- Великий, я не осмелюсь предположить, что мне известно что-то, не ведомое тебе. Я лишь болтливый глупец. Любой скажет тебе, что я склонен говорить то, о чем говорить не нужно, и повторять вещи, известные всем. Это утомительная черта, я знаю. Прошу простить меня за то, что тебе приходится ее терпеть.
Подобающий ответ в духе чуждой учтивости, не знакомой и все же знакомой мне, сложился в моем уме.
- Уверен, я получу удовольствие от твоего рассказа. Многие эти вещи мне известны, но ты поможешь мне, напомнив о них.
И стоило мне произнести эту фразу, как я понял, что она куда в большей степени соответствует истине, чем я полагал. Другой я, обученный древесным стражем, вновь промелькнул в моем сознании, словно серебряный бок рыбы в сумрачных глубинах реки. Его знание дремало во мне, и чем дольше я шел по этому миру, тем яснее оно становилось. Мы спустились в маленькую долину, а потом снова стали подниматься вверх.
- Я не хотел бы уходить дальше, - предупредил я. - Лучше бы найти подходящие деревья где-нибудь поближе, чтобы было проще тащить их до кладбища.
Он бросил на меня странный взгляд.
- Но то, чего ты хочешь, отличается от того, что есть, великий. Деревья, которые тебе нужны, не растут в долине. Ты шутишь со мной?
Я не знал, что ему ответить.
- Когда мы доберемся до этих деревьев, тогда я и решу, - только и сказал я.
Не знаю, было ли дело в плодах, в присутствии Киликарры или я просто привык к лесу, но наше путешествие начало доставлять мне удовольствие. И я почти совсем не чувствовал усталости. Свет под пологом леса был мягким и радовал глаз. Ветер стих. Глубокий мох не только приглушал стук копыт Утеса, но и как будто поглощал наши голоса. Я смотрел прямо на высокий пень, когда из его тени вдруг вышла Оликея. Она не пряталась за ним, ее тело, скорее, с ним сливалось. Она была нагой, если не считать нескольких нитей красно-черных бус вокруг талии и голубого ожерелья на шее. Она держалась настолько спокойно, что я не испытывал за нее смущения. Кролики и птицы обнажены точно так же, как она. Нагота Киликарры даже не отразилась в моем сознании как нечто стоящее внимания. Я размышлял об этом, пока она шла к нам.
- Сегодня ты выглядишь гораздо лучше, великий муж, - с улыбкой обратилась ко мне Оликея. - Пища, которую я принесла, пошла тебе впрок.
- Спасибо, - неловко ответил я.
Я не привык к комплиментам от женщин. Оликея остановилась на расстоянии вытянутой руки от меня. Мы были почти одного роста. Когда чуть подняла подбородок, заглянула мне в глаза. Я воспринял это движение или жест как приглашение ее поцеловать. Я заметил, что она уложила волосы. Лента из коры позволила ей убрать прядки с лица.
Она пахла чем-то чудесно-нежным…
Когда Оликея облизнула губы, я заметил, что язык у нее темно-розовый - такой же пестрый, как и тело. Ее улыбка стала шире - я видел, что Оликея наслаждается моей реакцией на ее удивительную внешность.
- Тебе понравилось?
- Прошу прощения?
Она поправила волосы.
- Корзина с едой, которую я тебе оставила. Я рассчитывала, что ты будешь в своем убежище, но тебя там не оказалось, и я оставила тебе корзину. Надеюсь, ты все съел с удовольствием.
- Так и было.
- Хорошо.
Она подняла вверх руки и потянулась, словно кошка. Ее глаза неотступно следили за моим лицом.
Во рту у меня пересохло. Я прочистил горло.
- Твой отец, Киликарра, помогает мне найти деревья, которые я смогу использовать для постройки ограды вокруг кладбища, чтобы наши мертвые покоились с миром, - сообщил я.
- Неужели? - Она оглянулась по сторонам, а когда вновь посмотрела на меня, на губах ее играла таинственная улыбка. - Однако, кажется, он уже ушел. И знаешь ли, здесь нет деревьев, которые можно было бы срубить. Вот так. Не стоит ли нам заняться чем-нибудь другим?
Пока мое внимание сосредоточилось на Оликее, Киликарра исчез. Возможно, все, что он говорил и делал, было уловкой, чтобы заманить меня сюда, к дочери. Но зачем отцу приводить незнакомца в дом, а потом оставлять наедине с дочерью?
Я попытался пробудить в себе осторожность, но все, что я смог, - это вспомнить о том, как она дерзко касалась меня при нашей первой встрече. Оликея протянула руку и пощупала материал моей рубашки.
- Этот наряд выглядит неудобным. И смешным.
Я отступил от нее.
- Она защищает меня… мою кожу. От царапин, холода и укусов насекомых. Согласно правилам моего народа, ее требуется носить. Ради приличия.
Она слегка надула щеки - так спеки выражали свое несогласие.
- Я твой народ. И я ничего такого не требую. Как это действует?
Она шагнула ко мне и дернула за ворот рубашки. Верхняя пуговица оторвалась. Она проследила взглядом за ее полетом и радостно рассмеялась.
- Они прыгают, точно лягушки! - воскликнула она.
Прежде чем я успел что-либо сделать, резкий рывок послал вторую и третью пуговицы вслед за первой.
Каждой частицей своего существа я жаждал опрокинуть ее на мягкий мох. И удерживала меня вовсе не нравственность или скромность, и даже не отвращение к соитию с дикаркой. Скорее, я просто стыдился показать ей свое тело. Со шлюхами было иначе. Они берут деньги и не вправе придираться к внешности клиента. Последнее, чего мне бы хотелось, - это чтобы она увидела меня обнаженным и испугалась или рассмеялась.
Поэтому я снова отступил, придерживая распахивающиеся полы рубашки.
- Остановись! - попросил я. - Это непристойно. Я едва тебя знаю.
Смущение сделало мои слова неумышленно резкими. Однако мне не стоило беспокоиться, что я могу ее обидеть. Оликея весело расхохоталась и, ничуть не смутившись, вновь приблизилась ко мне.
- Ты едва ли меня узнаешь, убегая от меня! Почему ты мешкаешь? Или мох нашего леса недостаточно мягок для тебя? - Она склонила голову набок и заглянула мне в глаза. Ее руки вновь коснулись моей груди. - Или ты находишь меня нежеланной?
- О нет, дело не в этом, - заверил я Оликею, однако ее ищущая рука уже сама убедилась, насколько желанной я ее нахожу. Я с трудом продолжал говорить: - Но твой отец… он не будет… возражать?
Она вновь надула щеки.
- Мой отец ушел по своим делам. Почему его должно заботить, чем занимаюсь я? Разве я не взрослая и разве не женщина? Он будет только рад, если у очага его дочери появится великий; вся моя большая семья разделит со мной эту честь.
Пряжка моего ремня поддалась ее ловким пальцам. Пуговицы на брюках были пришиты крепче, чем на рубашке. Одну за другой она мучительно медленно расстегнула их. Я едва слышал, что она говорит.
- Впрочем, имей в виду, что мои сестры и кузины могут рассчитывать лишь на честь твоего присутствия. В остальном ты будешь моим. О да. Ты готов. Вот так. Дай мне руку. Прикоснись ко мне.
Я подчинился. Ее соски напряглись. Она потерлась ими о меня. Мне хотелось выть от неудовлетворенности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212