Думаю, именно тогда я окончательно понял, что между нами все кончено. То, что связывало нас раньше, превратилось в пепел отгоревшего костра.
Он опустил браунинг и взял Пьета за руку.
– Пойдем отсюда. Посмотрим, что у тебя там.
Они вышли, не сказав больше ни слова. Легран немного помялся и с сомнением произнес:
– Послушай, Стаси, нам, наверное, надо поговорить.
Никогда мне еще не приходилось видеть его в таком расстройстве чувств.
– Да пошел ты, – вырвалось у меня. – Я до смерти устал от всех вас.
Вытолкнув его в коридор, я захлопнул дверь. Оставшись один, нервно расхохотался. Итак, теперь Стаси крутой. Пускай привыкают.
Только потом, приходя в себя, понял, что руки у меня действительно дрожат. Бросив револьвер на кровать, стал быстро одеваться.
* * *
У меня оставались ключи от «фиата», и, когда я вышел во двор, он все еще стоял там. Едва я сел за руль, как из дома появился Легран и открыл противоположную дверцу машины.
– Мне надо поговорить с тобой, Стаси. Не знаю, где бы это сделать.
Я упрямо замотал головой.
– Не могу взять тебя с собой туда, куда собираюсь.
– Тогда давай доедем до поселка. Там есть кафе, где можно выпить.
– Садись, но учти, что у меня мало времени.
Он забрался на сиденье, и мы выехали. Легран закурил одну из своих бесконечных сигар и откинулся назад с мрачным выражением на своем Простом, крестьянском лице. Теперь он больше смахивал на баска, чем на француза, что само по себе неудивительно, поскольку он происходил из деревни, расположенной на самой границе с Андоррой.
Довольно замкнутый по характеру, Легран как профессионал не знал себе равных. Он был одним из самых продуктивных убийц, каких я когда-либо встречал, но притом он не отличался особой жестокостью по натуре и однажды даже миль двадцать тащил на себе негритенка по самой труднопроходимой местности в Конго, вместо того чтобы просто оставить его умирать. Хладнокровным убийцей его сделала жизнь. В четырнадцать лет он впервые отправил на тот свет человека, участвуя в Сопротивлении. Позже провел несколько лет в топях Индокитая, а после провала Диен Биен Фу последовал вьетнамский лагерь для военнопленных.
Такие, как он, прошедшие через ад, думали, что никогда больше не позволят себя одурачить. В партизанах они начитались Мао Цзэдуна, а потом пошли в Алжир воевать в такой же войне, с таким же невидимым противником. Они выжигали села огнем, чтобы в конце прийти к еще большему крушению, чем раньше. Легран перешел на службу в ОАС, а затем бежал в Конго, спасаясь от очередного предательства.
Меня порой удивляло, почему земля держит таких людей. Сидя в сельском кафе при свечах, он казался совсем старым и уставшим, будто уже переделал все возможные дела на этом свете.
Проглотив залпом бренди, который ему принесли, он заказал еще и спросил:
– Что происходит с полковником, Стаси?
– Это ты мне скажи.
– Он сильно изменился – именно в последние шесть месяцев в нем произошел какой-то перелом. Бог знает, в чем тут дело, но что-то гложет его, точно.
– Не могу ничем тебе помочь, – ответил я. – Так же как и ты, ничего не знаю. Может, Пьет лучше осведомлен. По-моему, они очень близки.
– Их связь продолжается уже много лет, со времен Касаи. Я думал, ты знаешь, – удивился он.
Я поднял брови.
– До сих пор верил только в идеальных героев. Как давно он пьет?
– С тех пор, как в нем произошел перелом. Причем делает все тайно, а я не люблю таких пьяниц. Ты что, считаешь, он спивается?
– Ничего нельзя сказать, пока болезнь не проявится. – Я допил бренди и поднялся. – Мне пора, Жюль. Доберешься назад сам?
Он кивнул и взглянул на меня снизу со странным выражением лица.
– Возможно, он такой же, как и я, Стаси. И слишком долго избегает смерти. Иногда я чувствую, что слишком задержался на этом свете, понимаешь? Если думаешь так давно, начинаешь терять всякое чувство реальности.
Его слова преследовали меня, пока я садился в «фиат» и выезжал.
* * *
«Бехштейн» звучал чисто, как всегда, пока я перебирал его клавиши, ожидая деда. Сыграл немного из Дебюсси и первый из трех коротких пассажей Сонатины Равеля. Теперь у меня прибавилось уверенности, я отставил свою другую музыку и стал вспоминать Прелюдию и фугу фа-минор Баха. Прекрасная, прохладная, как ключевая вода, музыка звучала изумительно, несмотря на то что моя техника несколько потускнела за прошедшие годы.
Пьеса кончилась, он так и не появился. Я пошел искать деда и был удивлен, обнаружив его сидящим на террасе с бутылкой вина и стаканами на подносе.
– Не хотел тебе мешать, – заметил он. – Слушал отсюда. Звучало великолепно.
– На расстоянии.
Он улыбнулся и налил мне стакан «марсалы», причем очень хорошей. Она не входит в число моих любимых вин, но даже во имя спасения собственной жизни я бы не сказал об этом, потому что без всякой видимой причины между нами вдруг возникла какая-то незримая связь. Нечто весьма существенное, что я боялся разрушить.
– Ну что слышно в горах? – спросил он меня.
– А что, Марко тебе еще не доложил? Или до сих пор не вернулся?
Дед изобразил на лице недоумение, что не произвело на меня ровно никакого впечатления.
– Как всегда, по пятницам, Марко весь день провел в Палермо. Для нас это важно – проверка квитанций, визиты в банк. Ты же знаешь, что такое серьезный бизнес.
– Хорошо, пусть будет по-твоему, – улыбнулся я. – Серда рассказал мне, где найти Серафино. Достать его сложно, потому что пастухи пересвистываются с каждой скалы, но все же можно.
– Позволительно ли узнать, как?
Я объяснил ему, и он нахмурился.
– Ты раньше когда-нибудь проделывал нечто подобное?
– О да. Я заправский десантник.
– Но прыгать в темноте на скалу более чем рискованно.
– Возможно, хотя шанс есть.
– Но почему, Стаси? Почему ты хочешь туда лететь? Зачем тебе такая жизнь?
– Всем нужны деньги.
– Нет, – покачал он головой. – Я думал над этим. Слабый аргумент. Когда я смотрю на тебя, то вижу себя сорок лет назад. Мафиози до мозга костей.
– Проще говоря, люблю игру, – согласился я. – И эта жестокая и смертельная игра – все, что у меня есть. Она и еще Бёрк.
Я поднялся и двинулся к краю террасы.
Он мягко спросил:
– Ты в нем разочаровался?
– Дело зашло слишком далеко. Видишь ли, всем, что умею, я обязан ему. Все постоянно твердят об этом, и мне надоело слушать. – Я повернулся к деду: – Он учил меня, что все равно, как убивать – лицом к лицу или в спину. Но он ошибается. – Я страстно хотел ему объяснить, чтобы он все понял, хотел больше, чем чего-либо другого в жизни. Он продолжал сидеть, глядя на меня очень серьезно. – Без правил играть не годится – не имеет смысла. Игра должна вестись по правилам. В этом вся соль.
Он кивнул с легкой улыбкой на лице.
– Что-нибудь еще ты понял в своей «яме», Стаси?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Он опустил браунинг и взял Пьета за руку.
– Пойдем отсюда. Посмотрим, что у тебя там.
Они вышли, не сказав больше ни слова. Легран немного помялся и с сомнением произнес:
– Послушай, Стаси, нам, наверное, надо поговорить.
Никогда мне еще не приходилось видеть его в таком расстройстве чувств.
– Да пошел ты, – вырвалось у меня. – Я до смерти устал от всех вас.
Вытолкнув его в коридор, я захлопнул дверь. Оставшись один, нервно расхохотался. Итак, теперь Стаси крутой. Пускай привыкают.
Только потом, приходя в себя, понял, что руки у меня действительно дрожат. Бросив револьвер на кровать, стал быстро одеваться.
* * *
У меня оставались ключи от «фиата», и, когда я вышел во двор, он все еще стоял там. Едва я сел за руль, как из дома появился Легран и открыл противоположную дверцу машины.
– Мне надо поговорить с тобой, Стаси. Не знаю, где бы это сделать.
Я упрямо замотал головой.
– Не могу взять тебя с собой туда, куда собираюсь.
– Тогда давай доедем до поселка. Там есть кафе, где можно выпить.
– Садись, но учти, что у меня мало времени.
Он забрался на сиденье, и мы выехали. Легран закурил одну из своих бесконечных сигар и откинулся назад с мрачным выражением на своем Простом, крестьянском лице. Теперь он больше смахивал на баска, чем на француза, что само по себе неудивительно, поскольку он происходил из деревни, расположенной на самой границе с Андоррой.
Довольно замкнутый по характеру, Легран как профессионал не знал себе равных. Он был одним из самых продуктивных убийц, каких я когда-либо встречал, но притом он не отличался особой жестокостью по натуре и однажды даже миль двадцать тащил на себе негритенка по самой труднопроходимой местности в Конго, вместо того чтобы просто оставить его умирать. Хладнокровным убийцей его сделала жизнь. В четырнадцать лет он впервые отправил на тот свет человека, участвуя в Сопротивлении. Позже провел несколько лет в топях Индокитая, а после провала Диен Биен Фу последовал вьетнамский лагерь для военнопленных.
Такие, как он, прошедшие через ад, думали, что никогда больше не позволят себя одурачить. В партизанах они начитались Мао Цзэдуна, а потом пошли в Алжир воевать в такой же войне, с таким же невидимым противником. Они выжигали села огнем, чтобы в конце прийти к еще большему крушению, чем раньше. Легран перешел на службу в ОАС, а затем бежал в Конго, спасаясь от очередного предательства.
Меня порой удивляло, почему земля держит таких людей. Сидя в сельском кафе при свечах, он казался совсем старым и уставшим, будто уже переделал все возможные дела на этом свете.
Проглотив залпом бренди, который ему принесли, он заказал еще и спросил:
– Что происходит с полковником, Стаси?
– Это ты мне скажи.
– Он сильно изменился – именно в последние шесть месяцев в нем произошел какой-то перелом. Бог знает, в чем тут дело, но что-то гложет его, точно.
– Не могу ничем тебе помочь, – ответил я. – Так же как и ты, ничего не знаю. Может, Пьет лучше осведомлен. По-моему, они очень близки.
– Их связь продолжается уже много лет, со времен Касаи. Я думал, ты знаешь, – удивился он.
Я поднял брови.
– До сих пор верил только в идеальных героев. Как давно он пьет?
– С тех пор, как в нем произошел перелом. Причем делает все тайно, а я не люблю таких пьяниц. Ты что, считаешь, он спивается?
– Ничего нельзя сказать, пока болезнь не проявится. – Я допил бренди и поднялся. – Мне пора, Жюль. Доберешься назад сам?
Он кивнул и взглянул на меня снизу со странным выражением лица.
– Возможно, он такой же, как и я, Стаси. И слишком долго избегает смерти. Иногда я чувствую, что слишком задержался на этом свете, понимаешь? Если думаешь так давно, начинаешь терять всякое чувство реальности.
Его слова преследовали меня, пока я садился в «фиат» и выезжал.
* * *
«Бехштейн» звучал чисто, как всегда, пока я перебирал его клавиши, ожидая деда. Сыграл немного из Дебюсси и первый из трех коротких пассажей Сонатины Равеля. Теперь у меня прибавилось уверенности, я отставил свою другую музыку и стал вспоминать Прелюдию и фугу фа-минор Баха. Прекрасная, прохладная, как ключевая вода, музыка звучала изумительно, несмотря на то что моя техника несколько потускнела за прошедшие годы.
Пьеса кончилась, он так и не появился. Я пошел искать деда и был удивлен, обнаружив его сидящим на террасе с бутылкой вина и стаканами на подносе.
– Не хотел тебе мешать, – заметил он. – Слушал отсюда. Звучало великолепно.
– На расстоянии.
Он улыбнулся и налил мне стакан «марсалы», причем очень хорошей. Она не входит в число моих любимых вин, но даже во имя спасения собственной жизни я бы не сказал об этом, потому что без всякой видимой причины между нами вдруг возникла какая-то незримая связь. Нечто весьма существенное, что я боялся разрушить.
– Ну что слышно в горах? – спросил он меня.
– А что, Марко тебе еще не доложил? Или до сих пор не вернулся?
Дед изобразил на лице недоумение, что не произвело на меня ровно никакого впечатления.
– Как всегда, по пятницам, Марко весь день провел в Палермо. Для нас это важно – проверка квитанций, визиты в банк. Ты же знаешь, что такое серьезный бизнес.
– Хорошо, пусть будет по-твоему, – улыбнулся я. – Серда рассказал мне, где найти Серафино. Достать его сложно, потому что пастухи пересвистываются с каждой скалы, но все же можно.
– Позволительно ли узнать, как?
Я объяснил ему, и он нахмурился.
– Ты раньше когда-нибудь проделывал нечто подобное?
– О да. Я заправский десантник.
– Но прыгать в темноте на скалу более чем рискованно.
– Возможно, хотя шанс есть.
– Но почему, Стаси? Почему ты хочешь туда лететь? Зачем тебе такая жизнь?
– Всем нужны деньги.
– Нет, – покачал он головой. – Я думал над этим. Слабый аргумент. Когда я смотрю на тебя, то вижу себя сорок лет назад. Мафиози до мозга костей.
– Проще говоря, люблю игру, – согласился я. – И эта жестокая и смертельная игра – все, что у меня есть. Она и еще Бёрк.
Я поднялся и двинулся к краю террасы.
Он мягко спросил:
– Ты в нем разочаровался?
– Дело зашло слишком далеко. Видишь ли, всем, что умею, я обязан ему. Все постоянно твердят об этом, и мне надоело слушать. – Я повернулся к деду: – Он учил меня, что все равно, как убивать – лицом к лицу или в спину. Но он ошибается. – Я страстно хотел ему объяснить, чтобы он все понял, хотел больше, чем чего-либо другого в жизни. Он продолжал сидеть, глядя на меня очень серьезно. – Без правил играть не годится – не имеет смысла. Игра должна вестись по правилам. В этом вся соль.
Он кивнул с легкой улыбкой на лице.
– Что-нибудь еще ты понял в своей «яме», Стаси?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44