По закону нет разницы, признал ли Протектор поражение или его Защитник был убит. В любом случае его постановление будет отменено. Бенджамин Мэйхью не имел права заставлять женщину, которой он стольким обязан, рисковать жизнью ради ничтожного шанса, что она победит противника в тридцать раз опытнее.
– Я знаю о ваших травмах, миледи, – сказал он так, чтобы его голос донесся до каждого уха и микрофона. Он хотел, чтобы все зрители поняли – он сдается только из-за ее травм, а не потому, что сомневается в ее мужестве. – Я не думаю, что вы физически способны принять вызов этого человека от моего имени, поэтому…
Хонор подняла руку, и от потрясения он остановился посреди фразы. Никто еще не прерывал Протектора Грейсона, когда он говорил с трона! Это было просто неслыханно, но Хонор, похоже, этого не осознавала. Она просто смотрела на него, даже не обернувшись к Бёрдетту, и ее холодный голос звучал так же звонко, как и его собственный.
– Ваша светлость, – сказала она, – у меня только один вопрос. Вам он нужен искалеченным или мертвым?
Бенджамин вздрогнул от нескрываемого удивления, а из собрания землевладельцев послышались изумленные восклицания. Ее вопрос лишил его шанса избежать вызова. Теперь выбор был только за ней, и, глядя в ее темные миндалевидные глаза, Бенджамин снова увидел женщину, которая, сражаясь с превосходящими силами противника, спасла от убийства его семью. Он произнес краткую молитву про себя, надеясь, что она добьется еще одного чуда для себя, для него и для его планеты, а потом глубоко вздохнул.
– Миледи, – сказал Протектор Грейсона своему Защитнику, – он не должен уйти из Зала живым.
– Так тому и быть, ваша светлость.
Хонор церемонно поклонилась и подошла к своему креслу. Она ссадила Нимица с плеча, и он замер, прижав уши к голове, а она сняла Державный Меч Грейсона с подставки. Это изукрашенное, но смертоносное оружие было выковано шесть столетий назад для Бенджамина Великого, но сохранило все свои боевые качества. Хонор повернулась к врагу, и лезвие из материала, что на Старой Земле называли дамасской сталью, сверкнуло в ее руке.
– Милорд, – холодно сказала леди Хонор Харрингтон, – пошлите за своим мечом – и пусть Бог хранит правого.
Уильям Фицкларенс уставился на Харрингтон, внутренне насмехаясь над ее глупостью. Неужели она верит, что ее дьявольский хозяин защитит ее даже сейчас? Неужели она настолько глупа?
Он взглянул на часы, стараясь выглядеть скучающим. По закону он не мог покинуть Зал, не лишившись при этом юридической защиты, обеспеченной ему вызовом на поединок, так что за мечом пришлось послать одного из гвардейцев. Как удачно, что он захватил с собой оружие в столицу. Конечно, он всегда так делал, когда не был уверен, насколько тут задержится, потому что старался тренироваться регулярно. Но это была вовсе не удача, так ведь? Это была часть Божьего плана сделать его Мечом Господним.
Землевладельцы вокруг снова зашевелились как потревоженные птицы, и двери Зала вновь открылись. Вошел его гвардеец, неся в ножнах меч Бёрдеттов, которым владели сорок поколений землевладельцев. Фицкларенс протянул руку. Потертая рукоятка скользнула в ладонь – старый проверенный друг, – и он повернулся к блуднице.
Она стояла и ждала, как стояла с того самого момента, когда он послал за мечом, опираясь Державным Мечом о полированный каменный пол перед собой, и выражение на лице ее отсутствовало. Ни страха, ни ненависти, ни озабоченности, ни даже гнева. Ровно ничего, только холодный взгляд спокойных глаз.
Он внезапно вздрогнул, встретившись с ней взглядом, потому что в пустоте ее глаз было что-то пугающее. Они, казалось, говорили: «Я смерть». Но испугался он только на мгновение. В следующий миг он напомнил себе о своем мастерстве, а потом презрительно фыркнул. Эта шлюшка думает, что она – смерть! Он презрительно ухмыльнулся и сплюнул. Она просто шлюха дьявола, а глаза ее – просто глаза, какая бы ложь в них ни светилась. Пришло время закрыть их навсегда.
И он обнажил меч.
Хонор наблюдала за тем, как Бёрдетт обнажил меч; лезвие заблестело. Как и древние японские мечи, на которые они так похожи, грейсонские мечи были сделаны мастерами, которые знали, что совершенство невозможно, – и все равно стремились к нему. Тысячу лет они шлифовали свое мастерство, и даже сегодня оставшаяся горстка их удар за ударом ковала на своих наковальнях сверкающую сталь. Они снова и снова обрабатывали каждый клинок, чтобы добиться великолепной закалки, потом затачивали лезвие так, что до него далеко было любой бритве, и само совершенство функциональности определяло смертоносную красоту формы.
Без сомнения, современная технология могла бы воспроизвести эти мечи, но создать их она не могла. И хотя для современного офицера флота было дико встретиться в бою с религиозным фанатиком и убийцей, держа в руках оружие, которое устарело за пять столетий до того, как человек впервые улетел к звездам со Старой Земли, что-то в этом моменте было правильное. Момент истины. Хонор знала, что у Бёрдетта куда больше опыта, что он годами оттачивал свои способности в фехтовальных залах Грейсона, а ее измученное тело отзывалось на каждое движение уколом боли. Но все это не меняло странного ощущения: все именно так и должно происходить.
Она скинула туфли и бесшумно ступила вперед. Полы платья шелестели, закручиваясь вокруг ног, разум, несмотря на усталость, был так же спокоен, как ее лицо. Она встала прямо перед троном Бенджамина, прекрасно понимая, что все присутствующие ожидают увидеть ее смерть.
Но, несмотря на всю свою уверенность, Бёрдетт забыл – или никогда не знал – то, что было прекрасно известно Хонор. Он думал, что все будет как в фехтовальном зале. Но они не в зале, и она в отличие от него прекрасно отдавала себе отчет, где они находятся, потому что она здесь уже побывала, а он – нет. Он заказывал убийства, но сам никогда не убивал. Не приходилось ему и встречаться с жертвой, когда та вооружена.
Бёрдетт пошел ей навстречу уверенным и гордым шагом завоевателя. Он остановился, чтобы слегка размяться, и она бесстрастно смотрела на него, гадая, приходило ли ему в голову, в чем разница между спортивным фехтованием и настоящим боем. Фехтование напоминало тренировочные упражнения в coup de vitesse. Оно было нацелено на то, чтобы разучить и усовершенствовать движения, а не на то, чтобы их использовать. В спортзале удар был всего лишь прикосновением.
Бёрдетт закончил разминаться, и некто уверенный в его сознании снова ухмыльнулся, когда блудница встала в стойку. Она приняла нижнюю стойку: рукоять чуть выше талии, клинок направлен назад и вниз. Она старалась скрыть, что предпочитает наклоняться вправо, – возможно, дело в травме, которую упомянул Мэйхью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
– Я знаю о ваших травмах, миледи, – сказал он так, чтобы его голос донесся до каждого уха и микрофона. Он хотел, чтобы все зрители поняли – он сдается только из-за ее травм, а не потому, что сомневается в ее мужестве. – Я не думаю, что вы физически способны принять вызов этого человека от моего имени, поэтому…
Хонор подняла руку, и от потрясения он остановился посреди фразы. Никто еще не прерывал Протектора Грейсона, когда он говорил с трона! Это было просто неслыханно, но Хонор, похоже, этого не осознавала. Она просто смотрела на него, даже не обернувшись к Бёрдетту, и ее холодный голос звучал так же звонко, как и его собственный.
– Ваша светлость, – сказала она, – у меня только один вопрос. Вам он нужен искалеченным или мертвым?
Бенджамин вздрогнул от нескрываемого удивления, а из собрания землевладельцев послышались изумленные восклицания. Ее вопрос лишил его шанса избежать вызова. Теперь выбор был только за ней, и, глядя в ее темные миндалевидные глаза, Бенджамин снова увидел женщину, которая, сражаясь с превосходящими силами противника, спасла от убийства его семью. Он произнес краткую молитву про себя, надеясь, что она добьется еще одного чуда для себя, для него и для его планеты, а потом глубоко вздохнул.
– Миледи, – сказал Протектор Грейсона своему Защитнику, – он не должен уйти из Зала живым.
– Так тому и быть, ваша светлость.
Хонор церемонно поклонилась и подошла к своему креслу. Она ссадила Нимица с плеча, и он замер, прижав уши к голове, а она сняла Державный Меч Грейсона с подставки. Это изукрашенное, но смертоносное оружие было выковано шесть столетий назад для Бенджамина Великого, но сохранило все свои боевые качества. Хонор повернулась к врагу, и лезвие из материала, что на Старой Земле называли дамасской сталью, сверкнуло в ее руке.
– Милорд, – холодно сказала леди Хонор Харрингтон, – пошлите за своим мечом – и пусть Бог хранит правого.
Уильям Фицкларенс уставился на Харрингтон, внутренне насмехаясь над ее глупостью. Неужели она верит, что ее дьявольский хозяин защитит ее даже сейчас? Неужели она настолько глупа?
Он взглянул на часы, стараясь выглядеть скучающим. По закону он не мог покинуть Зал, не лишившись при этом юридической защиты, обеспеченной ему вызовом на поединок, так что за мечом пришлось послать одного из гвардейцев. Как удачно, что он захватил с собой оружие в столицу. Конечно, он всегда так делал, когда не был уверен, насколько тут задержится, потому что старался тренироваться регулярно. Но это была вовсе не удача, так ведь? Это была часть Божьего плана сделать его Мечом Господним.
Землевладельцы вокруг снова зашевелились как потревоженные птицы, и двери Зала вновь открылись. Вошел его гвардеец, неся в ножнах меч Бёрдеттов, которым владели сорок поколений землевладельцев. Фицкларенс протянул руку. Потертая рукоятка скользнула в ладонь – старый проверенный друг, – и он повернулся к блуднице.
Она стояла и ждала, как стояла с того самого момента, когда он послал за мечом, опираясь Державным Мечом о полированный каменный пол перед собой, и выражение на лице ее отсутствовало. Ни страха, ни ненависти, ни озабоченности, ни даже гнева. Ровно ничего, только холодный взгляд спокойных глаз.
Он внезапно вздрогнул, встретившись с ней взглядом, потому что в пустоте ее глаз было что-то пугающее. Они, казалось, говорили: «Я смерть». Но испугался он только на мгновение. В следующий миг он напомнил себе о своем мастерстве, а потом презрительно фыркнул. Эта шлюшка думает, что она – смерть! Он презрительно ухмыльнулся и сплюнул. Она просто шлюха дьявола, а глаза ее – просто глаза, какая бы ложь в них ни светилась. Пришло время закрыть их навсегда.
И он обнажил меч.
Хонор наблюдала за тем, как Бёрдетт обнажил меч; лезвие заблестело. Как и древние японские мечи, на которые они так похожи, грейсонские мечи были сделаны мастерами, которые знали, что совершенство невозможно, – и все равно стремились к нему. Тысячу лет они шлифовали свое мастерство, и даже сегодня оставшаяся горстка их удар за ударом ковала на своих наковальнях сверкающую сталь. Они снова и снова обрабатывали каждый клинок, чтобы добиться великолепной закалки, потом затачивали лезвие так, что до него далеко было любой бритве, и само совершенство функциональности определяло смертоносную красоту формы.
Без сомнения, современная технология могла бы воспроизвести эти мечи, но создать их она не могла. И хотя для современного офицера флота было дико встретиться в бою с религиозным фанатиком и убийцей, держа в руках оружие, которое устарело за пять столетий до того, как человек впервые улетел к звездам со Старой Земли, что-то в этом моменте было правильное. Момент истины. Хонор знала, что у Бёрдетта куда больше опыта, что он годами оттачивал свои способности в фехтовальных залах Грейсона, а ее измученное тело отзывалось на каждое движение уколом боли. Но все это не меняло странного ощущения: все именно так и должно происходить.
Она скинула туфли и бесшумно ступила вперед. Полы платья шелестели, закручиваясь вокруг ног, разум, несмотря на усталость, был так же спокоен, как ее лицо. Она встала прямо перед троном Бенджамина, прекрасно понимая, что все присутствующие ожидают увидеть ее смерть.
Но, несмотря на всю свою уверенность, Бёрдетт забыл – или никогда не знал – то, что было прекрасно известно Хонор. Он думал, что все будет как в фехтовальном зале. Но они не в зале, и она в отличие от него прекрасно отдавала себе отчет, где они находятся, потому что она здесь уже побывала, а он – нет. Он заказывал убийства, но сам никогда не убивал. Не приходилось ему и встречаться с жертвой, когда та вооружена.
Бёрдетт пошел ей навстречу уверенным и гордым шагом завоевателя. Он остановился, чтобы слегка размяться, и она бесстрастно смотрела на него, гадая, приходило ли ему в голову, в чем разница между спортивным фехтованием и настоящим боем. Фехтование напоминало тренировочные упражнения в coup de vitesse. Оно было нацелено на то, чтобы разучить и усовершенствовать движения, а не на то, чтобы их использовать. В спортзале удар был всего лишь прикосновением.
Бёрдетт закончил разминаться, и некто уверенный в его сознании снова ухмыльнулся, когда блудница встала в стойку. Она приняла нижнюю стойку: рукоять чуть выше талии, клинок направлен назад и вниз. Она старалась скрыть, что предпочитает наклоняться вправо, – возможно, дело в травме, которую упомянул Мэйхью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118