Взял лупу.
– Жуки-древоточцы, – сообщил он, рассмотрев под увеличительным стеклом угол. – Полно дырок. Полагаю, это решает наш спор?
– Если жуки сожрали древесину, почему же рамы такие тяжелые? – задумчиво произнес Анджей.
– Потому что сожрали и остались внутри вместе со съеденным, – предположила Идалия.
– Ладно! – вдруг решилась Юстина. – Делаем новые рамы, а старые сожгу в камине. Снимайте портреты со стены. Справитесь?
– Да, справимся вдвоем, если Идалька отцепит веревку от крюка, – ответил Болеслав. – Надо попытаться дотянуться кочергой.
С большим трудом тесть с зятем сняли со стены поочередно обе картины и уложили у стенки, лицом вниз, даже не очень грохнув по полу. Идалия уже приготовила кусачки и плоскогубцы, ее муж принялся отгибать и вытаскивать бесконечные гвоздики. Наконец выдрал последний, однако широкая планка не снималась. Может, ее приклеили каким-то неизвестным старинным столярным клеем? Болеслав опять вооружился лупой и сквозь нее разглядел еще один ряд совсем мелких гвоздочков, придерживающих планку по наружному краю рамы. Извлекать их было намного труднее, чем первые, загнутые.
– Ничего не скажешь, в старину мастера работали на совесть, – весь взмыленный, пробормотал Болеслав.
Анджей пришел на помощь тестю. Оба сопели и пыхтели. В дверях гостиной появилась Феля, какое-то время наблюдала за происходящим, потом сочувственно предложила:
– Раз уж вы так тут мучаетесь, пойду, пожалуй, чайку свежего заварю.
Юстина кивком одобрила хорошую идею. Идалия стала испытывать угрызения совести, ведь это она настаивала на реставрации картин, не предполагая, что на это потребуется столько труда.
Когда наконец все гвоздики с одной стороны рамы были вытащены, планка пошевелилась.
– Тут четыре такие планки, – неизвестно к кому обращаясь, произнес Анджей и одним сильным рывком отодрал длинную плоскую деревяшку. У присутствующих перехватило дыхание. Весь край обратной стороны картины под рамой оказался выложен тесно прижатыми друг к другу золотыми кружками. Они лежали аккуратной длинной дорожкой и весело блестели в электрическом свете. Фантастическое зрелище!
– В глазах рябит, – только и вымолвил Болеслав.
Протянув руку, он с некоторым трудом отодрал одну монету. Одновременно то же сделала и Идалия.
– «Пять рублей», – прочла она. – Пять рублей! Мама, как думаешь, они настоящие?
– Золото! – ответил ей Болеслав вместо матери, к которой еще не вернулся дар речи. – Золотые полуимпериалы. Во времена оккупации у нас они назывались «свинками». Откуда они здесь?
– Так вот почему картины были такими тяжелыми! – догадался Анджей.
– Имитация, – предположила Идалия. – Подделка. Правда, мама?
Юстина молчала. Уж она-то знала, что ни о какой подделке речи быть не может. Вот, значит, где прабабка спрятала сбережения своей скупой невестки пани Кренглевской! Подумать только, такое сказочное богатство висело у них на стене, когда Людвик с Гортензией едва сводили концы с концами, ее мать жила из милости у родных на жалкую пенсию, Ядвига с Юрочкой у себя в деревне вкалывали, как невольники на хлопковых плантациях, а дети вынуждены были эмигрировать в поисках лучшей доли. Она сама десятый год ходит в одном и том же вытертом зимнем пальто, Амелия никак не расплатится за свой чердак, Маринка не может получить развод с негодяем мужем, Идалька с семьей теснится в двух маленьких комнатках. Интересно, сколько же сэкономила эта скупердяйка пани Кренглевская?
К счастью, вошедшая с чаем Феля успела поставить поднос на стол, из рук вывалилась лишь пепельница, которую Феля хотела немного переставить.
– Езус-Мария, что это? Вы клад разыскали? Пани Барбара спрятала?
– Вот именно, что это? – сурово поддержал домработницу Болеслав, подозрительно глядя на жену.
– Это Матильда, наша прабабка припрятала, – выдавила из себя Юстина. – И наверняка золото настоящее, если, конечно, в свое время пани Кренглевскую не обманули. Двоюродная пра…
– Что за двоюродная пра?.. – поинтересовался Анджей.
Юстина вдруг отдала себе отчет в том, что не только для Анджея, но и для ее близких прабабка Матильда, панна Доминика, жена брата Матильды пани Кренглевская – совсем неизвестные люди. Это только она сроднилась с ними, такое ощущение, будто знала их лично.
– У моей матери Дороты была бабка, – запинаясь начала она. – Это и есть моя прабабка Матильда…
В двух словах всего не расскажешь, но Юстина попыталась. Не очень понятно получилось, даже Феля позволила себе перебить хозяйку:
– Сели бы лучше за стол да не торопясь обо всем поговорили. А я бы еще рюмочки поставила, ведь если клада не обмыть, он в прах рассыплется.
И опять все с Фелей согласились. Раскуроченный портрет со своей золотой окантовкой остался лежать на полу. Неторопливо попивая красное вино и закусывая солеными палочками, семейство внимательно слушало рассказ Юстины о перипетиях предков. Дойдя до скупой пани Кренглевской, Юстина уже не стала так сокращать свое повествование, а рассказала немного подробнее о том, каким образом Кренглево досталось прабабке Матильде. И все равно получилось очень сжато.
– А что, у Матильдиного брата и его скупой жены детей не было? Почему все досталось Матильде? – допытывалась Идалька, во всем любившая точность и порядок.
– Были дети, вернее, один сын, сумасшедший. Он после ранения в голову спятил. Так он тоже умер. Простудился и умер. Но это было уже потом.
– А что было до этого? – укоризненно поинтересовался Болеслав, тоже любивший точность и пунктуальность. – Почему ты рассказываешь как-то с конца?
– А ну, помолчите! – гневно прикрикнула на них Юстина. – С этой историей я знакомилась двадцать пять лет, не всегда последовательно. Пожалуйста, по желанию присутствующих могу тоже двадцать пять лет рассказывать!
Угроза подействовала, Юстину перестали перебивать, и она смогла беспрепятственно проинформировать родных, откуда в рамах портретов предков оказались золотые монеты. В мемуарных записях об этом нигде не было прямо сказано, но все наталкивало на мысль – прабабка Матильда после обретения Кренглева в собственность отыскала накопления своей скупой невестки, а та все деньги очень умно превращала в царские золотые пятирублевки, и уже сама Матильда умело припрятала эти полуимпериалы в рамах портретов предков. Ага, возможно, часть золотых монет истратила на покупку для мужа породистой лошадки, но остальные скрыла. Теперь видно где. Вот почему столь настоятельно упоминала в своем завещании эти портреты.
Произнося слова «теперь видно где», Юстина ткнула в портреты на полу и замолчала. Вроде бы теперь объяснила как следует.
– Надеюсь, дядя Людвик о кладе ничего не знал? – сухо поинтересовался щепетильный Болеслав.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
– Жуки-древоточцы, – сообщил он, рассмотрев под увеличительным стеклом угол. – Полно дырок. Полагаю, это решает наш спор?
– Если жуки сожрали древесину, почему же рамы такие тяжелые? – задумчиво произнес Анджей.
– Потому что сожрали и остались внутри вместе со съеденным, – предположила Идалия.
– Ладно! – вдруг решилась Юстина. – Делаем новые рамы, а старые сожгу в камине. Снимайте портреты со стены. Справитесь?
– Да, справимся вдвоем, если Идалька отцепит веревку от крюка, – ответил Болеслав. – Надо попытаться дотянуться кочергой.
С большим трудом тесть с зятем сняли со стены поочередно обе картины и уложили у стенки, лицом вниз, даже не очень грохнув по полу. Идалия уже приготовила кусачки и плоскогубцы, ее муж принялся отгибать и вытаскивать бесконечные гвоздики. Наконец выдрал последний, однако широкая планка не снималась. Может, ее приклеили каким-то неизвестным старинным столярным клеем? Болеслав опять вооружился лупой и сквозь нее разглядел еще один ряд совсем мелких гвоздочков, придерживающих планку по наружному краю рамы. Извлекать их было намного труднее, чем первые, загнутые.
– Ничего не скажешь, в старину мастера работали на совесть, – весь взмыленный, пробормотал Болеслав.
Анджей пришел на помощь тестю. Оба сопели и пыхтели. В дверях гостиной появилась Феля, какое-то время наблюдала за происходящим, потом сочувственно предложила:
– Раз уж вы так тут мучаетесь, пойду, пожалуй, чайку свежего заварю.
Юстина кивком одобрила хорошую идею. Идалия стала испытывать угрызения совести, ведь это она настаивала на реставрации картин, не предполагая, что на это потребуется столько труда.
Когда наконец все гвоздики с одной стороны рамы были вытащены, планка пошевелилась.
– Тут четыре такие планки, – неизвестно к кому обращаясь, произнес Анджей и одним сильным рывком отодрал длинную плоскую деревяшку. У присутствующих перехватило дыхание. Весь край обратной стороны картины под рамой оказался выложен тесно прижатыми друг к другу золотыми кружками. Они лежали аккуратной длинной дорожкой и весело блестели в электрическом свете. Фантастическое зрелище!
– В глазах рябит, – только и вымолвил Болеслав.
Протянув руку, он с некоторым трудом отодрал одну монету. Одновременно то же сделала и Идалия.
– «Пять рублей», – прочла она. – Пять рублей! Мама, как думаешь, они настоящие?
– Золото! – ответил ей Болеслав вместо матери, к которой еще не вернулся дар речи. – Золотые полуимпериалы. Во времена оккупации у нас они назывались «свинками». Откуда они здесь?
– Так вот почему картины были такими тяжелыми! – догадался Анджей.
– Имитация, – предположила Идалия. – Подделка. Правда, мама?
Юстина молчала. Уж она-то знала, что ни о какой подделке речи быть не может. Вот, значит, где прабабка спрятала сбережения своей скупой невестки пани Кренглевской! Подумать только, такое сказочное богатство висело у них на стене, когда Людвик с Гортензией едва сводили концы с концами, ее мать жила из милости у родных на жалкую пенсию, Ядвига с Юрочкой у себя в деревне вкалывали, как невольники на хлопковых плантациях, а дети вынуждены были эмигрировать в поисках лучшей доли. Она сама десятый год ходит в одном и том же вытертом зимнем пальто, Амелия никак не расплатится за свой чердак, Маринка не может получить развод с негодяем мужем, Идалька с семьей теснится в двух маленьких комнатках. Интересно, сколько же сэкономила эта скупердяйка пани Кренглевская?
К счастью, вошедшая с чаем Феля успела поставить поднос на стол, из рук вывалилась лишь пепельница, которую Феля хотела немного переставить.
– Езус-Мария, что это? Вы клад разыскали? Пани Барбара спрятала?
– Вот именно, что это? – сурово поддержал домработницу Болеслав, подозрительно глядя на жену.
– Это Матильда, наша прабабка припрятала, – выдавила из себя Юстина. – И наверняка золото настоящее, если, конечно, в свое время пани Кренглевскую не обманули. Двоюродная пра…
– Что за двоюродная пра?.. – поинтересовался Анджей.
Юстина вдруг отдала себе отчет в том, что не только для Анджея, но и для ее близких прабабка Матильда, панна Доминика, жена брата Матильды пани Кренглевская – совсем неизвестные люди. Это только она сроднилась с ними, такое ощущение, будто знала их лично.
– У моей матери Дороты была бабка, – запинаясь начала она. – Это и есть моя прабабка Матильда…
В двух словах всего не расскажешь, но Юстина попыталась. Не очень понятно получилось, даже Феля позволила себе перебить хозяйку:
– Сели бы лучше за стол да не торопясь обо всем поговорили. А я бы еще рюмочки поставила, ведь если клада не обмыть, он в прах рассыплется.
И опять все с Фелей согласились. Раскуроченный портрет со своей золотой окантовкой остался лежать на полу. Неторопливо попивая красное вино и закусывая солеными палочками, семейство внимательно слушало рассказ Юстины о перипетиях предков. Дойдя до скупой пани Кренглевской, Юстина уже не стала так сокращать свое повествование, а рассказала немного подробнее о том, каким образом Кренглево досталось прабабке Матильде. И все равно получилось очень сжато.
– А что, у Матильдиного брата и его скупой жены детей не было? Почему все досталось Матильде? – допытывалась Идалька, во всем любившая точность и порядок.
– Были дети, вернее, один сын, сумасшедший. Он после ранения в голову спятил. Так он тоже умер. Простудился и умер. Но это было уже потом.
– А что было до этого? – укоризненно поинтересовался Болеслав, тоже любивший точность и пунктуальность. – Почему ты рассказываешь как-то с конца?
– А ну, помолчите! – гневно прикрикнула на них Юстина. – С этой историей я знакомилась двадцать пять лет, не всегда последовательно. Пожалуйста, по желанию присутствующих могу тоже двадцать пять лет рассказывать!
Угроза подействовала, Юстину перестали перебивать, и она смогла беспрепятственно проинформировать родных, откуда в рамах портретов предков оказались золотые монеты. В мемуарных записях об этом нигде не было прямо сказано, но все наталкивало на мысль – прабабка Матильда после обретения Кренглева в собственность отыскала накопления своей скупой невестки, а та все деньги очень умно превращала в царские золотые пятирублевки, и уже сама Матильда умело припрятала эти полуимпериалы в рамах портретов предков. Ага, возможно, часть золотых монет истратила на покупку для мужа породистой лошадки, но остальные скрыла. Теперь видно где. Вот почему столь настоятельно упоминала в своем завещании эти портреты.
Произнося слова «теперь видно где», Юстина ткнула в портреты на полу и замолчала. Вроде бы теперь объяснила как следует.
– Надеюсь, дядя Людвик о кладе ничего не знал? – сухо поинтересовался щепетильный Болеслав.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97