Совсем спятили, даже глупые москали знали, что в эту пору гусятина совсем несъедобная. Хоть бы подавились, проклятые!
18 октября
От этих ворюг алчных все прятать надо, а попробуй спрячь. Польдик с Бартеком все извелись, голову ломая, как урожай сберечь. Ведь одно дело кабанчика, пусть даже корову укрыть, и совсем другое – солому и зерно. Для них, немцев треклятых, самый ценный овес, потому как для лошадей, ну я и подумала – а что, если его в доме спрятать? Набить матрасы, дескать, постель для гостей, а ведь матрасы у нас преогромные, в каждый не менее центнера войдет. Польдик колебался – вдруг кто на них и впрямь спать будет, тогда овес сопреет. Да в нынешние тяжкие времена какие уж гости?
Юстина растроганно подумала, что все-таки никто по заслугам так и не оценил панну Доминику, ее многолетней заботы о хозяйстве, расторопности, смекалки, добросовестности. А ведь, возможно, только благодаря ей первая мировая война не совсем их разорила.
25 ноября
Сена не хватит, мне уже докладывали, стога-то у нас еще до праздников отобрали. Кузен Матеуш, приехав, в отчаяние пришел, ведь отличных молочных коров резать – это уже ни в какие ворота не лезет. Но раз нет кормов… Так я ему призналась, что довольно кормовой свеклы и мелких яблок излишек заквасила в огромных бочках, в землю врытых, они ботвой закиданы, так их и не видать. Растрогался кузен и ручки мне целовать бросился, бесценным сокровищем называя. Как-нибудь до первой травы коров прокормим, хотя без сена тяжко будет.
Тут панна Доминика в записках вспомнила о некой слегка помешанной панне Кислинской, мелкопоместной дворянке из-под Вельска. С ранней весны до поздней осени бродила та по полям и лугам с ножничками в руках и отстригала всяческие травы и цветочки, из которых потом делала изумительно красивые букеты. Засушив, развешивала их в доме. Столько там было тех украшений, что шагу ступить нельзя. Соседи смеялись – этой травой, говорили, трех коров можно всю зиму прокормить. И в самом деле, когда панна Кислинская выбрасывала поднадоевшие декоративные букеты, освобождая место для новых, из них набирался целый стог.
Вот и решила предприимчивая панна Доминика жить не только среди овса, но и среди сена. И теперь до самого конца войны блендовский дом набивала вязанками сухих трав, не обязательно ножничками отстриженных и не обязательно изумительно красивых, зато чрезвычайно съедобных и питательных. А букетов из дому никому не дозволено реквизировать! К весне букеты сами исчезали.
И много еще подобных ухищрений, направленных на то, чтобы сохранить от прожорливого врага что можно, описывала на страницах дневника экономка. И ухищрения эти давали неплохие результаты. Впрочем, до поры до времени.
9 января 1918 года
Случилось страшное несчастье – немцы у нас отобрали всех лошадей, всего четыре штуки сохранились, с которыми Польдик поехал в лес за дровами. Бартек не хотел давать коней, на злодеев бросался, люди его едва сдержали, а все равно его ранили, теперь лежит. Конюх же чудом сумел одну жеребую кобылу в дом завести, мы ее пока что в гардеробной при гостиной содержим. Я сама ее хлебом кормила, чтобы не ржала, когда злодеи разбойничали поблизости, а ей больше пришлись по вкусу мои украшения сушеные, так я не препятствовала, и она целый угол объела. От нечистот я велела быстро с чердака принести старые вытертые ковры, и при ней все время дежурил мальчик с ведерком.
Из тридцати двух только пятерых лошадей уберегла! Кузен Матеуш на месте помрет, как услышит. А вдобавок еще и трех коров увели. Худшего несчастья не могло на нас свалиться.
14 января
Лошадей нигде спасти не удалось. Из Глухова тоже реквизировали, кузена Матеуша чудом не убили до смерти, кузине Матильде удалось лишь трех кобыл и одного молодого жеребца укрыть, да три рабочих лошади осталось, тоже потому, что на выезде оказались. А там ведь конюшня на шестьдесят стойл была! Пропали и те, что зять кузена держал под Бялобжегами, тут, однако же, хоть то утешение, что немцы их забрать не успели, так что для польского войска пошли. Но все равно пропали. А кузен Матеуш есть перестал и без просыпу пьет с горя, слезами обливаясь.
Далее узнала Юстина о том, что кобылка, которую в гардеробной держали, благополучно разрешилась жеребчиком. А следующая запись относилась к Гене. Панна Доминика взяла младшей горничной из Паментова молодую девушку, и внезапно обнаружилось, что у нее имеется дите малое, годовалая девочка Геня. Возмущенная очередным проявлением бесстыдства и аморальности среди девок, экономка, как всегда в трудных случаях, обратилась за советом к ксендзу. И выяснилось, что он обвенчал в костеле эту Марысю с парнем, ушедшим потом в польские легионы и сложившим голову за правое дело. Венчание же проходило втайне от господ, известных своей жадностью и нетерпимостью, малышку тоже пришлось от них скрывать, и панне Доминике поначалу ничего не сказали, потом только Марыся призналась. Поскольку Марыся состояла в законном браке, а значит, никакого бесстыдства и непристойностей, то панна Доминика, призвав Марысю, напрямик заявила ей, чтобы кончала темнить, маленькую Геню воспитывала открыто, только бы в работе не мешала, а Блендово еще в состоянии прокормить один лишний рот.
14 мая
На два дня приезжал кузен Матеуш. От него узнала, что воюет, почитай, весь мир, даже Америка и Япония, да и в Африке вроде бились. А в России революция ужасная приключилась, царя уже нет и не будет, к власти пришла чернь, и отсюда по всей империи жуткая неразбериха, править ведь не умеют. Немцы совсем войну проиграли, того и гляди кончатся, да у них тоже произошла революция. Польские же войска теперь повсюду, наверняка Польша наконец свободу обретет, дай-то Бог, аминь.
18 октября
…В Варшаве большие замешательства, с немцами покончили и свободу провозгласили. И теперь, встретив жандарма немецкого, можно свободно его хоть колом забить. Сама я с колом не пойду, но и жандармов немецких что-то уже не видать.
Что ж, вот и войне конец, а Блендово выжило, главным образом благодаря мудрому руководству панны Доминики. Мадеиха совсем постарела, и беспутная в ранней молодости Флорка успешно ее заменила. Приезжала кузина Матильда и в беседе со своей экономкой выразила глубокое удовлетворение тем обстоятельством, что в Пляцувке портреты предков оказались в запустении, совсем потемнели и по этой причине не привлекли внимания немецких оккупантов, которые грабили все подряд. Оторвавшись на миг от записок экономки, Юстина бросила взгляд на эти портреты, висевшие перед ней на стене и еще больше почерневшие.
После смерти Людвика Гортензия отдала портреты ей, поскольку должны переходить в роду по женской линии. Тяжело вздохнув, Юстина возобновила чтение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
18 октября
От этих ворюг алчных все прятать надо, а попробуй спрячь. Польдик с Бартеком все извелись, голову ломая, как урожай сберечь. Ведь одно дело кабанчика, пусть даже корову укрыть, и совсем другое – солому и зерно. Для них, немцев треклятых, самый ценный овес, потому как для лошадей, ну я и подумала – а что, если его в доме спрятать? Набить матрасы, дескать, постель для гостей, а ведь матрасы у нас преогромные, в каждый не менее центнера войдет. Польдик колебался – вдруг кто на них и впрямь спать будет, тогда овес сопреет. Да в нынешние тяжкие времена какие уж гости?
Юстина растроганно подумала, что все-таки никто по заслугам так и не оценил панну Доминику, ее многолетней заботы о хозяйстве, расторопности, смекалки, добросовестности. А ведь, возможно, только благодаря ей первая мировая война не совсем их разорила.
25 ноября
Сена не хватит, мне уже докладывали, стога-то у нас еще до праздников отобрали. Кузен Матеуш, приехав, в отчаяние пришел, ведь отличных молочных коров резать – это уже ни в какие ворота не лезет. Но раз нет кормов… Так я ему призналась, что довольно кормовой свеклы и мелких яблок излишек заквасила в огромных бочках, в землю врытых, они ботвой закиданы, так их и не видать. Растрогался кузен и ручки мне целовать бросился, бесценным сокровищем называя. Как-нибудь до первой травы коров прокормим, хотя без сена тяжко будет.
Тут панна Доминика в записках вспомнила о некой слегка помешанной панне Кислинской, мелкопоместной дворянке из-под Вельска. С ранней весны до поздней осени бродила та по полям и лугам с ножничками в руках и отстригала всяческие травы и цветочки, из которых потом делала изумительно красивые букеты. Засушив, развешивала их в доме. Столько там было тех украшений, что шагу ступить нельзя. Соседи смеялись – этой травой, говорили, трех коров можно всю зиму прокормить. И в самом деле, когда панна Кислинская выбрасывала поднадоевшие декоративные букеты, освобождая место для новых, из них набирался целый стог.
Вот и решила предприимчивая панна Доминика жить не только среди овса, но и среди сена. И теперь до самого конца войны блендовский дом набивала вязанками сухих трав, не обязательно ножничками отстриженных и не обязательно изумительно красивых, зато чрезвычайно съедобных и питательных. А букетов из дому никому не дозволено реквизировать! К весне букеты сами исчезали.
И много еще подобных ухищрений, направленных на то, чтобы сохранить от прожорливого врага что можно, описывала на страницах дневника экономка. И ухищрения эти давали неплохие результаты. Впрочем, до поры до времени.
9 января 1918 года
Случилось страшное несчастье – немцы у нас отобрали всех лошадей, всего четыре штуки сохранились, с которыми Польдик поехал в лес за дровами. Бартек не хотел давать коней, на злодеев бросался, люди его едва сдержали, а все равно его ранили, теперь лежит. Конюх же чудом сумел одну жеребую кобылу в дом завести, мы ее пока что в гардеробной при гостиной содержим. Я сама ее хлебом кормила, чтобы не ржала, когда злодеи разбойничали поблизости, а ей больше пришлись по вкусу мои украшения сушеные, так я не препятствовала, и она целый угол объела. От нечистот я велела быстро с чердака принести старые вытертые ковры, и при ней все время дежурил мальчик с ведерком.
Из тридцати двух только пятерых лошадей уберегла! Кузен Матеуш на месте помрет, как услышит. А вдобавок еще и трех коров увели. Худшего несчастья не могло на нас свалиться.
14 января
Лошадей нигде спасти не удалось. Из Глухова тоже реквизировали, кузена Матеуша чудом не убили до смерти, кузине Матильде удалось лишь трех кобыл и одного молодого жеребца укрыть, да три рабочих лошади осталось, тоже потому, что на выезде оказались. А там ведь конюшня на шестьдесят стойл была! Пропали и те, что зять кузена держал под Бялобжегами, тут, однако же, хоть то утешение, что немцы их забрать не успели, так что для польского войска пошли. Но все равно пропали. А кузен Матеуш есть перестал и без просыпу пьет с горя, слезами обливаясь.
Далее узнала Юстина о том, что кобылка, которую в гардеробной держали, благополучно разрешилась жеребчиком. А следующая запись относилась к Гене. Панна Доминика взяла младшей горничной из Паментова молодую девушку, и внезапно обнаружилось, что у нее имеется дите малое, годовалая девочка Геня. Возмущенная очередным проявлением бесстыдства и аморальности среди девок, экономка, как всегда в трудных случаях, обратилась за советом к ксендзу. И выяснилось, что он обвенчал в костеле эту Марысю с парнем, ушедшим потом в польские легионы и сложившим голову за правое дело. Венчание же проходило втайне от господ, известных своей жадностью и нетерпимостью, малышку тоже пришлось от них скрывать, и панне Доминике поначалу ничего не сказали, потом только Марыся призналась. Поскольку Марыся состояла в законном браке, а значит, никакого бесстыдства и непристойностей, то панна Доминика, призвав Марысю, напрямик заявила ей, чтобы кончала темнить, маленькую Геню воспитывала открыто, только бы в работе не мешала, а Блендово еще в состоянии прокормить один лишний рот.
14 мая
На два дня приезжал кузен Матеуш. От него узнала, что воюет, почитай, весь мир, даже Америка и Япония, да и в Африке вроде бились. А в России революция ужасная приключилась, царя уже нет и не будет, к власти пришла чернь, и отсюда по всей империи жуткая неразбериха, править ведь не умеют. Немцы совсем войну проиграли, того и гляди кончатся, да у них тоже произошла революция. Польские же войска теперь повсюду, наверняка Польша наконец свободу обретет, дай-то Бог, аминь.
18 октября
…В Варшаве большие замешательства, с немцами покончили и свободу провозгласили. И теперь, встретив жандарма немецкого, можно свободно его хоть колом забить. Сама я с колом не пойду, но и жандармов немецких что-то уже не видать.
Что ж, вот и войне конец, а Блендово выжило, главным образом благодаря мудрому руководству панны Доминики. Мадеиха совсем постарела, и беспутная в ранней молодости Флорка успешно ее заменила. Приезжала кузина Матильда и в беседе со своей экономкой выразила глубокое удовлетворение тем обстоятельством, что в Пляцувке портреты предков оказались в запустении, совсем потемнели и по этой причине не привлекли внимания немецких оккупантов, которые грабили все подряд. Оторвавшись на миг от записок экономки, Юстина бросила взгляд на эти портреты, висевшие перед ней на стене и еще больше почерневшие.
После смерти Людвика Гортензия отдала портреты ей, поскольку должны переходить в роду по женской линии. Тяжело вздохнув, Юстина возобновила чтение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97