Более того, в ответ на настойчивые расспросы хозяина дома он соизволил несколько приоткрыть служебную тайну:
— Сейчас мы забираем с собой вещественное доказательство, которое, я убеждён, не усугубит ваши материальные потери. Потерпите немного, придёт время, и все узнаете. Не возражаете, если я ещё и завтра приду?
— Пожалуйста, пожалуйста, — разрешил хозяин. — Не знаю, что вы забираете, но поскольку до сих пор я обходился без него, надеюсь обходиться и впредь.
Вот так потрясающая сенсация осталась тайной для всего семейства, и, естественно, семейство терялось в догадках.
— Интересно, что же такое они обнаружили на нашем чердаке? — ломала голову пани Кристина. — Наверняка что-то важное, иначе не стали бы тратить столько сил на дверь.
— А я им не верю! — заявил Рафал.
— То есть как не веришь? — поинтересовалась его мать.
— Не верю, что столько времени пыхтели над дверью только потому, что какой-то злоумышлен ник, по их словам, прокрался в наш дом. Ведь у нас же ничего не пропало? Они искали что-то конкретное, ожидали обнаружить это на нашем чердаке и обнаружили. Надо бы заглянуть туда…
— Рафал, не смей! — встревожилась тётя Моника.
— Погоди, заглянешь, как только они снимут печати, — успокоил племянника пан Хабрович.
— А я думаю, что раз сорок лет никого не интересовал наш чердак, ничего там интересного обнаружить не могли. Раз никто туда не входил…
— А может и входили, да мы не знаем, — предположила пани Кристина. — Милиция без причины не станет столько сил тратить на какую-то дверь — повторила она.
Рафал выдвинул свою версию:
— Вынесли они что-то большое, видели? Наверняка труп. То есть, раз сорок лет, то скелет.
— Погодите-ка! — вспомнила вдруг бабушка и повернулась к дедушке:
— Послушай, дорогой, вроде ты что-то говорил о подозрительных пропажах? Из-за всех этих событий я тебя как следует не расспросила.
— Какие такие пропажи? — заинтересовалась тётя Моника.
Яночка с Павликом затаили дыхание. Бабушка уже открывала рот, чтобы выболтать что не нужно, Следовало немедленно действовать!
— Бабуля, ещё варенья! — рявкнул Павлик так громко, что сидящий рядом Рафал нервно вздрогнул.
— Ты чего? Бабуля не глухая. А варенье стоит у тебя под носом.
— А я хочу клубничное! — упорствовал Павлик.
— Что с тобой, внучек? — удивилась бабушка. — Ты же не выносишь клубничное. Твоё любимое вишнёвое, вот оно стоит.
— А у него, бабуля, с возрастом меняются вкусы, — поспешила Яночка на выручку брату.
— Вишнёвое варенье стоит в кухне, в буфете, пойди и возьми, — строго сказала мама. — То есть, я хотела сказать — клубничное. Сходи и возьми сам, зачем заставляешь бабушку бегать? И, к огорчению детей, разговор опять вернулся к подозрительным пропажам.
— Мама, так о чем ты говорила? — снова повторила тётя Моника.
Махнув на неё рукой, бабушка опять повернулась к мужу:
— О каких пропажах ты мне говорил, да я слушала вполуха? Дедушка, по своему обыкновению, не торопился с ответом.
Попыхивая трубкой, он лишь подтвердил:
— Да, я говорил.
— Так скажи же толком! — рассердилась бабушка. — Тут мы все головы ломаем, а вдруг это как-то связано с нашим чердаком? А ты сидишь и молчишь!
— Дедуля, никак ты продвинулся в своей филателистической афёре? — догадался Рафал.
Павлик в отчаянии шепнул сестре:
— Ну конец! Сейчас бабуля все выболтает!
— Тихо! — ответила та. — Раз переключились на дедушку, может, и пройдёт стороной.
А тот и в самом деле не торопился с пояснениями.
— Меня просили держать язык за зубами, я и держу, — неохотно заговорил дедушка. — Не знаю, связано это как-то с нашим чердаком или нет. В своё время узнаем, зачем торопиться? Удивлённый пан Роман переводил взгляд с матери на отца.
— Вы и в самом деле думаете, что на нашем чердаке нашли приют фальшиво… марочники? Так как дедушка не торопился с ответом, не терпеливая тётя Моника ответила за него:
— Сомнительно. Ведь мы уже живём в этом доме несколько недель. Ни один фальшивомарочник не выдержит столько без воды и пищи.
— Они могут питаться консервами, — предположила пани Кристина.
— Или погибли голодной смертью! — стоял на своём Рафал. — И милиция начала выносить их трупы.
— Перестаньте молоть ерунду! — рассердился пан Роман. — Как бы они туда проникли? Дверь, сами знаете, была заперта намертво, а на окне решётка.
Пани Кристина возразила;
— Но ведь мы понятия не имеем о том, что происходило в этом доме до нашего переезда. Кто-нибудь из прежних жильцов мог и заниматься чем-нибудь таким, недозволенным…
— Ни один из прежних жильцов ничего не знал о чердаке и понятия не имел о ключе от двери, — напомнил пан Роман. — Я же всех расспрашивал — О ключах, — поправил Рафал. — Пока меня не вытурили с лестницы, я подглядел. Там ведь три внутренних замка, врезных, и один висячий наружный. И к каждому замку был свой ключ, так что всего должно было быть аж четыре ключа . Целая связка!
Пан Хабрович пояснил:
— Когда я опрашивал прежних жильцов, все в один голос утверждали, что ключи от двери исчезли ещё в незапамятные времена.
Бабушка уже довольно долго не мутила воду как-то притихла, думая о чем-то своём. Но вот она задумчиво проговорила, сняв очки с носа:
— Знаете, что-то такое мне смутно вспоминается. Ты, — обернулась она к дедушке, — сказал нам о том, что кто-то занимается подделкой надписей на марках. А мне вспомнилось, что вроде бы кто-то когда-то говорил мне что-то о какой-то нелегальной типографии в этом доме. Вот у меня и ассоциировалось в сознании — раз типография, значит, печатают. Раз печатают — значит, должна быть типография. Но вот от кого я слышала о нелегальной типографии — никак не могу вспомнить.
— От бабушки Агаты, — тихонько подсказала Яночка.
— Что ты сказала? — повернулась к ней бабушка. — А, правильно, я разговаривала с бабушкой Агаты, Яночкиной подруги, она бывала в нашем доме во время оккупации Варшавы…
— Агата? — удивилась тётя Моника.
— Да нет же, её бабушка, ведь это было во время войны. Она тогда была молодой женщиной. Ну вот, вспомнила! Бойцы Сопротивления устроили в этом доме нелегальную типографию, на которой печатали листовки. И здесь же хранили оружие.
— А после войны что с этим стало, она не говорила? — спросила пани Кристина.
— Нет, не говорила. Её отправили на принудительные работы в Германию, и она не знает. Возможно печатный станок остался на чердаке и им вовсю пользуются преступники.
— Мы бы наверняка слышали, — не поверила тётя Моника. — Хоть что-нибудь.
Бабушка с возмущением накинулась на дочь:
— А того, что ты слышала, тебе ещё мало? Все эти непонятные шумы — и стук, и грохот, и завывание… Вы что так на меня уставились? Над столом повисло тягостное молчание. Яночка и Павлик, по понятным причинам, сидели тихо, как мышки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
— Сейчас мы забираем с собой вещественное доказательство, которое, я убеждён, не усугубит ваши материальные потери. Потерпите немного, придёт время, и все узнаете. Не возражаете, если я ещё и завтра приду?
— Пожалуйста, пожалуйста, — разрешил хозяин. — Не знаю, что вы забираете, но поскольку до сих пор я обходился без него, надеюсь обходиться и впредь.
Вот так потрясающая сенсация осталась тайной для всего семейства, и, естественно, семейство терялось в догадках.
— Интересно, что же такое они обнаружили на нашем чердаке? — ломала голову пани Кристина. — Наверняка что-то важное, иначе не стали бы тратить столько сил на дверь.
— А я им не верю! — заявил Рафал.
— То есть как не веришь? — поинтересовалась его мать.
— Не верю, что столько времени пыхтели над дверью только потому, что какой-то злоумышлен ник, по их словам, прокрался в наш дом. Ведь у нас же ничего не пропало? Они искали что-то конкретное, ожидали обнаружить это на нашем чердаке и обнаружили. Надо бы заглянуть туда…
— Рафал, не смей! — встревожилась тётя Моника.
— Погоди, заглянешь, как только они снимут печати, — успокоил племянника пан Хабрович.
— А я думаю, что раз сорок лет никого не интересовал наш чердак, ничего там интересного обнаружить не могли. Раз никто туда не входил…
— А может и входили, да мы не знаем, — предположила пани Кристина. — Милиция без причины не станет столько сил тратить на какую-то дверь — повторила она.
Рафал выдвинул свою версию:
— Вынесли они что-то большое, видели? Наверняка труп. То есть, раз сорок лет, то скелет.
— Погодите-ка! — вспомнила вдруг бабушка и повернулась к дедушке:
— Послушай, дорогой, вроде ты что-то говорил о подозрительных пропажах? Из-за всех этих событий я тебя как следует не расспросила.
— Какие такие пропажи? — заинтересовалась тётя Моника.
Яночка с Павликом затаили дыхание. Бабушка уже открывала рот, чтобы выболтать что не нужно, Следовало немедленно действовать!
— Бабуля, ещё варенья! — рявкнул Павлик так громко, что сидящий рядом Рафал нервно вздрогнул.
— Ты чего? Бабуля не глухая. А варенье стоит у тебя под носом.
— А я хочу клубничное! — упорствовал Павлик.
— Что с тобой, внучек? — удивилась бабушка. — Ты же не выносишь клубничное. Твоё любимое вишнёвое, вот оно стоит.
— А у него, бабуля, с возрастом меняются вкусы, — поспешила Яночка на выручку брату.
— Вишнёвое варенье стоит в кухне, в буфете, пойди и возьми, — строго сказала мама. — То есть, я хотела сказать — клубничное. Сходи и возьми сам, зачем заставляешь бабушку бегать? И, к огорчению детей, разговор опять вернулся к подозрительным пропажам.
— Мама, так о чем ты говорила? — снова повторила тётя Моника.
Махнув на неё рукой, бабушка опять повернулась к мужу:
— О каких пропажах ты мне говорил, да я слушала вполуха? Дедушка, по своему обыкновению, не торопился с ответом.
Попыхивая трубкой, он лишь подтвердил:
— Да, я говорил.
— Так скажи же толком! — рассердилась бабушка. — Тут мы все головы ломаем, а вдруг это как-то связано с нашим чердаком? А ты сидишь и молчишь!
— Дедуля, никак ты продвинулся в своей филателистической афёре? — догадался Рафал.
Павлик в отчаянии шепнул сестре:
— Ну конец! Сейчас бабуля все выболтает!
— Тихо! — ответила та. — Раз переключились на дедушку, может, и пройдёт стороной.
А тот и в самом деле не торопился с пояснениями.
— Меня просили держать язык за зубами, я и держу, — неохотно заговорил дедушка. — Не знаю, связано это как-то с нашим чердаком или нет. В своё время узнаем, зачем торопиться? Удивлённый пан Роман переводил взгляд с матери на отца.
— Вы и в самом деле думаете, что на нашем чердаке нашли приют фальшиво… марочники? Так как дедушка не торопился с ответом, не терпеливая тётя Моника ответила за него:
— Сомнительно. Ведь мы уже живём в этом доме несколько недель. Ни один фальшивомарочник не выдержит столько без воды и пищи.
— Они могут питаться консервами, — предположила пани Кристина.
— Или погибли голодной смертью! — стоял на своём Рафал. — И милиция начала выносить их трупы.
— Перестаньте молоть ерунду! — рассердился пан Роман. — Как бы они туда проникли? Дверь, сами знаете, была заперта намертво, а на окне решётка.
Пани Кристина возразила;
— Но ведь мы понятия не имеем о том, что происходило в этом доме до нашего переезда. Кто-нибудь из прежних жильцов мог и заниматься чем-нибудь таким, недозволенным…
— Ни один из прежних жильцов ничего не знал о чердаке и понятия не имел о ключе от двери, — напомнил пан Роман. — Я же всех расспрашивал — О ключах, — поправил Рафал. — Пока меня не вытурили с лестницы, я подглядел. Там ведь три внутренних замка, врезных, и один висячий наружный. И к каждому замку был свой ключ, так что всего должно было быть аж четыре ключа . Целая связка!
Пан Хабрович пояснил:
— Когда я опрашивал прежних жильцов, все в один голос утверждали, что ключи от двери исчезли ещё в незапамятные времена.
Бабушка уже довольно долго не мутила воду как-то притихла, думая о чем-то своём. Но вот она задумчиво проговорила, сняв очки с носа:
— Знаете, что-то такое мне смутно вспоминается. Ты, — обернулась она к дедушке, — сказал нам о том, что кто-то занимается подделкой надписей на марках. А мне вспомнилось, что вроде бы кто-то когда-то говорил мне что-то о какой-то нелегальной типографии в этом доме. Вот у меня и ассоциировалось в сознании — раз типография, значит, печатают. Раз печатают — значит, должна быть типография. Но вот от кого я слышала о нелегальной типографии — никак не могу вспомнить.
— От бабушки Агаты, — тихонько подсказала Яночка.
— Что ты сказала? — повернулась к ней бабушка. — А, правильно, я разговаривала с бабушкой Агаты, Яночкиной подруги, она бывала в нашем доме во время оккупации Варшавы…
— Агата? — удивилась тётя Моника.
— Да нет же, её бабушка, ведь это было во время войны. Она тогда была молодой женщиной. Ну вот, вспомнила! Бойцы Сопротивления устроили в этом доме нелегальную типографию, на которой печатали листовки. И здесь же хранили оружие.
— А после войны что с этим стало, она не говорила? — спросила пани Кристина.
— Нет, не говорила. Её отправили на принудительные работы в Германию, и она не знает. Возможно печатный станок остался на чердаке и им вовсю пользуются преступники.
— Мы бы наверняка слышали, — не поверила тётя Моника. — Хоть что-нибудь.
Бабушка с возмущением накинулась на дочь:
— А того, что ты слышала, тебе ещё мало? Все эти непонятные шумы — и стук, и грохот, и завывание… Вы что так на меня уставились? Над столом повисло тягостное молчание. Яночка и Павлик, по понятным причинам, сидели тихо, как мышки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66