Ведь графиня Мария-Луиза была скупа до умопомрачения, чего уж скрывать. Моя матушка, бедняга, царство ей небесное, уж так из-за этого переживала, так переживала, что и на тот свет раньше времени отправилась. А графиня Мария-Луиза каждое полешко считала, топить не разрешала печей и каминов, хотя леса у неё было предостаточно. В спальнях у господ мороз трещал, что уж говорить о помещениях для прислуги. Раз зимой даже вода в трубах замёрзла, тогда только графиня Мария-Луиза вроде как немного опомнилась, пусть земля ей пухом будет…
Графиня Каролина, значит, принялась наводить в замке порядок, моя матушка, тогда ещё живая, помогала ей, насколько сил хватало, и вот однажды милостивая графиня и говорит матушке: «Если ты, Клотильда, где наткнёшься на старинный жёлтый саквояжик — не прикасайся к нему, а сразу позови меня. Где-то здесь он должен быть, а мне дорог как память». И все. И больше об этом никакого разговору не было. А то, что госпожа графиня искала, так я точно знаю, много раз своими глазами видел, как рылась в шкафах и ящиках комодов…
Кристина подняла бокал с вином и торжественно произнесла:
— Ваше здоровье, Гастон! Будьте здоровы и счастливы ещё сто лет!
Как пристало галантному французу, камердинер, привстав, в свою очередь поднял бокал с вином:
— А я пью за ваше здоровье, дорогие барышни! Итак, вернёмся к делу. Читать мы все умели и из газет знали, что парень, первоначально подозреваемый полицией, носил с собой жёлтый саквояжик на длинном ремне. Ну тот, которого сначала подозревали в убийстве виконта де Пусака. И он пропал, я о саквояжике говорю, да, наверное, не совсем, потому как госпожа графиня его всюду искала. И рассказы матушки хорошо помню. Ведь та Лизелотта ей сколько раз повторяла: мчался тот парень, себя не помня от страха, и руками размахивал. А коли размахивал, выходит, в руках у него ничего не было. Спрашивается, где саквояжик?
Похоже, старик немного устал. Чтобы передохнуть, отпил из бокала и посмотрел на нас чрезвычайно довольный собой. А мы могли сказать, где в данный момент находится саквояжик, бывший в те давние времена жёлтым, да не стали. Старик явно не закончил, чувствовалось, он к чему-то ведёт, ещё не все сенсации выложил. Передохнув, камердинер продолжил рассказ:
— Ну и потом все началось! Несколько лет назад, ещё при жизни графини Каролины, приехали сюда двое. Тот самый американец и ещё один с ним. С графиней разговаривал в основном тот, другой, он постарше был этого американца. Хотел купить замок вместе со всей меблировкой. А молодой американец, который к вам приезжал, тогда больше занимался тем, что вынюхивал. Старую прислугу разыскивал, в деревне расспрашивал, вино ставил кому ни попадя. Ну и раз обжёгся. Простите, уважаемые барышни, а не жалко вам такого вина для старика-камердинера?
— Никто больше вас не заслуживает такого вина, Гастон! — торжественно заверила старика Кристина, подливая ему в бокал.
— Продолжайте же, Гастон! — умильно попросила я. — В жизни не слышала ничего интереснее!
Привстав и отвесив нам элегантный полупоклон, камердинер вернулся к прерванному рассказу.
— Есть тут у нас в деревне один парень, некий Фавье, в трактире прислуживает, так он ни разу в жизни не напивался пьяным, зато умеет прекрасно пьяного изображать. Отец этого Фавье в давние времена у нас в замке служил. Золотые руки были у мужика, чинить умел все, деревянное ли, железное ли, и даже электрическое: замки, краны, аппараты разные. Работы у него было невпроворот, потому как после госпожи графини все у нас тут рушилось. Помер ещё до приезда американцев, ну так младший из них теперь к Фавье прицепился. Пьер Фавье — не такой мастер, как отец, куда ему, но вот пьяным никогда не напивался. А тот американец решил: раз отец в замке многие годы работал, сын наверняка от него мог слышать кое-что интересное. Ну и прицепился к сыну, а для начала решил его подпоить. А в результате сам упился вдрызг, а Пьер Фавье — ни в одном глазу, только притворялся пьяным. Вот и получилось, не американец от него, а он от американца кое-что услышал. Очень важные вещи услышал, сказал он мне, барышням тоже непременно следует о них знать. Мне этот Фавье ничего говорить не захотел, только и проронил одно словечко — о какой-то страшно драгоценной вещи речь идёт. И вообще неизвестно, скажет ли он кому или ещё подумает. Американец, очухавшись, денег ему дал, чтобы молчал.
Камердинер и сам вдруг замолчал, решил, видимо, что все сказал. Мы тоже долго молчали. Вспомнились мне прабабкины записи.
— Езус-Мария, почему же вы, Гастон, не рассказали обо всем графине Каролине? — упрекнула я камердинера.
Тот спокойно возразил:
— Так я же, уважаемая мадемуазель, лишь вчера сам все это узнал. Ну, о пьянстве. Пьер Фавье никогда мне не признавался. Только вот вчера ни с того ни с сего заявился в замок и сказал, что раз уж я получил по башке, то по крайней мере имею право знать почему. И рассказал, как американец пытался его подпоить, а вместо этого сам упился и все выболтал. А я позволил себе сразу проинформировать вас, уважаемые барышни. На всякий случай.
Первой нужные слова нашла Кристина.
— Гастон, — проникновенно сказала она, — вашей информации просто цены нет. Кое о чем мы уже слышали, но очень мало и очень непонятно. Просто не знаю, как мы сумеем вас отблагодарить.
Оказалось, на сей счёт у камердинера уже было мнение.
— Если бы и в самом деле оказалось, что речь идёт о каком-то необыкновенном сокровище, — деликатно промолвил он, — и если бы барышням при моем скромном участии удалось это сокровище разыскать, мне бы очень хотелось взглянуть на него перед смертью. Вот и все.
— Это мы вам твёрдо обещаем. Уж на нас можно положиться, как на швейцарский банк…
Перебив восторженные излияния сестры, я задала деловой вопрос:
— Минуточку, а при чем здесь тощий парень? Ведь это при виде его вы, Гастон, произнесли загадочную фразу: «Вот это самое».
Камердинер, совсем раздувшийся от гордости, услышав торжественное обещание Крыськи и её похвалы, вроде бы немного опомнился и спустился на грешную землю.
— Ах да! Пьер Фавье и об этом мне сказал. Перед отъездом американец завербовал себе помощников. Леону Бертуалетту тоже заплатил. Тот должен был подслушивать и подглядывать за вами, мадемуазели, глаз с вас не спускать. Премию обещал, если что необычное увидит или услышит. А Леон паренёк шустрый, всюду пролезет. Я и то удивлялся, что это он мне на каждом шагу попадается, да не хотелось раньше времени милостивых барышень тревожить. Но со вчерашнего дня я понял — придётся поставить вас в известность.
Кристина тоже охолонула и снова могла рассуждать здраво.
— Скажите, Гастон, где мы могли бы найти молодого Фавье? Полагаю, нам следует с ним пообщаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
Графиня Каролина, значит, принялась наводить в замке порядок, моя матушка, тогда ещё живая, помогала ей, насколько сил хватало, и вот однажды милостивая графиня и говорит матушке: «Если ты, Клотильда, где наткнёшься на старинный жёлтый саквояжик — не прикасайся к нему, а сразу позови меня. Где-то здесь он должен быть, а мне дорог как память». И все. И больше об этом никакого разговору не было. А то, что госпожа графиня искала, так я точно знаю, много раз своими глазами видел, как рылась в шкафах и ящиках комодов…
Кристина подняла бокал с вином и торжественно произнесла:
— Ваше здоровье, Гастон! Будьте здоровы и счастливы ещё сто лет!
Как пристало галантному французу, камердинер, привстав, в свою очередь поднял бокал с вином:
— А я пью за ваше здоровье, дорогие барышни! Итак, вернёмся к делу. Читать мы все умели и из газет знали, что парень, первоначально подозреваемый полицией, носил с собой жёлтый саквояжик на длинном ремне. Ну тот, которого сначала подозревали в убийстве виконта де Пусака. И он пропал, я о саквояжике говорю, да, наверное, не совсем, потому как госпожа графиня его всюду искала. И рассказы матушки хорошо помню. Ведь та Лизелотта ей сколько раз повторяла: мчался тот парень, себя не помня от страха, и руками размахивал. А коли размахивал, выходит, в руках у него ничего не было. Спрашивается, где саквояжик?
Похоже, старик немного устал. Чтобы передохнуть, отпил из бокала и посмотрел на нас чрезвычайно довольный собой. А мы могли сказать, где в данный момент находится саквояжик, бывший в те давние времена жёлтым, да не стали. Старик явно не закончил, чувствовалось, он к чему-то ведёт, ещё не все сенсации выложил. Передохнув, камердинер продолжил рассказ:
— Ну и потом все началось! Несколько лет назад, ещё при жизни графини Каролины, приехали сюда двое. Тот самый американец и ещё один с ним. С графиней разговаривал в основном тот, другой, он постарше был этого американца. Хотел купить замок вместе со всей меблировкой. А молодой американец, который к вам приезжал, тогда больше занимался тем, что вынюхивал. Старую прислугу разыскивал, в деревне расспрашивал, вино ставил кому ни попадя. Ну и раз обжёгся. Простите, уважаемые барышни, а не жалко вам такого вина для старика-камердинера?
— Никто больше вас не заслуживает такого вина, Гастон! — торжественно заверила старика Кристина, подливая ему в бокал.
— Продолжайте же, Гастон! — умильно попросила я. — В жизни не слышала ничего интереснее!
Привстав и отвесив нам элегантный полупоклон, камердинер вернулся к прерванному рассказу.
— Есть тут у нас в деревне один парень, некий Фавье, в трактире прислуживает, так он ни разу в жизни не напивался пьяным, зато умеет прекрасно пьяного изображать. Отец этого Фавье в давние времена у нас в замке служил. Золотые руки были у мужика, чинить умел все, деревянное ли, железное ли, и даже электрическое: замки, краны, аппараты разные. Работы у него было невпроворот, потому как после госпожи графини все у нас тут рушилось. Помер ещё до приезда американцев, ну так младший из них теперь к Фавье прицепился. Пьер Фавье — не такой мастер, как отец, куда ему, но вот пьяным никогда не напивался. А тот американец решил: раз отец в замке многие годы работал, сын наверняка от него мог слышать кое-что интересное. Ну и прицепился к сыну, а для начала решил его подпоить. А в результате сам упился вдрызг, а Пьер Фавье — ни в одном глазу, только притворялся пьяным. Вот и получилось, не американец от него, а он от американца кое-что услышал. Очень важные вещи услышал, сказал он мне, барышням тоже непременно следует о них знать. Мне этот Фавье ничего говорить не захотел, только и проронил одно словечко — о какой-то страшно драгоценной вещи речь идёт. И вообще неизвестно, скажет ли он кому или ещё подумает. Американец, очухавшись, денег ему дал, чтобы молчал.
Камердинер и сам вдруг замолчал, решил, видимо, что все сказал. Мы тоже долго молчали. Вспомнились мне прабабкины записи.
— Езус-Мария, почему же вы, Гастон, не рассказали обо всем графине Каролине? — упрекнула я камердинера.
Тот спокойно возразил:
— Так я же, уважаемая мадемуазель, лишь вчера сам все это узнал. Ну, о пьянстве. Пьер Фавье никогда мне не признавался. Только вот вчера ни с того ни с сего заявился в замок и сказал, что раз уж я получил по башке, то по крайней мере имею право знать почему. И рассказал, как американец пытался его подпоить, а вместо этого сам упился и все выболтал. А я позволил себе сразу проинформировать вас, уважаемые барышни. На всякий случай.
Первой нужные слова нашла Кристина.
— Гастон, — проникновенно сказала она, — вашей информации просто цены нет. Кое о чем мы уже слышали, но очень мало и очень непонятно. Просто не знаю, как мы сумеем вас отблагодарить.
Оказалось, на сей счёт у камердинера уже было мнение.
— Если бы и в самом деле оказалось, что речь идёт о каком-то необыкновенном сокровище, — деликатно промолвил он, — и если бы барышням при моем скромном участии удалось это сокровище разыскать, мне бы очень хотелось взглянуть на него перед смертью. Вот и все.
— Это мы вам твёрдо обещаем. Уж на нас можно положиться, как на швейцарский банк…
Перебив восторженные излияния сестры, я задала деловой вопрос:
— Минуточку, а при чем здесь тощий парень? Ведь это при виде его вы, Гастон, произнесли загадочную фразу: «Вот это самое».
Камердинер, совсем раздувшийся от гордости, услышав торжественное обещание Крыськи и её похвалы, вроде бы немного опомнился и спустился на грешную землю.
— Ах да! Пьер Фавье и об этом мне сказал. Перед отъездом американец завербовал себе помощников. Леону Бертуалетту тоже заплатил. Тот должен был подслушивать и подглядывать за вами, мадемуазели, глаз с вас не спускать. Премию обещал, если что необычное увидит или услышит. А Леон паренёк шустрый, всюду пролезет. Я и то удивлялся, что это он мне на каждом шагу попадается, да не хотелось раньше времени милостивых барышень тревожить. Но со вчерашнего дня я понял — придётся поставить вас в известность.
Кристина тоже охолонула и снова могла рассуждать здраво.
— Скажите, Гастон, где мы могли бы найти молодого Фавье? Полагаю, нам следует с ним пообщаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134