Правда, со стороны могло показаться, будто на моей повседневной жизни этот переход никак не сказался: еще не один день я помогал дядюшке в его мастерской. Однако разница была, и существенная: если раньше дядюшка ПОРУЧАЛ мне обстрогать доску или нанести грубую резьбу, то теперь это всегда звучало как ПРОСЬБА. А мой напарник Колдар, поглядывая на меня, лишь молча качал головой – не иначе как считал меня спятившим.
Он кручинился так искренне, что я и сам стал задумываться: а не прав ли он?
Однако дядюшка Сардит продолжал нудить по поводу неточной подгонки двух уголков или плохой сочетаемости разных видов волокон и без конца устранял мелкие недоделки, которых никто, кроме него, все равно никогда бы не заметил. Эта чрезмерная, нагоняющая тоску скрупулезность убедила меня в том, что с головой у меня все в порядке, а ежели мне неохота провести всю жизнь, добиваясь точного совпадения резных узоров по разные стороны столешницы, это еще не означает, что я умалишенный. Коли Колдару охота, пусть он этим и занимается. А мне сдается, что в жизни можно найти занятие и поинтересней. Столярное ремесло на поверку оказалось ничуть не лучше гончарного, но неужто нельзя противостоять хаосу таким манером, чтобы не умирать при этом со скуки?
Итогом такого рода размышлений стало то, что я ничуть не огорчился, когда спустя несколько дней тетушка велела мне собирать вещи. Только спросил:
– Куда отправляться-то?
– Первым делом – на обучение. Не думаешь же ты, что Мастера просто вручат тебе посох, карту да котомку со снедью и спровадят на корабле незнамо куда?
Честно говоря, нечто подобное мне в голову приходило, но тетушке я в этом не сознался.
– На обучение так на обучение. Но, надеюсь, мне будет позволено попрощаться с родителями.
– Конечно, Леррис! А как же? Не такие уж мы варвары. Можешь побывать дома, но имей в виду – ты теперь не подмастерье и за себя отвечаешь сам. Тебя и еще нескольких школяров Мастера будут ждать в Найлане послезавтра...
– Ого, путь-то не близкий... – заметил я, надеясь услышать, что Мастера предоставят подводу или фургон. У меня завалялось несколько серебреников, но не было ни малейшего желания тратить их на поездку по Главному тракту. – Пешком до Найлана топать день напролет.
– Это точно, Леррис, – кивнула тетушка. – Но ты, надеюсь, не вообразил, будто Мастера сами явятся к тебе?
Я хмыкнул. Тетушка улыбнулась и склонила голову, словно намекая, что солнечное утро проходит быстро и ежели я хочу и дома побывать, и в Найлан ко времени поспеть...
– Э! – сообразил я. – Послезавтра-то послезавтра, а к которому часу?
– Примерно к полудню, но коли чуточку припозднишься, строго не спросят.
Вот ведь что чудно – и улыбалась она вроде бы как обычно, и говорила так же добродушно, но... но почему-то казалась мне то ли ростом выше, то ли просто значительнее, чем раньше. А почему, этого я не сказал бы, хоть меня режьте. Как не мог сказать, почему работа с деревом нагоняет на меня смертную тоску.
– Пожалуй, мне пора, – пробормотал я. – Завтра-то, чтобы поспеть к сроку, придется встать спозаранку.
Она кивнула.
– Раз ты пойдешь домой, прихвати от меня пирожков для своих родителей. А новые сапоги, дорожное платье и плащ лежат в твоей комнате, на постели.
Я сглотнул. Надо же, собрался в дальний путь, а об одежде и обуви не подумал. Впрочем, мне казалось, что рабочая одежонка и башмаки сгодятся и для самого сурового путешествия.
– Спасибо, – я опустил глаза. – Мне бы попрощаться с дядюшкой.
– Он в мастерской.
В своей комнате я обнаружил не только сапоги и дорожную одежду, но и посох из самого прочного, самого гладкого и самого черного лоркенового дерева. Судя по отсутствию украшений и идеальной простоте формы, он вышел из рук дядюшки Сардита, наверняка доводившего изделие до ума не один месяц. Скрепы из вороненой стали на обоих концах посоха были утоплены в выемках, так точно подогнанных по размеру, что темный металл почти сливался с такой же темной древесиной.
Взяв посох в руку, я нашел, что он наилучшим образом подходит мне и по длине, и по весу.
Решив переодеться, я огляделся в поисках старой парусиновой котомки, где хранил одежонку, в которой явился к Сардиту определяться в ученики. Конечно, тот наряд мне уже не годился: за два года я вырос и заметно раздался в плечах. Некоторые считают, будто работа столяра или резчика не так развивает мускулы, как, скажем, работа ворочающего бревна плотника. Но такие суждения проистекают от невежества. Чем тоньше работа, тем она тяжелее и тем большей требует силы. А коли тебе достался такой придирчивый наставник, как дядюшка Сардит, то волей-неволей приходится проявлять еще и смекалку.
Вместо старой котомки я обнаружил заплечный мешок из какой-то неизвестной мне грубой, очень прочной и плотной ткани. Как мне показалось, тускло-коричневый цвет придавала материи не краска, а пропитка – некий состав, делавший ее непромокаемой. Мне подумалось, что дядюшка с тетушкой, наверное, сильно переживают из-за того, что не смогли сделать меня толковым ремесленником. Переживают, потому и расщедрились на такие прекрасные подарки: и чудная торба, и великолепный посох, и славная одежка – пусть неброская, темно-коричневого цвета, но зато удобная и ноская.
Однако на этом дело не закончилось. В мешке обнаружился маленький кошель, а в нем записка следующего содержания: «Здесь жалованье за твою работу в качестве подмастерья. Постарайся не истратить деньги, пока не покинешь остров». Денег оказалось двадцать медяков, двадцать серебреников и десять золотых. Невероятное богатство! По моему рассуждению, на такую уйму деньжищ я никоим образом не наработал, однако отказываться от них не собирался. В конце концов, кто знал, что ждет меня впереди?
Еще раз пробежавшись пальцами по гладкому дереву и подивившись редкостному дядюшкиному мастерству, я подумал, что кто бы ни собирал меня в дорогу – дядюшка с тетушкой или отец с матушкой – они снабдили меня всем, что дозволялось правилами. Насколько мне помнилось из суховатых уроков магистра Кервина, отправлявшимся на гармонизацию, помимо денег, дозволялось иметь при себе смену одежды, сапоги, посох, заплечный мешок и запас снеди на несколько дней.
А вот прошедшему испытание, если Мастера разрешали ему вернуться, не возбранялось доставить на остров хоть целый корабль всякого добра, при том, конечно, условии, что это добро добыто честным путем. Ворам и мошенникам на возвращение рассчитывать не приходилось.
Покачав головой – мне не стоило тратить время на воспоминания и размышления – я отложил посох и продолжил знакомство с содержимым мешка. Помимо кошелька, там находилась смена одежды и легкие башмаки – чуть ли не щегольские туфли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
Он кручинился так искренне, что я и сам стал задумываться: а не прав ли он?
Однако дядюшка Сардит продолжал нудить по поводу неточной подгонки двух уголков или плохой сочетаемости разных видов волокон и без конца устранял мелкие недоделки, которых никто, кроме него, все равно никогда бы не заметил. Эта чрезмерная, нагоняющая тоску скрупулезность убедила меня в том, что с головой у меня все в порядке, а ежели мне неохота провести всю жизнь, добиваясь точного совпадения резных узоров по разные стороны столешницы, это еще не означает, что я умалишенный. Коли Колдару охота, пусть он этим и занимается. А мне сдается, что в жизни можно найти занятие и поинтересней. Столярное ремесло на поверку оказалось ничуть не лучше гончарного, но неужто нельзя противостоять хаосу таким манером, чтобы не умирать при этом со скуки?
Итогом такого рода размышлений стало то, что я ничуть не огорчился, когда спустя несколько дней тетушка велела мне собирать вещи. Только спросил:
– Куда отправляться-то?
– Первым делом – на обучение. Не думаешь же ты, что Мастера просто вручат тебе посох, карту да котомку со снедью и спровадят на корабле незнамо куда?
Честно говоря, нечто подобное мне в голову приходило, но тетушке я в этом не сознался.
– На обучение так на обучение. Но, надеюсь, мне будет позволено попрощаться с родителями.
– Конечно, Леррис! А как же? Не такие уж мы варвары. Можешь побывать дома, но имей в виду – ты теперь не подмастерье и за себя отвечаешь сам. Тебя и еще нескольких школяров Мастера будут ждать в Найлане послезавтра...
– Ого, путь-то не близкий... – заметил я, надеясь услышать, что Мастера предоставят подводу или фургон. У меня завалялось несколько серебреников, но не было ни малейшего желания тратить их на поездку по Главному тракту. – Пешком до Найлана топать день напролет.
– Это точно, Леррис, – кивнула тетушка. – Но ты, надеюсь, не вообразил, будто Мастера сами явятся к тебе?
Я хмыкнул. Тетушка улыбнулась и склонила голову, словно намекая, что солнечное утро проходит быстро и ежели я хочу и дома побывать, и в Найлан ко времени поспеть...
– Э! – сообразил я. – Послезавтра-то послезавтра, а к которому часу?
– Примерно к полудню, но коли чуточку припозднишься, строго не спросят.
Вот ведь что чудно – и улыбалась она вроде бы как обычно, и говорила так же добродушно, но... но почему-то казалась мне то ли ростом выше, то ли просто значительнее, чем раньше. А почему, этого я не сказал бы, хоть меня режьте. Как не мог сказать, почему работа с деревом нагоняет на меня смертную тоску.
– Пожалуй, мне пора, – пробормотал я. – Завтра-то, чтобы поспеть к сроку, придется встать спозаранку.
Она кивнула.
– Раз ты пойдешь домой, прихвати от меня пирожков для своих родителей. А новые сапоги, дорожное платье и плащ лежат в твоей комнате, на постели.
Я сглотнул. Надо же, собрался в дальний путь, а об одежде и обуви не подумал. Впрочем, мне казалось, что рабочая одежонка и башмаки сгодятся и для самого сурового путешествия.
– Спасибо, – я опустил глаза. – Мне бы попрощаться с дядюшкой.
– Он в мастерской.
В своей комнате я обнаружил не только сапоги и дорожную одежду, но и посох из самого прочного, самого гладкого и самого черного лоркенового дерева. Судя по отсутствию украшений и идеальной простоте формы, он вышел из рук дядюшки Сардита, наверняка доводившего изделие до ума не один месяц. Скрепы из вороненой стали на обоих концах посоха были утоплены в выемках, так точно подогнанных по размеру, что темный металл почти сливался с такой же темной древесиной.
Взяв посох в руку, я нашел, что он наилучшим образом подходит мне и по длине, и по весу.
Решив переодеться, я огляделся в поисках старой парусиновой котомки, где хранил одежонку, в которой явился к Сардиту определяться в ученики. Конечно, тот наряд мне уже не годился: за два года я вырос и заметно раздался в плечах. Некоторые считают, будто работа столяра или резчика не так развивает мускулы, как, скажем, работа ворочающего бревна плотника. Но такие суждения проистекают от невежества. Чем тоньше работа, тем она тяжелее и тем большей требует силы. А коли тебе достался такой придирчивый наставник, как дядюшка Сардит, то волей-неволей приходится проявлять еще и смекалку.
Вместо старой котомки я обнаружил заплечный мешок из какой-то неизвестной мне грубой, очень прочной и плотной ткани. Как мне показалось, тускло-коричневый цвет придавала материи не краска, а пропитка – некий состав, делавший ее непромокаемой. Мне подумалось, что дядюшка с тетушкой, наверное, сильно переживают из-за того, что не смогли сделать меня толковым ремесленником. Переживают, потому и расщедрились на такие прекрасные подарки: и чудная торба, и великолепный посох, и славная одежка – пусть неброская, темно-коричневого цвета, но зато удобная и ноская.
Однако на этом дело не закончилось. В мешке обнаружился маленький кошель, а в нем записка следующего содержания: «Здесь жалованье за твою работу в качестве подмастерья. Постарайся не истратить деньги, пока не покинешь остров». Денег оказалось двадцать медяков, двадцать серебреников и десять золотых. Невероятное богатство! По моему рассуждению, на такую уйму деньжищ я никоим образом не наработал, однако отказываться от них не собирался. В конце концов, кто знал, что ждет меня впереди?
Еще раз пробежавшись пальцами по гладкому дереву и подивившись редкостному дядюшкиному мастерству, я подумал, что кто бы ни собирал меня в дорогу – дядюшка с тетушкой или отец с матушкой – они снабдили меня всем, что дозволялось правилами. Насколько мне помнилось из суховатых уроков магистра Кервина, отправлявшимся на гармонизацию, помимо денег, дозволялось иметь при себе смену одежды, сапоги, посох, заплечный мешок и запас снеди на несколько дней.
А вот прошедшему испытание, если Мастера разрешали ему вернуться, не возбранялось доставить на остров хоть целый корабль всякого добра, при том, конечно, условии, что это добро добыто честным путем. Ворам и мошенникам на возвращение рассчитывать не приходилось.
Покачав головой – мне не стоило тратить время на воспоминания и размышления – я отложил посох и продолжил знакомство с содержимым мешка. Помимо кошелька, там находилась смена одежды и легкие башмаки – чуть ли не щегольские туфли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127