До тех пор, пока не произойдет что-нибудь более выдающееся, мы самые знаменитые элбаны в городе. Мне это очень не нравится. Хуже может быть только одно…
- Если следующее выдающееся событие опять произойдет с нами, - неожиданно продолжил Дан.
- Точно! - озадаченно вернул в ножны меч Лукус. - Да что с тобой? Пойдем!
- Да, - согласился Сашка, словно только что вернувшись из забытья.
- Пошли, - повторил Лукус и, уже понизив голос, спросил чуть слышно. - Что ты сделал с псом?
- Я открылся ему, - негромко сказал Сашка.
22.
В какой-то момент жизни Сашка понял, что отличается от других людей. Он всегда знал, что чувствуют окружающие. Дома, в школе, в армии. Он не читал мысли, он ощущал состояния. Ему казалось, что человек, переживающий затруднения, - хмурится, человек, испытывающий боль, - искажает лицо гримасой. Прошло немало времени, прежде чем Сашка понял, что люди не любят, когда их видят насквозь. Вначале он только удивлялся. Ему казалось странным, что учитель, выпытывающий, кто сжег классный журнал, не видит очевидного. Вон тот ученик, снедаемый ужасом, безусловно, сделал это. А стоящие за его спиной двое сорванцов при этом присутствовали, потому что знание светится в их глазах. Учитель этого не видел. Он с одинаковой угрюмостью осматривал всех, подозревая каждого.
Виновник признается. Сначала испуг метнется в его глазах, когда Сашка подойдет и потребует признания. Потом будут угрозы, но Сашка не боялся драки. Отец научил его не бояться. Не закрывать глаз. Даже когда против тебя выстраиваются трое. Главное - победить липкий страх, хватающий за колени в первый момент, потом наступает легкость. Сашка выстоял, но это не разрешило проблему. Виновник храбрился и не уступал. И тогда в отчаянии, не осознавая, что делает, Сашка мысленно заставил его признаться, внушил, что тот должен сказать при всех, что это сделал именно он, а не страдающий из-за беспочвенных подозрений классный лоботряс. Мальчик признался, но удовлетворение не наступило. Сашке показалось, что он сам сделал что-то гадкое. Тот маленький негодник сломался. Он признавался так, словно каждое слово из него выдавливали пытками. А потом заплакал.
Сашка пришел домой и стал ждать отца. Тот пришел поздно, переоделся, с интересом поглядывая на маленького человека, поужинал, затем сел напротив. И Сашка рассказал обо всем так, как смог. Отец помолчал, посадил его на колени и сказал, что так же, как правильны его ощущения других людей, правильны и ощущения собственных поступков. И если ему кажется, что он поступил гадко, значит, именно так он и поступил. И что не бывает правды или добра, достигнутого с помощью неправды или недобра. Сашка слушал и верил каждому слову, потому что от отца, как и всегда, исходила уверенность и любовь.
Все наладилось со временем. Детство закончилось. Сашка так и не встретил после отца другого человека, который без лишних расспросов, только взглянув в глаза, увидел бы все, что творится у него внутри. Он никому и никогда не говорил о своих способностях. Только старался избегать людей, пронизанных злобой, и держаться тех, от кого исходило тепло. Что греха таить, он пользовался этим, хотя и чувствовал себя неуютно. Сашке казалось, что он подглядывает за людьми. Словно читает чужие письма. Может быть, поэтому он всегда предпочитал одиночество?
Здесь, в Эл-Лиа, Сашка вспомнил о своих способностях, но теперь они пугали его. Что-то давило изнутри, не позволяло расслабиться, отдышаться. Как крылья, которые превращаются в обузу, если их владелец собирается путешествовать пешком. Неясные образы, мелькающие в голове, утомляли. Ненависть, страх, тревога, висевшие в воздухе, обжигали кожу. И в то же время что-то подталкивало в спину. Иначе откуда бы брались силы бежать и бежать, не останавливаясь, за маленьким белу, в котором Сашка ясно чувствовал опаску, а так же печаль, строгость и уверенность в себе?
Нападение огромного пса едва не стало последней каплей. Сашка ощутил ужас. Мгновенную оторопь. Вокруг сгрудились люди, плеснули злобой, обожгли холодом. Истерика едва не скрутила. Но со стороны пса шло что-то еще. Расслабляясь и погружаясь в тягучее варево образов, теснящихся со стороны хрипящего чудовища, Сашка различил не только злость и ненависть, но и боль. Задержал дыхание. Попробовал "погладить" ужасное существо. В ту же секунду пес так же мысленно рванулся к нему, но рванулся убивать, поскольку его собственные боль и тоска только усилились от прикосновения. И тогда Сашка открылся. Словно поднял голову перед летящей в броске собакой, показывая горло. Будто сказал псу: вот я, видишь? Вот моя боль. Вот мой страх. Войди в меня. Почувствуй мою жалость. Успокойся. Я не враг.
Он не вкладывал силу в эту мысль. Просто открылся весь и без остатка, не утаивая ни одной части себя настоящего. И пес понял. Остановился. Замер. Прислушался. Той угрозы, которую пес почувствовал со стороны Сашки, а точнее, того знакомого ощущения силы, которая до этого приносила только боль, не существовало. Тот, которому он пытался оторвать голову, оказался своим. Не менее своим, чем память о теплом животе матери. И псу стало стыдно.
Глава восьмая
"ВЕСЕЛЫЙ МАЛ"
23.
- Что значит открылся? - спросил Лукус у Сашки, когда они миновали хитросплетение узких улочек центральной части Эйд-Мера и нашли в северных кварталах трактир с изображением толстого улыбающегося мала на вывеске.
Внутри оказалось неожиданно светло. Лучи Алателя проникали через высокие окна, застекленные неровными прозрачными пластинами. Башни Эйд-Мера казались через них кривыми и переливающимися.
- Хорошее стекло стоит больших денег, - пояснил Лукус, заметив взгляд Сашки, и повторил вопрос. - Что же ты сделал с псом?
Сашка оглянулся. Высокая деревянная стойка выдавалась вперед, вокруг нее расположились несколько элбанов, а внутри без спешки, но сноровисто распоряжался кухонной утварью высокий и полный человек, одетый в просторную желтоватую рубаху из грубой ткани с рукавами по локоть. Его повязанная платком голова словно парила над опущенными плечами едоков. Человек беспрерывно резал, наливал, накладывал и время от времени покрикивал в открытую за спиной дверь. Оттуда доносились запахи приготовляемой пищи и звон посуды. Спутники прошли в угол, где стоял деревянный стол с двумя скамьями.
- Я сам не все понимаю, - наконец сказал Сашка, потирая забинтованную ладонь.
Помолчал и добавил:
- Точнее, я не понимаю ничего. Все, что я могу - это чувствовать. И может быть, немного внушать. Поэтому попытался внушить псу, что я друг. Но это не простая собака.
- Я заметил, - усмехнулся Лукус.
- Я говорю не о размерах, - качнул головой Сашка, все еще словно приходя в себя. - Пес обладает силой. Он может чувствовать не только запахи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148
- Если следующее выдающееся событие опять произойдет с нами, - неожиданно продолжил Дан.
- Точно! - озадаченно вернул в ножны меч Лукус. - Да что с тобой? Пойдем!
- Да, - согласился Сашка, словно только что вернувшись из забытья.
- Пошли, - повторил Лукус и, уже понизив голос, спросил чуть слышно. - Что ты сделал с псом?
- Я открылся ему, - негромко сказал Сашка.
22.
В какой-то момент жизни Сашка понял, что отличается от других людей. Он всегда знал, что чувствуют окружающие. Дома, в школе, в армии. Он не читал мысли, он ощущал состояния. Ему казалось, что человек, переживающий затруднения, - хмурится, человек, испытывающий боль, - искажает лицо гримасой. Прошло немало времени, прежде чем Сашка понял, что люди не любят, когда их видят насквозь. Вначале он только удивлялся. Ему казалось странным, что учитель, выпытывающий, кто сжег классный журнал, не видит очевидного. Вон тот ученик, снедаемый ужасом, безусловно, сделал это. А стоящие за его спиной двое сорванцов при этом присутствовали, потому что знание светится в их глазах. Учитель этого не видел. Он с одинаковой угрюмостью осматривал всех, подозревая каждого.
Виновник признается. Сначала испуг метнется в его глазах, когда Сашка подойдет и потребует признания. Потом будут угрозы, но Сашка не боялся драки. Отец научил его не бояться. Не закрывать глаз. Даже когда против тебя выстраиваются трое. Главное - победить липкий страх, хватающий за колени в первый момент, потом наступает легкость. Сашка выстоял, но это не разрешило проблему. Виновник храбрился и не уступал. И тогда в отчаянии, не осознавая, что делает, Сашка мысленно заставил его признаться, внушил, что тот должен сказать при всех, что это сделал именно он, а не страдающий из-за беспочвенных подозрений классный лоботряс. Мальчик признался, но удовлетворение не наступило. Сашке показалось, что он сам сделал что-то гадкое. Тот маленький негодник сломался. Он признавался так, словно каждое слово из него выдавливали пытками. А потом заплакал.
Сашка пришел домой и стал ждать отца. Тот пришел поздно, переоделся, с интересом поглядывая на маленького человека, поужинал, затем сел напротив. И Сашка рассказал обо всем так, как смог. Отец помолчал, посадил его на колени и сказал, что так же, как правильны его ощущения других людей, правильны и ощущения собственных поступков. И если ему кажется, что он поступил гадко, значит, именно так он и поступил. И что не бывает правды или добра, достигнутого с помощью неправды или недобра. Сашка слушал и верил каждому слову, потому что от отца, как и всегда, исходила уверенность и любовь.
Все наладилось со временем. Детство закончилось. Сашка так и не встретил после отца другого человека, который без лишних расспросов, только взглянув в глаза, увидел бы все, что творится у него внутри. Он никому и никогда не говорил о своих способностях. Только старался избегать людей, пронизанных злобой, и держаться тех, от кого исходило тепло. Что греха таить, он пользовался этим, хотя и чувствовал себя неуютно. Сашке казалось, что он подглядывает за людьми. Словно читает чужие письма. Может быть, поэтому он всегда предпочитал одиночество?
Здесь, в Эл-Лиа, Сашка вспомнил о своих способностях, но теперь они пугали его. Что-то давило изнутри, не позволяло расслабиться, отдышаться. Как крылья, которые превращаются в обузу, если их владелец собирается путешествовать пешком. Неясные образы, мелькающие в голове, утомляли. Ненависть, страх, тревога, висевшие в воздухе, обжигали кожу. И в то же время что-то подталкивало в спину. Иначе откуда бы брались силы бежать и бежать, не останавливаясь, за маленьким белу, в котором Сашка ясно чувствовал опаску, а так же печаль, строгость и уверенность в себе?
Нападение огромного пса едва не стало последней каплей. Сашка ощутил ужас. Мгновенную оторопь. Вокруг сгрудились люди, плеснули злобой, обожгли холодом. Истерика едва не скрутила. Но со стороны пса шло что-то еще. Расслабляясь и погружаясь в тягучее варево образов, теснящихся со стороны хрипящего чудовища, Сашка различил не только злость и ненависть, но и боль. Задержал дыхание. Попробовал "погладить" ужасное существо. В ту же секунду пес так же мысленно рванулся к нему, но рванулся убивать, поскольку его собственные боль и тоска только усилились от прикосновения. И тогда Сашка открылся. Словно поднял голову перед летящей в броске собакой, показывая горло. Будто сказал псу: вот я, видишь? Вот моя боль. Вот мой страх. Войди в меня. Почувствуй мою жалость. Успокойся. Я не враг.
Он не вкладывал силу в эту мысль. Просто открылся весь и без остатка, не утаивая ни одной части себя настоящего. И пес понял. Остановился. Замер. Прислушался. Той угрозы, которую пес почувствовал со стороны Сашки, а точнее, того знакомого ощущения силы, которая до этого приносила только боль, не существовало. Тот, которому он пытался оторвать голову, оказался своим. Не менее своим, чем память о теплом животе матери. И псу стало стыдно.
Глава восьмая
"ВЕСЕЛЫЙ МАЛ"
23.
- Что значит открылся? - спросил Лукус у Сашки, когда они миновали хитросплетение узких улочек центральной части Эйд-Мера и нашли в северных кварталах трактир с изображением толстого улыбающегося мала на вывеске.
Внутри оказалось неожиданно светло. Лучи Алателя проникали через высокие окна, застекленные неровными прозрачными пластинами. Башни Эйд-Мера казались через них кривыми и переливающимися.
- Хорошее стекло стоит больших денег, - пояснил Лукус, заметив взгляд Сашки, и повторил вопрос. - Что же ты сделал с псом?
Сашка оглянулся. Высокая деревянная стойка выдавалась вперед, вокруг нее расположились несколько элбанов, а внутри без спешки, но сноровисто распоряжался кухонной утварью высокий и полный человек, одетый в просторную желтоватую рубаху из грубой ткани с рукавами по локоть. Его повязанная платком голова словно парила над опущенными плечами едоков. Человек беспрерывно резал, наливал, накладывал и время от времени покрикивал в открытую за спиной дверь. Оттуда доносились запахи приготовляемой пищи и звон посуды. Спутники прошли в угол, где стоял деревянный стол с двумя скамьями.
- Я сам не все понимаю, - наконец сказал Сашка, потирая забинтованную ладонь.
Помолчал и добавил:
- Точнее, я не понимаю ничего. Все, что я могу - это чувствовать. И может быть, немного внушать. Поэтому попытался внушить псу, что я друг. Но это не простая собака.
- Я заметил, - усмехнулся Лукус.
- Я говорю не о размерах, - качнул головой Сашка, все еще словно приходя в себя. - Пес обладает силой. Он может чувствовать не только запахи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148