Ты понимаешь меня?
– Да. Тогда гражданами правит демагог.
– Слово «демагог» ты произносишь с пренебрежением в голосе. А это означает только «предводитель народа».
– Афиняне уже успели придать его звучанию пренебрежительный оттенок.
Аристотель, моргая, посмотрел на меня:
– Откуда ты это знаешь, раз не имеешь памяти?
– Я все быстро усваиваю, – отвечал я.
Ученый продолжил объяснения, хотя и не полностью удовлетворился моим ответом:
– Действительно, ораторы, подобные Демосфену, могут увлечь собрание пылкой риторикой. Демосфен настроил афинян на войну против Филиппа, и именно с его демагогией я должен бороться.
– Значит, ты тоже оратор?
Аристотель устало качнул головой.
– Нет, но хорошего оратора всегда можно нанять. Эти болтуны охотно берут плату за выступления.
– Тогда на кого же работает Демосфен?
Старик озадаченно посмотрел на меня:
– У него есть свои клиенты… гражданские дела, иски, наследства. Ими он зарабатывает свой хлеб.
– Но кто платит Демосфену за речи против Филиппа?
– Никто. Во всяком случае, сам он утверждает, что выступает как свободный афинский гражданин.
– Ты в это веришь?
– Теперь скажу. – Аристотель погладил бороду. – Едва ли.
– Итак, кто все-таки платит ему?
Он подумал еще мгновение и ответил:
– Логически рассуждая, это должны быть персы.
Эсхин явился домой вскоре после заката; извинившись за опоздание, он жарко приветствовал своего старого друга. Невысокий пучеглазый афинянин успел отрастить округлое брюшко. Несколько лет назад он учился у Аристотеля, когда философ преподавал в школе, расположенной в районе Академии.
– Завтра перед собранием будет говорить Демад, – сказал Эсхин, пока слуги его ставили на стол вино и козий сыр. – Лицо его помрачнело. – А потом Демосфен.
– Я должен услышать обоих, – сказал Аристотель.
Афинянин кивнул.
Ужинали мы в великолепном зале, в котором пол украшала причудливая мозаика. В очаге уютно потрескивал и плясал огонь, прогонявший осенний холод. Филипп приказал, чтобы Александр не раскрывал инкогнито даже перед хозяином дома, поэтому царевич и его безбородые приятели были представлены просто как знатные молодые люди. Имя Александр среди македонцев пользовалось почетом, и называть царевича иначе не было необходимости. Македонская знать, а особенно молодежь, обычно сносно владела аттическим диалектом. Филипп позаботился и об этом.
Услышав от Аристотеля имя Александр, Эсхин внимательно взглянул на царевича, однако ограничился несколькими словами – как и знакомясь с остальными.
За столом разговаривали о Димосфене.
– Он поверг народ в военную лихорадку, – с расстроенным видом сказал Эсхин. – Люди ходят слушать его, словно в театр; еще бы, Демосфен дает превосходные представления. И всякий раз, когда он кончает говорить, слушатели готовы немедленно браться за оружие и идти в бой против Филиппа.
Аристотель качал головой, на челе его лежала тревога.
– Но Афины уже воюют с нами, – объявил Александр.
– Чисто официально, – ответил Эсхин. – Пока афиняне довольствовались тем, что предоставляли другим возможность воевать за свои интересы. Афины выставили против Филиппа свое серебро, но не войска.
Я вспомнил, что некогда был одним из наемников, нанятых за афинское серебро.
– А как насчет кораблей? – заметил Птолемей. – Ведь Афины используют против нас свой флот.
– Но безуспешно, – хвастливо возразил Александр. – Скоро у них не останется гаваней к северу от Аттики.
– Поговаривают, – мрачно проговорил Эсхин, – о заключении союза с Фивами.
– С Фивами?!
Сидевшие за длинным столом гости зашевелились.
– Самая лучшая армия, если не считать македонской! – вырвалось у Гефестиона.
– Их Священный отряд никогда не знал поражений, – напомнил смуглый Неарх.
– Мы тоже, – возразил Александр.
Гарпал, сидевший слева от Александра, нахмурился:
– Что ж, мы не знали поражений в бою, но царь не хотел и побед. Перинф был не первым городом, от стен которого мы ушли по своей воле.
Александр покраснел, раздражаясь. В разговор вступил Аристотель.
– Филипп любит брать города за столом переговоров, а не на поле боя, – сказал он кротко. – Таково искусство истинного царя; он побеждает без кровопролития.
– Но соперничество между Афинами и Македонией обязательно окончится кровопролитием. – Александр едва сдерживал гнев.
– Увы, ты прав, – согласился Эсхин. – Демосфен не успокоится, пока не выведет афинское войско против варваров.
– Варваров?
– Против вас, – сказал афинянин, глядя на Александра. – Демосфен называет вас варварами и даже дает прозвища еще похуже.
Пытаясь предотвратить взрыв, Аристотель проговорил:
– Афиняне считают варварами всех, кто лишен возможности жить в их городе. Но слово это первоначально значило «незнакомец», и ничего больше.
– Теперь Демосфен использует его в другом смысле, – заметил Эсхин.
Я видел, как Александр старается сдержать себя.
– Помню, я видел его несколько лет назад, – пробормотал он. – Демосфен прибыл в Пеллу по приглашению царя; он был столь польщен приглашением и взволнован, что сделался косноязычным. Он не мог связать и двух слов.
– Теперь он говорит периодами, не предложениями, – скорбно сообщил Эсхин. – И они производят сокрушительный эффект.
– Мне следует своими ушами услышать его, – процедил сквозь зубы Александр.
Но царевич намеревался услышать и увидеть не только Демосфена. Все мы, кроме Аристотеля, остановились в одном большом зале. Отужинав и уже готовясь ко сну, я заметил, что Александр и его Соратники направляются к двери, перебросив плащи через плечо и повесив на пояса мечи.
– Куда вы? – спросил я.
– В Акрополь, – улыбнулся Александр, который как мальчишка радовался приключению.
– Это запрещено. Ворота на дорогу, ведущую к нему, закрыты.
– Но вдоль утеса поднимается тропка. О ней мне рассказали слуги.
– И ты веришь слугам?
– Почему бы и нет? Я хочу увидеть храмы поближе.
– Быть может, заодно стоит наведаться в их сокровищницу? – расхохотался Птолемей.
– А если это ловушка? – усомнился я.
– Мы вооружены.
– Я пойду с вами.
– Можешь оставаться здесь, Орион.
– Царь приказал мне приглядывать за тобой, царевич. Если, оступившись при неверном лунном свете, ты сорвешься с утеса и сломаешь себе шею, мне лучше прыгнуть следом.
Александр расхохотался, а я, прихватив плащ и меч, отправился с молодежью, не забывая и о приказании Олимпиады.
Подъем оказался куда менее трудным, чем я опасался. Яркая луна освещала тропу, ночной ветер стегал, как тысяча кнутов. Болтливый слуга оказался служанкой, молоденькой, не старше двенадцати лет. Гарпал заинтересовался ею, заметив среди других слуг в доме Эсхина. Я подумал, что македонец решил вознаградить девушку, избавив ее от докучливой девственности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
– Да. Тогда гражданами правит демагог.
– Слово «демагог» ты произносишь с пренебрежением в голосе. А это означает только «предводитель народа».
– Афиняне уже успели придать его звучанию пренебрежительный оттенок.
Аристотель, моргая, посмотрел на меня:
– Откуда ты это знаешь, раз не имеешь памяти?
– Я все быстро усваиваю, – отвечал я.
Ученый продолжил объяснения, хотя и не полностью удовлетворился моим ответом:
– Действительно, ораторы, подобные Демосфену, могут увлечь собрание пылкой риторикой. Демосфен настроил афинян на войну против Филиппа, и именно с его демагогией я должен бороться.
– Значит, ты тоже оратор?
Аристотель устало качнул головой.
– Нет, но хорошего оратора всегда можно нанять. Эти болтуны охотно берут плату за выступления.
– Тогда на кого же работает Демосфен?
Старик озадаченно посмотрел на меня:
– У него есть свои клиенты… гражданские дела, иски, наследства. Ими он зарабатывает свой хлеб.
– Но кто платит Демосфену за речи против Филиппа?
– Никто. Во всяком случае, сам он утверждает, что выступает как свободный афинский гражданин.
– Ты в это веришь?
– Теперь скажу. – Аристотель погладил бороду. – Едва ли.
– Итак, кто все-таки платит ему?
Он подумал еще мгновение и ответил:
– Логически рассуждая, это должны быть персы.
Эсхин явился домой вскоре после заката; извинившись за опоздание, он жарко приветствовал своего старого друга. Невысокий пучеглазый афинянин успел отрастить округлое брюшко. Несколько лет назад он учился у Аристотеля, когда философ преподавал в школе, расположенной в районе Академии.
– Завтра перед собранием будет говорить Демад, – сказал Эсхин, пока слуги его ставили на стол вино и козий сыр. – Лицо его помрачнело. – А потом Демосфен.
– Я должен услышать обоих, – сказал Аристотель.
Афинянин кивнул.
Ужинали мы в великолепном зале, в котором пол украшала причудливая мозаика. В очаге уютно потрескивал и плясал огонь, прогонявший осенний холод. Филипп приказал, чтобы Александр не раскрывал инкогнито даже перед хозяином дома, поэтому царевич и его безбородые приятели были представлены просто как знатные молодые люди. Имя Александр среди македонцев пользовалось почетом, и называть царевича иначе не было необходимости. Македонская знать, а особенно молодежь, обычно сносно владела аттическим диалектом. Филипп позаботился и об этом.
Услышав от Аристотеля имя Александр, Эсхин внимательно взглянул на царевича, однако ограничился несколькими словами – как и знакомясь с остальными.
За столом разговаривали о Димосфене.
– Он поверг народ в военную лихорадку, – с расстроенным видом сказал Эсхин. – Люди ходят слушать его, словно в театр; еще бы, Демосфен дает превосходные представления. И всякий раз, когда он кончает говорить, слушатели готовы немедленно браться за оружие и идти в бой против Филиппа.
Аристотель качал головой, на челе его лежала тревога.
– Но Афины уже воюют с нами, – объявил Александр.
– Чисто официально, – ответил Эсхин. – Пока афиняне довольствовались тем, что предоставляли другим возможность воевать за свои интересы. Афины выставили против Филиппа свое серебро, но не войска.
Я вспомнил, что некогда был одним из наемников, нанятых за афинское серебро.
– А как насчет кораблей? – заметил Птолемей. – Ведь Афины используют против нас свой флот.
– Но безуспешно, – хвастливо возразил Александр. – Скоро у них не останется гаваней к северу от Аттики.
– Поговаривают, – мрачно проговорил Эсхин, – о заключении союза с Фивами.
– С Фивами?!
Сидевшие за длинным столом гости зашевелились.
– Самая лучшая армия, если не считать македонской! – вырвалось у Гефестиона.
– Их Священный отряд никогда не знал поражений, – напомнил смуглый Неарх.
– Мы тоже, – возразил Александр.
Гарпал, сидевший слева от Александра, нахмурился:
– Что ж, мы не знали поражений в бою, но царь не хотел и побед. Перинф был не первым городом, от стен которого мы ушли по своей воле.
Александр покраснел, раздражаясь. В разговор вступил Аристотель.
– Филипп любит брать города за столом переговоров, а не на поле боя, – сказал он кротко. – Таково искусство истинного царя; он побеждает без кровопролития.
– Но соперничество между Афинами и Македонией обязательно окончится кровопролитием. – Александр едва сдерживал гнев.
– Увы, ты прав, – согласился Эсхин. – Демосфен не успокоится, пока не выведет афинское войско против варваров.
– Варваров?
– Против вас, – сказал афинянин, глядя на Александра. – Демосфен называет вас варварами и даже дает прозвища еще похуже.
Пытаясь предотвратить взрыв, Аристотель проговорил:
– Афиняне считают варварами всех, кто лишен возможности жить в их городе. Но слово это первоначально значило «незнакомец», и ничего больше.
– Теперь Демосфен использует его в другом смысле, – заметил Эсхин.
Я видел, как Александр старается сдержать себя.
– Помню, я видел его несколько лет назад, – пробормотал он. – Демосфен прибыл в Пеллу по приглашению царя; он был столь польщен приглашением и взволнован, что сделался косноязычным. Он не мог связать и двух слов.
– Теперь он говорит периодами, не предложениями, – скорбно сообщил Эсхин. – И они производят сокрушительный эффект.
– Мне следует своими ушами услышать его, – процедил сквозь зубы Александр.
Но царевич намеревался услышать и увидеть не только Демосфена. Все мы, кроме Аристотеля, остановились в одном большом зале. Отужинав и уже готовясь ко сну, я заметил, что Александр и его Соратники направляются к двери, перебросив плащи через плечо и повесив на пояса мечи.
– Куда вы? – спросил я.
– В Акрополь, – улыбнулся Александр, который как мальчишка радовался приключению.
– Это запрещено. Ворота на дорогу, ведущую к нему, закрыты.
– Но вдоль утеса поднимается тропка. О ней мне рассказали слуги.
– И ты веришь слугам?
– Почему бы и нет? Я хочу увидеть храмы поближе.
– Быть может, заодно стоит наведаться в их сокровищницу? – расхохотался Птолемей.
– А если это ловушка? – усомнился я.
– Мы вооружены.
– Я пойду с вами.
– Можешь оставаться здесь, Орион.
– Царь приказал мне приглядывать за тобой, царевич. Если, оступившись при неверном лунном свете, ты сорвешься с утеса и сломаешь себе шею, мне лучше прыгнуть следом.
Александр расхохотался, а я, прихватив плащ и меч, отправился с молодежью, не забывая и о приказании Олимпиады.
Подъем оказался куда менее трудным, чем я опасался. Яркая луна освещала тропу, ночной ветер стегал, как тысяча кнутов. Болтливый слуга оказался служанкой, молоденькой, не старше двенадцати лет. Гарпал заинтересовался ею, заметив среди других слуг в доме Эсхина. Я подумал, что македонец решил вознаградить девушку, избавив ее от докучливой девственности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73