признание.
— Правда?
— Правда. Послушай, только безумец не испугался бы, встретившись с тем, что явилось к нам сегодня ночью, и с тем, что еще может явиться; но дело не в том, напуган ты или нет, дело в том, как ты себя ведешь. Мой отец однажды сказал, что герой — это человек, который напугался так сильно, что не смог прислушаться к голосу разума и убежать, а после остался в живых.
Джимми рассмеялся с неподдельной веселостью, которая сразу сделала его тем, кем он был — просто взрослеющим парнишкой, а не мальчиком-мужчиной, которым он обычно казался.
— И верно. Что до меня, так я лучше побыстрее справлюсь с делами да и пойду искать развлечений. А эти страдания за великие цели хороши только для саг и легенд.
— А есть все-таки у тебя философские склонности, — заметил Арута и переменил тему:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102