Никто не знал, что случится сегодня, но все боялись.
На уме у всех было случившееся в поместье Харрингтон. После первых ошеломляющих сообщений прошло уже пятьдесят часов, и за это время не появилось ничего, кроме слухов. Заседание Ключей уже не должно было быть закрытым. Зрительскую галерею окружали голокамеры, которым предстояло передавать происходящее на каждый голоэкран системы.
И – никто не имел ни малейшего понятия о том, что должно произойти. Для Ключей неслыханно было оставаться в таком вопиющем неведении, но факт оставался фактом: из Совета не произошло ни одной утечки в прессу. И вот они сидели и ждали прибытия Протектора, чувствуя не меньшее смятение, чем их подданные. Как и визиры камер, их взгляды были неотрывно направлены на пустое сиденье у трона Протектора. Над ним сверкали герб Харрингтон и скрещенные мечи Защитника Протектора, а на бархатной подставке покоился обнаженный Державный Меч Грейсона.
Пустое сиденье, чья владелица, если верить слухам, была мертва или умирала, пока они тут гадали.
Что-то произошло. По галерее пробежал шорох, и камеры развернулись к дверям зала. Глаза землевладельцев последовали примеру камер, все разговоры затихли. Раскрылись массивные деревянные панели дверей, и их скрип в полной тишине прозвучал оглушительно.
В эту тишину с каменным лицом вошел Бенджамин IX. Впервые на памяти ныне живущих Хранитель Врат не спросил, кто идет, и не объявил о прибытии Протектора. Когда землевладельцы это заметили, у многих пересохло во рту.
Только в одном случае Протектор имел право не учитывать, что всем Конклавом землевладельцы равны ему. Только тогда, когда он приходил осудить одного из них.
Бёрдетт старался контролировать себя, но лицо у него напряглось, когда Протектор размеренными шагами прошел к своему трону, высящемуся в изгибе подковы. Бенджамин поднялся на возвышение, повернулся и сел, и только тогда землевладельцы поняли, что не хватает кое-кого еще. Преподобному Хэнксу как главе Церкви следовало бы сопровождать Протектора, и по залу пробежал растерянный полушепот, когда его отсутствие заметили.
– Милорды, – голос Бенджамина звучал резко и холодно, – сегодня я пришел сюда с серьезнейшими известиями из всех, которые Протектору приходилось объявлять Конклаву за последние шесть столетий. Я принес вам весть о предательстве, превосходящем даже совершенное Джаредом Мэйхью, который называл себя Маккавеем. Я не верил, что грейсонцы способны на такое предательство, милорды… до вечера вторника.
На лбу у Бёрдетта выступил пот, он не осмеливался вытереть его, чтобы не выдать себя товарищам. Его сердце бешено колотилось. Он уставился через зал на Сэмюэля Мюллера, но его союзник выглядел не менее озадаченным, чем остальные землевладельцы , и по нему нельзя было сказать, что он понимает, о чем говорит Мэйхью. На Бёрдетта он даже не взглянул, а потом Протектор заговорил снова, и все, даже Бёрдетт, немедленно повернулись к нему.
– Во вторник, милорды, я созвал вас на закрытое заседание. Все вы знали об этом. Все вы поклялись и обязались по закону держать вызов в секрете. На заседании я собирался ознакомить вас с новой информацией об аварии купола средней школы Мюллера. Никому из вас я не сообщил об этом, но кто-то из вас догадался и не захотел, чтобы вы узнали то, что я обнаружил.
Бенджамин помедлил, и на этот раз тишина была абсолютной. Даже репортеры перестали шептать в микрофоны.
– Милорды, – сказал Протектор, – обвал купола не был несчастным случаем.
Кто-то ахнул, но Бенджамин продолжал тем же железным голосом:
– Не был он вызван и плохим проектом или даже, как вам сказали, некачественными стройматериалами. Этот купол, милорды, заставили обвалиться люди, единственной целью которых была дискредитация землевладельца Харрингтон.
По палате пробежал громкий шорох, но Протектор продолжал говорить, и звук немедленно умолк.
– Во вторник вечером я смог бы вам сказать только одно: мои следователи свято уверены, что это так. Уверены – и то только благодаря тому, что Адам Геррик, главный инженер «Небесных куполов», блестяще восстановил произошедшие события. Поэтому я попросил господина Геррика присутствовать, чтобы он мог, если бы вы того захотели, пояснить свои выкладки. Я должен с сожалением сообщить, что теперь это невозможно. Адам Геррик и еще девяносто пять человек погибли при аварии бота леди Харрингтон над поместьем Харрингтон. Как и катастрофа в Мюллере, это не был несчастный случай. Адам Геррик и остальные погибшие убиты. Убиты людьми, которые сбили катер ракетой «земля–воздух», потому что леди Харрингтон была на борту. Теми же людьми, землевладельцы , которые убили преподобного Джулиуса Хэнкса.
Секунд десять никто не в состоянии был понять его слова. Бенджамин даже не повысил голос, и то, что он сказал, было абсолютно невероятно. Его слова были лишены смысла, потому что такой смысл невозможен. Такого просто не может быть.
А потом внезапно они поняли, и семьдесят девять человек почти одновременно ахнули от изумления. Потом опять воцарилась изумленная тишина, вызванная глубоким потрясением. Но она продлилась недолго, и ее сменили звуки зарождающейся бессловесной ярости.
Уильям Фицкларенс пошатнулся, цепляясь за край стола в поисках опоры. Не может быть!
Он глянул на Мюллера, но тот был так же искренне потрясен, как и все остальные, как и сам Бёрдетт. А когда потрясение, улеглось, его сменила такая же черная ярость, как и у всех остальных Ключей. И ярость была непритворной. Он с трудом удерживался, чтобы не уставиться возмущенно на Бёрдетта, – так он выдал бы, что отчасти в курсе событий, и все узнали бы, что он сообщник Бёрдетта.
Идиот! Чертов некомпетентный идиот! Он не знал, конечно, что Хэнкс там будет – нарочно до такого даже Бёрдетт бы не додумался. Но он не проверил, и если Мэйхью действительно знает виновных, если найдут хоть малейшую связь между Бёрдеттом и Мюллером…
Бенджамин Мэйхью сел на свой трон, наблюдая за потрясенным Конклавом. Он видел, как шок и немое изумление сменяются осознанием потери, болью и гневом. Те же чувства наверняка отражались сейчас на лицах всех, кто смотрел трансляцию заседания. Потом он встал.
Это безмолвное движение сделало то, чего не добился бы громкий призыв к порядку. Все глаза обратились к нему, все голоса умолкли, и он оглядел сидящих по дуге землевладельцев.
– Милорды, – сказал он все еще резко и холодно, но за его словами чувствовался жгучий гнев, – вечер вторника был самым позорным в истории Грейсона с тех самых пор, как Пятьдесят Три были убиты в этом самом Зале. Впервые в жизни я стыжусь, что я грейсонец, что родился на той же планете, что и люди, задумавшие и осуществившие деяние, вызванное предрассудками, нетерпимостью, страхами и амбициями!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
На уме у всех было случившееся в поместье Харрингтон. После первых ошеломляющих сообщений прошло уже пятьдесят часов, и за это время не появилось ничего, кроме слухов. Заседание Ключей уже не должно было быть закрытым. Зрительскую галерею окружали голокамеры, которым предстояло передавать происходящее на каждый голоэкран системы.
И – никто не имел ни малейшего понятия о том, что должно произойти. Для Ключей неслыханно было оставаться в таком вопиющем неведении, но факт оставался фактом: из Совета не произошло ни одной утечки в прессу. И вот они сидели и ждали прибытия Протектора, чувствуя не меньшее смятение, чем их подданные. Как и визиры камер, их взгляды были неотрывно направлены на пустое сиденье у трона Протектора. Над ним сверкали герб Харрингтон и скрещенные мечи Защитника Протектора, а на бархатной подставке покоился обнаженный Державный Меч Грейсона.
Пустое сиденье, чья владелица, если верить слухам, была мертва или умирала, пока они тут гадали.
Что-то произошло. По галерее пробежал шорох, и камеры развернулись к дверям зала. Глаза землевладельцев последовали примеру камер, все разговоры затихли. Раскрылись массивные деревянные панели дверей, и их скрип в полной тишине прозвучал оглушительно.
В эту тишину с каменным лицом вошел Бенджамин IX. Впервые на памяти ныне живущих Хранитель Врат не спросил, кто идет, и не объявил о прибытии Протектора. Когда землевладельцы это заметили, у многих пересохло во рту.
Только в одном случае Протектор имел право не учитывать, что всем Конклавом землевладельцы равны ему. Только тогда, когда он приходил осудить одного из них.
Бёрдетт старался контролировать себя, но лицо у него напряглось, когда Протектор размеренными шагами прошел к своему трону, высящемуся в изгибе подковы. Бенджамин поднялся на возвышение, повернулся и сел, и только тогда землевладельцы поняли, что не хватает кое-кого еще. Преподобному Хэнксу как главе Церкви следовало бы сопровождать Протектора, и по залу пробежал растерянный полушепот, когда его отсутствие заметили.
– Милорды, – голос Бенджамина звучал резко и холодно, – сегодня я пришел сюда с серьезнейшими известиями из всех, которые Протектору приходилось объявлять Конклаву за последние шесть столетий. Я принес вам весть о предательстве, превосходящем даже совершенное Джаредом Мэйхью, который называл себя Маккавеем. Я не верил, что грейсонцы способны на такое предательство, милорды… до вечера вторника.
На лбу у Бёрдетта выступил пот, он не осмеливался вытереть его, чтобы не выдать себя товарищам. Его сердце бешено колотилось. Он уставился через зал на Сэмюэля Мюллера, но его союзник выглядел не менее озадаченным, чем остальные землевладельцы , и по нему нельзя было сказать, что он понимает, о чем говорит Мэйхью. На Бёрдетта он даже не взглянул, а потом Протектор заговорил снова, и все, даже Бёрдетт, немедленно повернулись к нему.
– Во вторник, милорды, я созвал вас на закрытое заседание. Все вы знали об этом. Все вы поклялись и обязались по закону держать вызов в секрете. На заседании я собирался ознакомить вас с новой информацией об аварии купола средней школы Мюллера. Никому из вас я не сообщил об этом, но кто-то из вас догадался и не захотел, чтобы вы узнали то, что я обнаружил.
Бенджамин помедлил, и на этот раз тишина была абсолютной. Даже репортеры перестали шептать в микрофоны.
– Милорды, – сказал Протектор, – обвал купола не был несчастным случаем.
Кто-то ахнул, но Бенджамин продолжал тем же железным голосом:
– Не был он вызван и плохим проектом или даже, как вам сказали, некачественными стройматериалами. Этот купол, милорды, заставили обвалиться люди, единственной целью которых была дискредитация землевладельца Харрингтон.
По палате пробежал громкий шорох, но Протектор продолжал говорить, и звук немедленно умолк.
– Во вторник вечером я смог бы вам сказать только одно: мои следователи свято уверены, что это так. Уверены – и то только благодаря тому, что Адам Геррик, главный инженер «Небесных куполов», блестяще восстановил произошедшие события. Поэтому я попросил господина Геррика присутствовать, чтобы он мог, если бы вы того захотели, пояснить свои выкладки. Я должен с сожалением сообщить, что теперь это невозможно. Адам Геррик и еще девяносто пять человек погибли при аварии бота леди Харрингтон над поместьем Харрингтон. Как и катастрофа в Мюллере, это не был несчастный случай. Адам Геррик и остальные погибшие убиты. Убиты людьми, которые сбили катер ракетой «земля–воздух», потому что леди Харрингтон была на борту. Теми же людьми, землевладельцы , которые убили преподобного Джулиуса Хэнкса.
Секунд десять никто не в состоянии был понять его слова. Бенджамин даже не повысил голос, и то, что он сказал, было абсолютно невероятно. Его слова были лишены смысла, потому что такой смысл невозможен. Такого просто не может быть.
А потом внезапно они поняли, и семьдесят девять человек почти одновременно ахнули от изумления. Потом опять воцарилась изумленная тишина, вызванная глубоким потрясением. Но она продлилась недолго, и ее сменили звуки зарождающейся бессловесной ярости.
Уильям Фицкларенс пошатнулся, цепляясь за край стола в поисках опоры. Не может быть!
Он глянул на Мюллера, но тот был так же искренне потрясен, как и все остальные, как и сам Бёрдетт. А когда потрясение, улеглось, его сменила такая же черная ярость, как и у всех остальных Ключей. И ярость была непритворной. Он с трудом удерживался, чтобы не уставиться возмущенно на Бёрдетта, – так он выдал бы, что отчасти в курсе событий, и все узнали бы, что он сообщник Бёрдетта.
Идиот! Чертов некомпетентный идиот! Он не знал, конечно, что Хэнкс там будет – нарочно до такого даже Бёрдетт бы не додумался. Но он не проверил, и если Мэйхью действительно знает виновных, если найдут хоть малейшую связь между Бёрдеттом и Мюллером…
Бенджамин Мэйхью сел на свой трон, наблюдая за потрясенным Конклавом. Он видел, как шок и немое изумление сменяются осознанием потери, болью и гневом. Те же чувства наверняка отражались сейчас на лицах всех, кто смотрел трансляцию заседания. Потом он встал.
Это безмолвное движение сделало то, чего не добился бы громкий призыв к порядку. Все глаза обратились к нему, все голоса умолкли, и он оглядел сидящих по дуге землевладельцев.
– Милорды, – сказал он все еще резко и холодно, но за его словами чувствовался жгучий гнев, – вечер вторника был самым позорным в истории Грейсона с тех самых пор, как Пятьдесят Три были убиты в этом самом Зале. Впервые в жизни я стыжусь, что я грейсонец, что родился на той же планете, что и люди, задумавшие и осуществившие деяние, вызванное предрассудками, нетерпимостью, страхами и амбициями!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118