Потеряв сознание, они повалились на палубу, а я выхватил оба их меча и перебросил растерявшемуся Гаркану и Бату. Гаркан принял меч неловко и уронил оружие, но чернокожий точно поймал клинок и вонзил его прямо в живот первого из моряков, бросившихся на нас.
Я крикнул, и Гаркан очнулся. Он поднял меч и вместе с Бату начал сражаться против двух дюжин моряков, пробиваясь к своим людям, еще валявшимся на палубе.
В два прыжка я преодолел лестницу и поднялся на помост, выхватив кинжал из ножен под юбкой. Моряк в рваной тунике обеими руками держал кормовое весло. Рядом с ним застыл кормчий, проявивший признаки крайнего удивления. Тут на пути моем встал первый помощник хозяина корабля с мечом в руке. Мир вокруг меня, как всегда, словно бы замедлился. Я заметил, как дрогнули мышцы его руки, как напряглись его ноги, – он готовился ударить меня в левый бок, который я, как ему казалось, не мог защитить. Я остановил левой рукой его разящий меч и, шагнув вперед, вогнал кинжал ему под подбородок. Отбросив оседавшее тело, я повернулся лицом к перевозчику. Теперь у него в руке тоже появился меч, но он как будто не очень хотел пускать его в дело. Взглянув через плечо, я заметил, что Гаркан и Бату бились, защищая страдавших морской болезнью разбойников от матросов и рабов, размахивавших мечами и дубинками. Но рулевой по-прежнему направлял ладью в сторону Халкедонской гавани.
Капитан проговорил:
– Бросай кинжал, или твоих приятелей отправят рыбам на корм.
– Ты сам первым полетишь за борт, я тебе обещаю.
Он улыбнулся:
– Ну убей меня… а как, скажи, ты поплывешь дальше?
– Я все утро следил за твоими людьми, и теперь, если понадобится, доплыву на этой лохани в Египет, – насмешливо ответил я.
Он осклабился, открывая щербатый рот:
– Да, в уверенности тебе не откажешь, вор.
– Ты получил деньги от нас, – сказал я. – И вези нас по уговору в Бизантион.
– А когда я возвращусь в Халкедон, меня обвинят в том, что я помог вам бежать.
– Кое-кто из твоих мореходов уже погиб… Покажешь их трупы, скажешь, что сопротивлялся.
Хозяин в задумчивости потянул себя за бороду. Он, должно быть, прикинул, что экипаж его справится с Гарканом и Бату, несмотря на то что кое-кто из наших уже поднимался на ноги, преодолевая дурноту. Но битва будет стоить жизни еще нескольким морякам, а он и так уже потерял первого помощника и еще двух моряков. К тому же сейчас он был против меня один на один, правда имея меч против кинжала, но я видел, что моряк невысоко ценит свои шансы.
Я решил подсластить сделку:
– Ну, а если я отдам тебе и остаток денег, что тогда?
Глаза его засверкали.
– Не обманешь?
– Так будет лучше для всех.
Он поспешно кивнул:
– По рукам.
Мы приплыли в Бизантион и оставили корабль вместе с его хозяином у причала. Я был рад вновь оказаться в стране Филиппа, но Гаркан покинул землю, в которой родился. И он знал, что скорее всего никогда более не увидит Гордиума.
Я отыскал дом, в котором стояли солдаты Филиппа, и объявил им, что являюсь одним из царских телохранителей и возвращаюсь из Азии с десятью новобранцами. Опытный начальник, седобородый и хромой, разместил нас на ночь, а на следующее утро предоставил коней. Мне было необходимо поскорее попасть в Пеллу, Гаркан же торопился выяснить судьбу своих детей.
Мы ехали через Фракию и Македонию от одного военного поста к другому. С каждым днем я приближался к Гере и все сильнее ощущал ее власть. Я старался не спать и целую неделю почти не смыкал глаз. Но наконец наступила ночь, когда я не смог более противиться сну, и, едва опустившись на ложе возле бревенчатой стены, мгновенно уснул. Она приснилась мне, надменная и властная.
– Ты возвращаешься во время, сулящее многое, – сказала мне Гера-Олимпиада.
Я стоял перед нею в том великолепном зале, который не мог уместиться в Пелле, неведомые ворота в ткани пространства-времени соединяли его с дворцом. Олимпиада восседала на троне, показавшемся мне похожим на диван, вырезанный из зеленого кровавика-гелиотропа; темные прожилки в нем напоминали струйки пролитой крови. Змеи шуршали возле ее ног, оплетали спинку трона, охватывая округлые ноги.
Я не мог двинуться. Не мог даже открыть рот. Она сидела передо мной в плаще, черном, как самая глубокая ночь, на ткани звездами искрились драгоценные камни. Дивные рыжие волосы Геры рассыпались по плечам, горящие глаза пронзали меня. Я мог слышать ее слова, мог дышать, сердце мое стучало. Но я знал, что при желании она может погубить меня взглядом.
– Филипп взял себе новую жену, – сказала она с улыбкой, в чистейшем виде воплощавшей зло. – Он бросил меня. Я оставила Пеллу и возвратилась к своей родне в Эпир. Что ты скажешь на это?
Я обнаружил, что могу открыть рот. Голос мой звучал сдавленно, в горле першило, я готов был закашляться, словно бы промолчал несколько недель.
– И ты позволила ему так поступить? – спросил я.
– Я позволила ему подписать свой собственный смертный приговор, – отвечала Олимпиада. – И ты, моя покорная тварь, будешь орудием моей мести.
– Нет, по своей воле я не нанесу вреда Филиппу.
Она расхохоталась:
– Хорошо, ты погубишь его против своей воли.
И тут боль охватила меня, она накатывала подобно волнам, омывавшим берег. Сквозь стиснутые зубы я выдавил:
– Не покорюсь.
Боль сделалась сильнее, Гера посмотрела на меня; злобная улыбка искривила ее губы, в глазах ее вспыхнула радость мучительницы и удивление. Я не мог пошевелиться, не мог даже вскрикнуть, а она словно бы измеряла каждую каплю моей муки и наслаждалась этим.
Обычно я умею контролировать боль, отключать рецепторы в мозгу. Но ни тело, ни рассудок более не повиновались мне. Впрочем, боль наконец начала слабеть. Трудно было понять – то ли я сам вернул себе контроль над чувствами или моя измученная нервная система сдалась, не выдержав перенапряжения. Ответ я прочитал на лице Геры. Улыбка исчезла, лицо сделалось кислым. Наконец боль исчезла, но я все еще не мог ни говорить, ни шевелиться.
– Знаешь, мне это уже надоело, – сказала она брюзгливо. – Ты силен, Орион. Мы сотворили тебя чересчур хорошо.
Я хотел ответить, но не мог.
– Но это не важно, если свершится должное. Ты обязан исполнить назначенную роль.
И вдруг я проснулся… в грубой лачуге возле бревенчатой стены. Болело все мое тело. Даже внутренности пылали, словно меня поджаривали живьем.
На заре мы возобновили путь к Пелле.
– Сегодня ты слишком спокоен, – сказал Бату, направляя коня от моря.
– Как будто пьянствовал целую ночь, – сказал Гаркан, разглядывая меня.
– Или шлялся по девкам, – расхохотался чернокожий.
Я молчал. Все утро я раздумывал над тем, как точно Олимпиада рассчитала время. Должно быть, настал подходящий момент для смерти Филиппа, теперь Александр мог занять трон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Я крикнул, и Гаркан очнулся. Он поднял меч и вместе с Бату начал сражаться против двух дюжин моряков, пробиваясь к своим людям, еще валявшимся на палубе.
В два прыжка я преодолел лестницу и поднялся на помост, выхватив кинжал из ножен под юбкой. Моряк в рваной тунике обеими руками держал кормовое весло. Рядом с ним застыл кормчий, проявивший признаки крайнего удивления. Тут на пути моем встал первый помощник хозяина корабля с мечом в руке. Мир вокруг меня, как всегда, словно бы замедлился. Я заметил, как дрогнули мышцы его руки, как напряглись его ноги, – он готовился ударить меня в левый бок, который я, как ему казалось, не мог защитить. Я остановил левой рукой его разящий меч и, шагнув вперед, вогнал кинжал ему под подбородок. Отбросив оседавшее тело, я повернулся лицом к перевозчику. Теперь у него в руке тоже появился меч, но он как будто не очень хотел пускать его в дело. Взглянув через плечо, я заметил, что Гаркан и Бату бились, защищая страдавших морской болезнью разбойников от матросов и рабов, размахивавших мечами и дубинками. Но рулевой по-прежнему направлял ладью в сторону Халкедонской гавани.
Капитан проговорил:
– Бросай кинжал, или твоих приятелей отправят рыбам на корм.
– Ты сам первым полетишь за борт, я тебе обещаю.
Он улыбнулся:
– Ну убей меня… а как, скажи, ты поплывешь дальше?
– Я все утро следил за твоими людьми, и теперь, если понадобится, доплыву на этой лохани в Египет, – насмешливо ответил я.
Он осклабился, открывая щербатый рот:
– Да, в уверенности тебе не откажешь, вор.
– Ты получил деньги от нас, – сказал я. – И вези нас по уговору в Бизантион.
– А когда я возвращусь в Халкедон, меня обвинят в том, что я помог вам бежать.
– Кое-кто из твоих мореходов уже погиб… Покажешь их трупы, скажешь, что сопротивлялся.
Хозяин в задумчивости потянул себя за бороду. Он, должно быть, прикинул, что экипаж его справится с Гарканом и Бату, несмотря на то что кое-кто из наших уже поднимался на ноги, преодолевая дурноту. Но битва будет стоить жизни еще нескольким морякам, а он и так уже потерял первого помощника и еще двух моряков. К тому же сейчас он был против меня один на один, правда имея меч против кинжала, но я видел, что моряк невысоко ценит свои шансы.
Я решил подсластить сделку:
– Ну, а если я отдам тебе и остаток денег, что тогда?
Глаза его засверкали.
– Не обманешь?
– Так будет лучше для всех.
Он поспешно кивнул:
– По рукам.
Мы приплыли в Бизантион и оставили корабль вместе с его хозяином у причала. Я был рад вновь оказаться в стране Филиппа, но Гаркан покинул землю, в которой родился. И он знал, что скорее всего никогда более не увидит Гордиума.
Я отыскал дом, в котором стояли солдаты Филиппа, и объявил им, что являюсь одним из царских телохранителей и возвращаюсь из Азии с десятью новобранцами. Опытный начальник, седобородый и хромой, разместил нас на ночь, а на следующее утро предоставил коней. Мне было необходимо поскорее попасть в Пеллу, Гаркан же торопился выяснить судьбу своих детей.
Мы ехали через Фракию и Македонию от одного военного поста к другому. С каждым днем я приближался к Гере и все сильнее ощущал ее власть. Я старался не спать и целую неделю почти не смыкал глаз. Но наконец наступила ночь, когда я не смог более противиться сну, и, едва опустившись на ложе возле бревенчатой стены, мгновенно уснул. Она приснилась мне, надменная и властная.
– Ты возвращаешься во время, сулящее многое, – сказала мне Гера-Олимпиада.
Я стоял перед нею в том великолепном зале, который не мог уместиться в Пелле, неведомые ворота в ткани пространства-времени соединяли его с дворцом. Олимпиада восседала на троне, показавшемся мне похожим на диван, вырезанный из зеленого кровавика-гелиотропа; темные прожилки в нем напоминали струйки пролитой крови. Змеи шуршали возле ее ног, оплетали спинку трона, охватывая округлые ноги.
Я не мог двинуться. Не мог даже открыть рот. Она сидела передо мной в плаще, черном, как самая глубокая ночь, на ткани звездами искрились драгоценные камни. Дивные рыжие волосы Геры рассыпались по плечам, горящие глаза пронзали меня. Я мог слышать ее слова, мог дышать, сердце мое стучало. Но я знал, что при желании она может погубить меня взглядом.
– Филипп взял себе новую жену, – сказала она с улыбкой, в чистейшем виде воплощавшей зло. – Он бросил меня. Я оставила Пеллу и возвратилась к своей родне в Эпир. Что ты скажешь на это?
Я обнаружил, что могу открыть рот. Голос мой звучал сдавленно, в горле першило, я готов был закашляться, словно бы промолчал несколько недель.
– И ты позволила ему так поступить? – спросил я.
– Я позволила ему подписать свой собственный смертный приговор, – отвечала Олимпиада. – И ты, моя покорная тварь, будешь орудием моей мести.
– Нет, по своей воле я не нанесу вреда Филиппу.
Она расхохоталась:
– Хорошо, ты погубишь его против своей воли.
И тут боль охватила меня, она накатывала подобно волнам, омывавшим берег. Сквозь стиснутые зубы я выдавил:
– Не покорюсь.
Боль сделалась сильнее, Гера посмотрела на меня; злобная улыбка искривила ее губы, в глазах ее вспыхнула радость мучительницы и удивление. Я не мог пошевелиться, не мог даже вскрикнуть, а она словно бы измеряла каждую каплю моей муки и наслаждалась этим.
Обычно я умею контролировать боль, отключать рецепторы в мозгу. Но ни тело, ни рассудок более не повиновались мне. Впрочем, боль наконец начала слабеть. Трудно было понять – то ли я сам вернул себе контроль над чувствами или моя измученная нервная система сдалась, не выдержав перенапряжения. Ответ я прочитал на лице Геры. Улыбка исчезла, лицо сделалось кислым. Наконец боль исчезла, но я все еще не мог ни говорить, ни шевелиться.
– Знаешь, мне это уже надоело, – сказала она брюзгливо. – Ты силен, Орион. Мы сотворили тебя чересчур хорошо.
Я хотел ответить, но не мог.
– Но это не важно, если свершится должное. Ты обязан исполнить назначенную роль.
И вдруг я проснулся… в грубой лачуге возле бревенчатой стены. Болело все мое тело. Даже внутренности пылали, словно меня поджаривали живьем.
На заре мы возобновили путь к Пелле.
– Сегодня ты слишком спокоен, – сказал Бату, направляя коня от моря.
– Как будто пьянствовал целую ночь, – сказал Гаркан, разглядывая меня.
– Или шлялся по девкам, – расхохотался чернокожий.
Я молчал. Все утро я раздумывал над тем, как точно Олимпиада рассчитала время. Должно быть, настал подходящий момент для смерти Филиппа, теперь Александр мог занять трон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73