Это была импровизация, и она виделась мне блестящим ходом.
Рубинов умолк, уставившись безразличным взглядом в потолок.
- Вам плохо? - встревожено спросил Ласкеров.
- Что? - очнулся генерал. - А, нет... Я просто задумался. Можете задавать вопросы, господа. Но помните, все персоналии - в книжке, и не тратьте на них время, оно драгоценно.
- Я не понимаю одного, - сказал Корин. - Зачем? Зачем вы создали уникальную организацию, совершили невиданное и неслыханное, практически глобальное преступление? Зачем вам десять миллиардов долларов? Вы что, хотели стать экономическим диктатором мира?
Генерал обратил на Корина бесконечно усталый взгляд.
- Нет, Сергей Николаевич. Во-первых, не десять миллиардов, а меньше. Один миллиард должен был пойти на вознаграждение непосредственных исполнителей, назначение второго - оплата услуг по переводу золота и бриллиантов в деньги. Эта сложнейшая финансовая операция заняла бы несколько лет. Я действительно намеревался захватить контроль над ведущими банками мира, но не для того, чтобы установить подобие личной диктатуры. Подрыв основ западной экономики - вот что было моей задачей.
- Но для чего?
- Мне трудно объяснить это вам, Сергей Николаевич. Вы служите ЦРУ, а я служу... служил России. И мое сердце обливается кровью, когда я вижу, во что превратилась моя великая некогда страна.
Мои восемь миллиардов, вырванные из пасти алчного Запада, могли бы лечь в основу могучей финансовой империи, вырасти в сто, двести раз, воплотиться в заводах, шахтах, банках, новых городах, ультрасовременных технологиях, миллионах рабочих мест - и все это управлялось бы отсюда, из России. Из руин хиреющей экономики Запада встал бы новый российский колосс. Вот о чем я мечтал, мистер Корин (Рубинов презрительно подчеркнул слово "мистер"). Вы великолепно справились с вашим заданием, вы можете гордиться собой, но вы уже не русский человек и вряд ли поверите мне.
- Ну почему же... Я верю вам, - тихо произнес Корин.
Он мог бы многое возразить генералу. Он мог бы сказать, что мир стал невероятно тесным на пороге двадцать первого века, и нет уж отдельно ни Америки, ни России - они выживут вместе или вместе погибнут. Он мог бы сказать, что не доллары ЦРУ побудили его встать на пути террористов. Он мог бы сказать, что люди достойны в первую очередь жизни - не в масштабе тех или иных стран и наций, не в роскоши и не у власти, а просто жизни.
Он мог бы рассказать о Каннингхэме, об Эпилгейте, об ужасной ночи в Париже у постели истекающей кровью Саманты. Но был ли смысл говорить все это умирающему человеку? Вместо этого он сказал:
- Вы заблуждались в главном, генерал. Вам никогда не удалось бы создать новую российскую империю, о которой вы грезили наяву. Вам просто не позволили бы.
- Кто? - пренебрежительно проронил Рубинов. - Уж не вы ли?
Корин покачал головой.
- Нет, не я. Не позволили бы те самые законы, которые вы установили для себя и которым следовали. Вы прибегли к помощи преступников, и в дальнейшем намеревались использовать их. Прибавьте сюда и то, что американские спецслужбы не успокоились бы ни на минуту. Ваше золото, генерал, стало бы поводом к нескончаемой кровавой войне. Оно не досталось бы ни вам, ни другим, потому что в такой войне победителей не бывает Бессмысленная гибель еще сотен людей - вот и все, чего вы могли бы добиться, удайся ваш план.
Рубинов встал, подошел к окну, заговорил, не оборачиваясь.
- Вот вы и ответили на незаданный вопрос, которого я ждал и не дождался. Почему я отдал вам записную книжку? Ведь координаты базы известны только мне и тем людям, что находятся вне вашей досягаемости. Я мог передать Ратникову команду по радио уходить с уже имеющимися двумя миллиардами и плутонием и продолжать мое дело без меня. Профессор Филлингем со временем мог бы смонтировать и настоящие бомбы... Я не сделал этого. Почему - ответили вы, Корин. А сейчас прошу, оставьте меня одного.
Столько страдания и отчаяния сжалось в комок в этой короткой фразе, что трое переглянулись, поднялись и без единого слова направились к выходу. Рубинов распахнул окно шире.
Он видел, как они садятся в машину и уезжают Из сейфа он достал пистолет, положил его на ломберный столик перед собой, тяжело опустился в кресло. Рубинов сидел неподвижно час, другой. В кабинете надрывались телефоны, он не слышал их.
Лунный блик отсвечивал на вороненой стали пистолета, и этот свет входил в глаза одинокого человека, проникал в его мозг, заполнял его от края до края. Рубинов не видел ничего, кроме этого благодатного серебристого света, а когда он приставил пистолет к виску и спустил курок, света стало еще больше, он словно выплеснулся за стены комнаты и прохладной волной затопил спящий мир, и это называлось - милосердие.
12
Шалимов не сразу заметил Коллинза, устроившегося в уголке рекреационного холла клиники "Черити Кросс", принадлежавшей профессору Конти Первое время, когда жизнь Саманты балансировала на грани небытия, Андрей дневал и ночевал у дверей палаты - в саму палату врачи пускали его редко и неохотно. Но все же он чувствовал, что его присутствие, прикосновение его рук, его дыхание на лице девушки, пусть и не осознаваемое ею, помогли вытянуть ее из безвозвратной пропасти не меньше, чем колдовство искусных хирургов.
Сейчас жизнь Саманты Ларрены была вне опасности. Она уже ненадолго приходила в себя, открывала глаза и могла произнести несколько связных фраз. Шалимов спешил к ней из цветочного магазина, прижимая к груди скромный букет алых роз. Он завалил бы ее палату цветами, но выданные неразговорчивыми агентами ЦРУ карманные деньги не позволяли роскошествовать.
Коллинз шагнул навстречу Шалимову, тряхнул его руку.
- Добрый день, мистер Коллинз, - поздоровался тот.
- Здравствуйте, Андрей, - отозвался полковник. - Я ждал вас... Хотел с вами поговорить.
Шалимов огляделся и указал на кресла рекреационного холла.
- По-моему, вполне подходящее место.
Коллинз не стал спорить. Они уселись в кресла под раскидистой пальмой в кадке возле аквариума с золотыми рыбками.
- Курить здесь, наверное, нельзя, - полувопросительно-полуутвердительно промолвил полковник.
- Нет, почему же? Именно здесь и можно. Вот пепельница. Этот коридор изолирован от операционных и палат тяжелых больных.
Коллинз с любопытством взглянул на собеседника.
- Я вижу, вы неплохо тут освоились. - Он достал пачку "Питера Стивесанта" и щелкнул зажигалкой. Голубоватая ленточка дыма потянулась к потолку. - Как здоровье мисс Ларрены?
- Спасибо. Но ведь вы пришли не для того, чтобы расспрашивать меня о ее здоровье? Ваше ведомство и так не спускает с нее глаз.
Коллинз усмехнулся.
- Вы правы, я пришел не за тем. Я пришел, чтобы поговорить о вашем будущем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Рубинов умолк, уставившись безразличным взглядом в потолок.
- Вам плохо? - встревожено спросил Ласкеров.
- Что? - очнулся генерал. - А, нет... Я просто задумался. Можете задавать вопросы, господа. Но помните, все персоналии - в книжке, и не тратьте на них время, оно драгоценно.
- Я не понимаю одного, - сказал Корин. - Зачем? Зачем вы создали уникальную организацию, совершили невиданное и неслыханное, практически глобальное преступление? Зачем вам десять миллиардов долларов? Вы что, хотели стать экономическим диктатором мира?
Генерал обратил на Корина бесконечно усталый взгляд.
- Нет, Сергей Николаевич. Во-первых, не десять миллиардов, а меньше. Один миллиард должен был пойти на вознаграждение непосредственных исполнителей, назначение второго - оплата услуг по переводу золота и бриллиантов в деньги. Эта сложнейшая финансовая операция заняла бы несколько лет. Я действительно намеревался захватить контроль над ведущими банками мира, но не для того, чтобы установить подобие личной диктатуры. Подрыв основ западной экономики - вот что было моей задачей.
- Но для чего?
- Мне трудно объяснить это вам, Сергей Николаевич. Вы служите ЦРУ, а я служу... служил России. И мое сердце обливается кровью, когда я вижу, во что превратилась моя великая некогда страна.
Мои восемь миллиардов, вырванные из пасти алчного Запада, могли бы лечь в основу могучей финансовой империи, вырасти в сто, двести раз, воплотиться в заводах, шахтах, банках, новых городах, ультрасовременных технологиях, миллионах рабочих мест - и все это управлялось бы отсюда, из России. Из руин хиреющей экономики Запада встал бы новый российский колосс. Вот о чем я мечтал, мистер Корин (Рубинов презрительно подчеркнул слово "мистер"). Вы великолепно справились с вашим заданием, вы можете гордиться собой, но вы уже не русский человек и вряд ли поверите мне.
- Ну почему же... Я верю вам, - тихо произнес Корин.
Он мог бы многое возразить генералу. Он мог бы сказать, что мир стал невероятно тесным на пороге двадцать первого века, и нет уж отдельно ни Америки, ни России - они выживут вместе или вместе погибнут. Он мог бы сказать, что не доллары ЦРУ побудили его встать на пути террористов. Он мог бы сказать, что люди достойны в первую очередь жизни - не в масштабе тех или иных стран и наций, не в роскоши и не у власти, а просто жизни.
Он мог бы рассказать о Каннингхэме, об Эпилгейте, об ужасной ночи в Париже у постели истекающей кровью Саманты. Но был ли смысл говорить все это умирающему человеку? Вместо этого он сказал:
- Вы заблуждались в главном, генерал. Вам никогда не удалось бы создать новую российскую империю, о которой вы грезили наяву. Вам просто не позволили бы.
- Кто? - пренебрежительно проронил Рубинов. - Уж не вы ли?
Корин покачал головой.
- Нет, не я. Не позволили бы те самые законы, которые вы установили для себя и которым следовали. Вы прибегли к помощи преступников, и в дальнейшем намеревались использовать их. Прибавьте сюда и то, что американские спецслужбы не успокоились бы ни на минуту. Ваше золото, генерал, стало бы поводом к нескончаемой кровавой войне. Оно не досталось бы ни вам, ни другим, потому что в такой войне победителей не бывает Бессмысленная гибель еще сотен людей - вот и все, чего вы могли бы добиться, удайся ваш план.
Рубинов встал, подошел к окну, заговорил, не оборачиваясь.
- Вот вы и ответили на незаданный вопрос, которого я ждал и не дождался. Почему я отдал вам записную книжку? Ведь координаты базы известны только мне и тем людям, что находятся вне вашей досягаемости. Я мог передать Ратникову команду по радио уходить с уже имеющимися двумя миллиардами и плутонием и продолжать мое дело без меня. Профессор Филлингем со временем мог бы смонтировать и настоящие бомбы... Я не сделал этого. Почему - ответили вы, Корин. А сейчас прошу, оставьте меня одного.
Столько страдания и отчаяния сжалось в комок в этой короткой фразе, что трое переглянулись, поднялись и без единого слова направились к выходу. Рубинов распахнул окно шире.
Он видел, как они садятся в машину и уезжают Из сейфа он достал пистолет, положил его на ломберный столик перед собой, тяжело опустился в кресло. Рубинов сидел неподвижно час, другой. В кабинете надрывались телефоны, он не слышал их.
Лунный блик отсвечивал на вороненой стали пистолета, и этот свет входил в глаза одинокого человека, проникал в его мозг, заполнял его от края до края. Рубинов не видел ничего, кроме этого благодатного серебристого света, а когда он приставил пистолет к виску и спустил курок, света стало еще больше, он словно выплеснулся за стены комнаты и прохладной волной затопил спящий мир, и это называлось - милосердие.
12
Шалимов не сразу заметил Коллинза, устроившегося в уголке рекреационного холла клиники "Черити Кросс", принадлежавшей профессору Конти Первое время, когда жизнь Саманты балансировала на грани небытия, Андрей дневал и ночевал у дверей палаты - в саму палату врачи пускали его редко и неохотно. Но все же он чувствовал, что его присутствие, прикосновение его рук, его дыхание на лице девушки, пусть и не осознаваемое ею, помогли вытянуть ее из безвозвратной пропасти не меньше, чем колдовство искусных хирургов.
Сейчас жизнь Саманты Ларрены была вне опасности. Она уже ненадолго приходила в себя, открывала глаза и могла произнести несколько связных фраз. Шалимов спешил к ней из цветочного магазина, прижимая к груди скромный букет алых роз. Он завалил бы ее палату цветами, но выданные неразговорчивыми агентами ЦРУ карманные деньги не позволяли роскошествовать.
Коллинз шагнул навстречу Шалимову, тряхнул его руку.
- Добрый день, мистер Коллинз, - поздоровался тот.
- Здравствуйте, Андрей, - отозвался полковник. - Я ждал вас... Хотел с вами поговорить.
Шалимов огляделся и указал на кресла рекреационного холла.
- По-моему, вполне подходящее место.
Коллинз не стал спорить. Они уселись в кресла под раскидистой пальмой в кадке возле аквариума с золотыми рыбками.
- Курить здесь, наверное, нельзя, - полувопросительно-полуутвердительно промолвил полковник.
- Нет, почему же? Именно здесь и можно. Вот пепельница. Этот коридор изолирован от операционных и палат тяжелых больных.
Коллинз с любопытством взглянул на собеседника.
- Я вижу, вы неплохо тут освоились. - Он достал пачку "Питера Стивесанта" и щелкнул зажигалкой. Голубоватая ленточка дыма потянулась к потолку. - Как здоровье мисс Ларрены?
- Спасибо. Но ведь вы пришли не для того, чтобы расспрашивать меня о ее здоровье? Ваше ведомство и так не спускает с нее глаз.
Коллинз усмехнулся.
- Вы правы, я пришел не за тем. Я пришел, чтобы поговорить о вашем будущем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116