Звук его смеха потряс своды зала, словно шум бури. Он покачал головой.
— Я вижу, ты становишься благоразумным, — произнес бог, потом перевел взгляд на Вейжона. — А как насчет тебя, мой рыцарь? — спросил он мягко.
— Я… я надеюсь, повелитель. — Вейжон понятия не имел, откуда у него взялись силы прошептать эти слова, потому что обращенные на него карие глаза бога камня на камне не оставили от его былой самонадеянности, уже и так поколебленной Базелом. Он ощутил себя голым под этим взглядом, его душа была ярко освещена светом всеобъемлющего знания: ведь на него были устремлены глаза Бога Правды и Справедливости, их сила срывала все покровы с его жалкого тщеславия и ложного чувства собственной значимости, выставляя их в истинном свете.
В этом миге саморазоблачения было что-то освобождающее. Ему даже не было стыдно, потому что пропасть между ним и могуществом существа, стоящего рядом, была слишком велика. Для Бога в его душе не оставалось тайн. Он осознавал свой позор, помнил все случаи, когда был совершенно недостоин служить Томанаку, но одновременно он чувствовал желание Томанака дать ему возможность начать сначала. Не простить его, а позволить ему забыть, каким он был, доказать, что он способен учиться, что он может стать достойным Бога, которому всегда мечтал служить.
И вот тогда Вейжон из рода Алмерасов наконец увидел то, что связывало Томанака и Базела Бахнаксона. Они были одной породы, поборник и его бог, их объединяло нечто глубокое, даже теперь Вейжон мог только догадываться, что это такое. Словно мерцание божества постоянно отражалось в душе Базела, было неотъемлемой ее частью, только в душе градани это мерцание становилось менее ярким, приглушенным, чтобы его могли выносить идущие за ним смертные. Чтобы они находили в нем образец для подражания, источник мужества, ведь он, как и они, тоже был смертным. Именно в этом, внезапно догадался Вейжон, и заключалась миссия избранника. А еще у избранника были несгибаемая воля и упрямая решимость, которые не имели ничего общего с тщеславной самонадеянностью Вейжона, и душевные силы, чтобы выносить близость божества, тяжесть которой могли представить немногие смертные. И дело было не в том, что Базел делал, а в том, кем он был. В этот миг Вейжон знал, что он видит миллионы ниточек, связывающих Бога с избранником, гораздо лучше самого Базела, и, видя их, он осознал, почему Базел приветствовал Томанака стоя, понял, какое глубокое почтение скрывается под его кажущейся фамильярностью.
— Да, я думаю, так оно и есть, Вейжон, — подтвердил Томанак через мгновение. — Это был тяжелый урок, но такие уроки навсегда остаются в памяти, и я вижу, что в своем сердце ты не затаил обиды. — Вейжон заморгал, ощутив с изумлением, что это правда. Томанак улыбнулся ему. — Значит, ты полностью усвоил урок, а не только самое простое из него, мой рыцарь. Прекрасно! — Он снова засмеялся, на этот раз мягче и добрее, но от этого не менее звучно. — Я доволен, Вейжон. Может быть, теперь ты начнешь использовать тот потенциал, который всегда видел в тебе Чарроу.
— Я постараюсь, Повелитель, — ответил Вейжон с несвойственной ему робостью.
— Я уверен, ты сможешь… как уверен в том, что время от времени ты будешь оступаться, — произнес Томанак. — Но оступаются даже мои избранники, правда, Базел?
— Да, изредка. То здесь, то там, — подтвердил Базел.
— Гм… — Томанак некоторое время смотрел на Базела, потом кивнул. — Мне кажется, Вейжону нужен перед глазами положительный пример, который не позволит ему отступить с завоеванных позиций, — заметил он, — а тебе, Базел, необходимость служить примером поможет держать себя в руках и обуздывать свои эмоции. Наверное, я смогу поручить тебе Вейжона в качестве подопечного.
Градани помрачнел, но Томанак продолжал, не давая ему вставить слово.
— Да, это отличная мысль. Ему необходимо набираться опыта, а тебе в ближайшие месяцы понадобится любая помощь. Кроме того, — Бог усмехнулся печальной физиономии своего избранника, — ты только представь, как он поладит с твоим отцом!
— Подожди минутку! — Базелу наконец удалось заговорить: — Мне кажется, что это выходит за рамки…
— Тише, Базел! Неужели ты хочешь сказать, что мальчик не обладает необходимыми задатками?
— Ну, — Базел бросил на Вейжона взгляд, значения которого рыцарь не понял. — Пока я не сказал бы ни да ни нет. Похоже, скорее да, но ведь…
— Верь мне, Базел, — уговаривал Томанак. — Это блестящая мысль, даю тебе слово. Ну а теперь, когда все улажено, я ухожу.
— Но… — начал Базел, и тут же захлопнул рот, потому что бог исчез так же внезапно, как появился. Конокрад таращился на то место, где миг назад стоял Томанак, потом забормотал что-то себе под нос, отвязывая щит и убирая в ножны меч. Он постоял посреди зала со сложенными на груди руками, потом огляделся, словно не понимая, отчего в помещении стоит такая глубокая тишина.
Десятки глаз наблюдали за ним с благоговейным ужасом. Рыцари и простые братья все еще стояли на коленях, даже Йорхус и Адискель не сводили с него восторженных глаз. Он неловко пожал плечами.
«Появляется и исчезает, словно пламя грошовой свечи, которая то разгорается, то гаснет», — подумал он угрюмо.
— Не грошовой, Базел, — раздался голос из пустоты. — И не кажется ли тебе, что было бы неплохо заняться руками Вейжона, вместо того чтобы стоять просто так? В конце концов, это ты их сломал.
ГЛАВА 6
— Послушай, а ты еще не утомился от всего этого? — Брандарк задал вопрос так тихо, что никто, кроме Базела, его не услышал. Базел поднял на него печальный взгляд, и Кровавый Меч усмехнулся. Двое братьев, попавшихся им навстречу, расступились с почтительными поклонами, пропуская градани. Конокрад наклонился поближе к другу.
— Да я просто вымотан, — ответил он так же тихо, — и, думаю, скоро вымещу на ком-нибудь свою досаду.
— Да ну? У тебя есть на примете кто-нибудь определенный?
— Нет, то есть… пока не было.
Брандарк захихикал, но предпочел не отвечать. Он был уверен, что это не более чем шутка, но Конокрад действительно был очень измотан. Иногда лучше не пытаться подтвердить или опровергнуть какую-либо догадку.
Почтение, которое только что выказали братья, стало обычным в последние два дня. Базел обнаружил, что его еще труднее выносить, чем предшествовавшую ему враждебность. Всем градани приходилось сталкиваться с враждебностью, и они должны были учиться переносить ее, если собирались путешествовать по тем местам, где встречались другие Расы Людей. Восхищение, трепет, почти обожествление были чем-то совсем иным. Очень немногие градани имели право похвастаться, что когда бы то ни было вызывали подобные чувства.
Но сейчас не было возможности от них уклониться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
— Я вижу, ты становишься благоразумным, — произнес бог, потом перевел взгляд на Вейжона. — А как насчет тебя, мой рыцарь? — спросил он мягко.
— Я… я надеюсь, повелитель. — Вейжон понятия не имел, откуда у него взялись силы прошептать эти слова, потому что обращенные на него карие глаза бога камня на камне не оставили от его былой самонадеянности, уже и так поколебленной Базелом. Он ощутил себя голым под этим взглядом, его душа была ярко освещена светом всеобъемлющего знания: ведь на него были устремлены глаза Бога Правды и Справедливости, их сила срывала все покровы с его жалкого тщеславия и ложного чувства собственной значимости, выставляя их в истинном свете.
В этом миге саморазоблачения было что-то освобождающее. Ему даже не было стыдно, потому что пропасть между ним и могуществом существа, стоящего рядом, была слишком велика. Для Бога в его душе не оставалось тайн. Он осознавал свой позор, помнил все случаи, когда был совершенно недостоин служить Томанаку, но одновременно он чувствовал желание Томанака дать ему возможность начать сначала. Не простить его, а позволить ему забыть, каким он был, доказать, что он способен учиться, что он может стать достойным Бога, которому всегда мечтал служить.
И вот тогда Вейжон из рода Алмерасов наконец увидел то, что связывало Томанака и Базела Бахнаксона. Они были одной породы, поборник и его бог, их объединяло нечто глубокое, даже теперь Вейжон мог только догадываться, что это такое. Словно мерцание божества постоянно отражалось в душе Базела, было неотъемлемой ее частью, только в душе градани это мерцание становилось менее ярким, приглушенным, чтобы его могли выносить идущие за ним смертные. Чтобы они находили в нем образец для подражания, источник мужества, ведь он, как и они, тоже был смертным. Именно в этом, внезапно догадался Вейжон, и заключалась миссия избранника. А еще у избранника были несгибаемая воля и упрямая решимость, которые не имели ничего общего с тщеславной самонадеянностью Вейжона, и душевные силы, чтобы выносить близость божества, тяжесть которой могли представить немногие смертные. И дело было не в том, что Базел делал, а в том, кем он был. В этот миг Вейжон знал, что он видит миллионы ниточек, связывающих Бога с избранником, гораздо лучше самого Базела, и, видя их, он осознал, почему Базел приветствовал Томанака стоя, понял, какое глубокое почтение скрывается под его кажущейся фамильярностью.
— Да, я думаю, так оно и есть, Вейжон, — подтвердил Томанак через мгновение. — Это был тяжелый урок, но такие уроки навсегда остаются в памяти, и я вижу, что в своем сердце ты не затаил обиды. — Вейжон заморгал, ощутив с изумлением, что это правда. Томанак улыбнулся ему. — Значит, ты полностью усвоил урок, а не только самое простое из него, мой рыцарь. Прекрасно! — Он снова засмеялся, на этот раз мягче и добрее, но от этого не менее звучно. — Я доволен, Вейжон. Может быть, теперь ты начнешь использовать тот потенциал, который всегда видел в тебе Чарроу.
— Я постараюсь, Повелитель, — ответил Вейжон с несвойственной ему робостью.
— Я уверен, ты сможешь… как уверен в том, что время от времени ты будешь оступаться, — произнес Томанак. — Но оступаются даже мои избранники, правда, Базел?
— Да, изредка. То здесь, то там, — подтвердил Базел.
— Гм… — Томанак некоторое время смотрел на Базела, потом кивнул. — Мне кажется, Вейжону нужен перед глазами положительный пример, который не позволит ему отступить с завоеванных позиций, — заметил он, — а тебе, Базел, необходимость служить примером поможет держать себя в руках и обуздывать свои эмоции. Наверное, я смогу поручить тебе Вейжона в качестве подопечного.
Градани помрачнел, но Томанак продолжал, не давая ему вставить слово.
— Да, это отличная мысль. Ему необходимо набираться опыта, а тебе в ближайшие месяцы понадобится любая помощь. Кроме того, — Бог усмехнулся печальной физиономии своего избранника, — ты только представь, как он поладит с твоим отцом!
— Подожди минутку! — Базелу наконец удалось заговорить: — Мне кажется, что это выходит за рамки…
— Тише, Базел! Неужели ты хочешь сказать, что мальчик не обладает необходимыми задатками?
— Ну, — Базел бросил на Вейжона взгляд, значения которого рыцарь не понял. — Пока я не сказал бы ни да ни нет. Похоже, скорее да, но ведь…
— Верь мне, Базел, — уговаривал Томанак. — Это блестящая мысль, даю тебе слово. Ну а теперь, когда все улажено, я ухожу.
— Но… — начал Базел, и тут же захлопнул рот, потому что бог исчез так же внезапно, как появился. Конокрад таращился на то место, где миг назад стоял Томанак, потом забормотал что-то себе под нос, отвязывая щит и убирая в ножны меч. Он постоял посреди зала со сложенными на груди руками, потом огляделся, словно не понимая, отчего в помещении стоит такая глубокая тишина.
Десятки глаз наблюдали за ним с благоговейным ужасом. Рыцари и простые братья все еще стояли на коленях, даже Йорхус и Адискель не сводили с него восторженных глаз. Он неловко пожал плечами.
«Появляется и исчезает, словно пламя грошовой свечи, которая то разгорается, то гаснет», — подумал он угрюмо.
— Не грошовой, Базел, — раздался голос из пустоты. — И не кажется ли тебе, что было бы неплохо заняться руками Вейжона, вместо того чтобы стоять просто так? В конце концов, это ты их сломал.
ГЛАВА 6
— Послушай, а ты еще не утомился от всего этого? — Брандарк задал вопрос так тихо, что никто, кроме Базела, его не услышал. Базел поднял на него печальный взгляд, и Кровавый Меч усмехнулся. Двое братьев, попавшихся им навстречу, расступились с почтительными поклонами, пропуская градани. Конокрад наклонился поближе к другу.
— Да я просто вымотан, — ответил он так же тихо, — и, думаю, скоро вымещу на ком-нибудь свою досаду.
— Да ну? У тебя есть на примете кто-нибудь определенный?
— Нет, то есть… пока не было.
Брандарк захихикал, но предпочел не отвечать. Он был уверен, что это не более чем шутка, но Конокрад действительно был очень измотан. Иногда лучше не пытаться подтвердить или опровергнуть какую-либо догадку.
Почтение, которое только что выказали братья, стало обычным в последние два дня. Базел обнаружил, что его еще труднее выносить, чем предшествовавшую ему враждебность. Всем градани приходилось сталкиваться с враждебностью, и они должны были учиться переносить ее, если собирались путешествовать по тем местам, где встречались другие Расы Людей. Восхищение, трепет, почти обожествление были чем-то совсем иным. Очень немногие градани имели право похвастаться, что когда бы то ни было вызывали подобные чувства.
Но сейчас не было возможности от них уклониться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121