Камера... Да, именно «камера» — так про себя я обозвал комнату, где нас заперли. Камера имела площадь не более шести квадратных метров. Три мелких шага от двери до стенки и три — обратно. Я ходил по камере взад-вперед и вдруг вспомнил, что зэки про товарищей по камере, которые так же, как я, ходят-мечутся в застенках, говорят — «он тусуется». Ха! И здесь я тусуюсь, тусовщик хренов. Всю жизнь тусуюсь. Сначала с единоборцами в спортзалах, потом с киношниками, с педрилами и шлюхами в ночных клубах, с заказчиками рекламы и безголосыми попсовиками-музыкантами, а теперь вот тусуюсь в частной тюряге, ха!
— Стас, ты чего смеешься? — Леха, подслеповато щурясь, озабоченно посмотрел на меня снизу вверх. — С тобой все в порядке?
— Ха!.. Ага! Со мной полный порядок! Мне только что отсрочил смертную казнь судья-шизофреник! Я в порядке! В полном! Все — о'кей!
— Не мельтеши. Стас. Толику вон хуже, чем тебе, боль приходится терпеть, а он не истерит, держит себя в руках.
— Толик уже закатил истерику... Прости, Толя, не хотел тебя обидеть.
— Ничего... проехали... — простонал Толик. — Ты прав, я сорвался... дурак!
— Ты не дурак. Толя! Дурак взял нас в плен! Шизик, блин, маньяк! У-у-у! Как я его ненавижу!!!
— Стас, успокойся, пожалуйста. — Леха надел очки, вытер платком вспотевшее лицо. — Он не шизик, он притворяется, чтоб казаться страшным, а охрана и Любка эта ему подыгрывают. На самом деле у них все скрупулезно продумано, все схвачено.
— А я думаю иначе! Блин! Какой бред, ребята, какой бред!
— Возьми себя в руки. Стас, соберись... — продолжил увещевать Леха, но я его перебил:
— Я собран, Леха! Я, как никогда, собран! Я просто злюсь, понял?! Мохаммед Али перед боями специально себя заводил, а мне не нужно заводиться, я сейчас и так заведен дальше некуда!
— Перед боями?.. — Лешка грустно улыбнулся. — Надеешься урыть китайца? Серьезно?
— Я что? Похож на сумасшедшего?
— Если откровенно, то похож.
— Иди ты, знаешь, куда?! Линять нужно, ребята! Не знаю, как, не знаю, куда, но нужно хотя бы попробовать сдернуть отсюда! А то, честное слово, как козлы на скотобойне...
* * *
Я захлебнулся словами. Слишком многое хотелось сказать, и все равно я бы не смог передать ту холодную, бешеную ярость, которая охватила меня внезапно. Нечто похожее, но менее острое я пережил черт-те сколько лет назад, когда пришел на тренировку в «свой зал», а там тренируется секция карате, куча учеников и четыре черных пояса.
— Куда линять, проблем нет, — спокойно отреагировал на мой призыв восстать Леха. — Помнишь Витьку Верховского? Ну того, который «Длинным кулаком» занимался, моего одноклассника. Я вас знакомил, и к нему на тренировки мы заходили размяться. Вспомнил?
Я порылся в памяти:
— Горбоносый такой, да?
— Да. Шнобель у Витьки — будь здоров. — Леха чуть посветлел лицом, вспоминая о друге. — Витек в девяносто третьем в ментуру подался. Сейчас капитан уже. Работает в нашем районе, рядом со школой, где вместе учились. Ты там был. В той школе. На Витькиной тренировке по «Длинному кулаку».
— А мне-то что до твоего Витьки, Леха?
— Если прийти к Витьке и рассказать обо всем, он поверит.
— Любой мент поверит! — Толик, лежа на пиджаке, приподнялся, посмотрел на свой живот. — Сволочи! Прямо как в гестапо...
— Лешка прав, Толик! — Мне надоело тусоваться по камере. Я остановился и стал разминать все еще затекшие запястья. — Забыл сегодняшних омоновцев? Забыл, как Серегу замели в ночлежке? Кто его мог, бомжару, повязать? Только гнилые мусора, никто другой! Единственное, чего я не понял, Леха, какая разница, поверит твой Витек в шизика-гестаповца или нет? Чтоб Верховскому наябедничать, нужно сначала сдернуть отсюда, поговорим лучше о побеге!
— Убежать не проблема, — вздохнул Леха. — Когда меня вчера ночью сюда привезли, у них дверь гаража заклинило. Вывели, протащили через двор, там у них прямо под окном стог стоит. Под тем окном, мимо которого водят на допросы.
— Лех, я никак не врубаюсь, что за допросы?
— Ты уже спрашивал. Стас. Про Захара. Куда его повели.
Я ответил — на допрос, наверное... Меня вчера, по приезде, допрашивал основной с драной рожей. Добивался — кто из нас тогда придумал ему наподдать там, на Севере... Я сказал «никто», попробовал объяснить, бесполезно. У него заклин найти зачинщика... Ну вот, а до того меня прогнали по двору. Двор такой, в деревенском стиле. Стог стоит. Большой, пушистый. Поленница дров, то да се... Бассейн тоже есть, с подсветкой. И все такое прочее, модное, тоже есть... Но стиль деревенский. Забор вокруг дома — плетень, метра в полтора. Перепрыгнул и не заметил. Лес недалеко... Когда шел с допроса, вели через коридор в этот... как его... в зимний сад... Ну туда, где мы только что были, в «зал». Через «зал» провели и тем же путем, что и сейчас, сюда же, на ночевку, в подвал. Ну вот, тот, второй вход в зал соединен с кабинетом для допросов коридором. В коридоре есть окно. Под окном стог. Я накрепко запомнил, когда по двору гнали, — над стогом окно, высоко так...
— Леша, а ты не мог перепутать? — заинтересовался Толик, не переставая слабо постанывать. — Окна ты не мог перепутать, а? Что, если над стогом совсем другое окно, не то, возле которого тебя вели по коридору с допроса?
— Тогда абзац! — Я шлепнул для наглядности кулаком по ладони. — Прыгнешь и ноги переломаешь!
— Не-а, я не перепутал. Хотя... леший его знает...
— Лех! А чего сам не прыгнул? Двор видел, стог приметил, с шизиком пообщался. Говоришь — убежать не проблема, и к кому бежать знаешь. Руки были, как у нас, закованы? Или еще чего?
Мы все храбрецы, когда дело касается других. В ту минуту я, каюсь, забыл, как трясся, убегая из электрички, как боялся загреметь в ментуру. И как позже едва не обмочился, попав в крепкие объятия омоновцев. В ту минуту яростный гнев превратил меня в героя, в этакого Рэмбо, которому с третьего этажа в окно сигануть — как два пальца обоссать...
— Руки были свободны. Стас. Из-за мамы не прыгнул.
— Из-за мамы?!
— Угу. Основной, с драной рожей, когда меня допрашивал, вертел в руках мамину фотографию. Ничего про маму не говорил, не пугал, не намекал, только фото ее вертел в руках... Но я и без намеков допер — выкину какой фокус, они маму... — Лешка закрыл лицо ладошкой, всхлипнул. — Скоты! Они знают мой адрес, там мама... У нее давление, волнуется, как я там, в командировке. Меня ведь на вокзале замели. Я только-только маме из таксофона позвонил, сказал — не волнуйся, доеду до места, дам телеграмму, что добрался...
— Сволочи! Вот сволочи! А я, дурак, все думаю, зачем мне пиджак вернули! — Толик, матерясь, сполз с пиджака-подстилки, заметно дрожащей рукой полез во внутренний карман двубортной перепачканной одежды.
Из кармана Анатолий извлек бумажник натуральной кожи, раскрыл его, как книжку, и моментально лицо его покраснело, сделалось багрово-пунцовым, а руки задрожали еще сильнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
— Стас, ты чего смеешься? — Леха, подслеповато щурясь, озабоченно посмотрел на меня снизу вверх. — С тобой все в порядке?
— Ха!.. Ага! Со мной полный порядок! Мне только что отсрочил смертную казнь судья-шизофреник! Я в порядке! В полном! Все — о'кей!
— Не мельтеши. Стас. Толику вон хуже, чем тебе, боль приходится терпеть, а он не истерит, держит себя в руках.
— Толик уже закатил истерику... Прости, Толя, не хотел тебя обидеть.
— Ничего... проехали... — простонал Толик. — Ты прав, я сорвался... дурак!
— Ты не дурак. Толя! Дурак взял нас в плен! Шизик, блин, маньяк! У-у-у! Как я его ненавижу!!!
— Стас, успокойся, пожалуйста. — Леха надел очки, вытер платком вспотевшее лицо. — Он не шизик, он притворяется, чтоб казаться страшным, а охрана и Любка эта ему подыгрывают. На самом деле у них все скрупулезно продумано, все схвачено.
— А я думаю иначе! Блин! Какой бред, ребята, какой бред!
— Возьми себя в руки. Стас, соберись... — продолжил увещевать Леха, но я его перебил:
— Я собран, Леха! Я, как никогда, собран! Я просто злюсь, понял?! Мохаммед Али перед боями специально себя заводил, а мне не нужно заводиться, я сейчас и так заведен дальше некуда!
— Перед боями?.. — Лешка грустно улыбнулся. — Надеешься урыть китайца? Серьезно?
— Я что? Похож на сумасшедшего?
— Если откровенно, то похож.
— Иди ты, знаешь, куда?! Линять нужно, ребята! Не знаю, как, не знаю, куда, но нужно хотя бы попробовать сдернуть отсюда! А то, честное слово, как козлы на скотобойне...
* * *
Я захлебнулся словами. Слишком многое хотелось сказать, и все равно я бы не смог передать ту холодную, бешеную ярость, которая охватила меня внезапно. Нечто похожее, но менее острое я пережил черт-те сколько лет назад, когда пришел на тренировку в «свой зал», а там тренируется секция карате, куча учеников и четыре черных пояса.
— Куда линять, проблем нет, — спокойно отреагировал на мой призыв восстать Леха. — Помнишь Витьку Верховского? Ну того, который «Длинным кулаком» занимался, моего одноклассника. Я вас знакомил, и к нему на тренировки мы заходили размяться. Вспомнил?
Я порылся в памяти:
— Горбоносый такой, да?
— Да. Шнобель у Витьки — будь здоров. — Леха чуть посветлел лицом, вспоминая о друге. — Витек в девяносто третьем в ментуру подался. Сейчас капитан уже. Работает в нашем районе, рядом со школой, где вместе учились. Ты там был. В той школе. На Витькиной тренировке по «Длинному кулаку».
— А мне-то что до твоего Витьки, Леха?
— Если прийти к Витьке и рассказать обо всем, он поверит.
— Любой мент поверит! — Толик, лежа на пиджаке, приподнялся, посмотрел на свой живот. — Сволочи! Прямо как в гестапо...
— Лешка прав, Толик! — Мне надоело тусоваться по камере. Я остановился и стал разминать все еще затекшие запястья. — Забыл сегодняшних омоновцев? Забыл, как Серегу замели в ночлежке? Кто его мог, бомжару, повязать? Только гнилые мусора, никто другой! Единственное, чего я не понял, Леха, какая разница, поверит твой Витек в шизика-гестаповца или нет? Чтоб Верховскому наябедничать, нужно сначала сдернуть отсюда, поговорим лучше о побеге!
— Убежать не проблема, — вздохнул Леха. — Когда меня вчера ночью сюда привезли, у них дверь гаража заклинило. Вывели, протащили через двор, там у них прямо под окном стог стоит. Под тем окном, мимо которого водят на допросы.
— Лех, я никак не врубаюсь, что за допросы?
— Ты уже спрашивал. Стас. Про Захара. Куда его повели.
Я ответил — на допрос, наверное... Меня вчера, по приезде, допрашивал основной с драной рожей. Добивался — кто из нас тогда придумал ему наподдать там, на Севере... Я сказал «никто», попробовал объяснить, бесполезно. У него заклин найти зачинщика... Ну вот, а до того меня прогнали по двору. Двор такой, в деревенском стиле. Стог стоит. Большой, пушистый. Поленница дров, то да се... Бассейн тоже есть, с подсветкой. И все такое прочее, модное, тоже есть... Но стиль деревенский. Забор вокруг дома — плетень, метра в полтора. Перепрыгнул и не заметил. Лес недалеко... Когда шел с допроса, вели через коридор в этот... как его... в зимний сад... Ну туда, где мы только что были, в «зал». Через «зал» провели и тем же путем, что и сейчас, сюда же, на ночевку, в подвал. Ну вот, тот, второй вход в зал соединен с кабинетом для допросов коридором. В коридоре есть окно. Под окном стог. Я накрепко запомнил, когда по двору гнали, — над стогом окно, высоко так...
— Леша, а ты не мог перепутать? — заинтересовался Толик, не переставая слабо постанывать. — Окна ты не мог перепутать, а? Что, если над стогом совсем другое окно, не то, возле которого тебя вели по коридору с допроса?
— Тогда абзац! — Я шлепнул для наглядности кулаком по ладони. — Прыгнешь и ноги переломаешь!
— Не-а, я не перепутал. Хотя... леший его знает...
— Лех! А чего сам не прыгнул? Двор видел, стог приметил, с шизиком пообщался. Говоришь — убежать не проблема, и к кому бежать знаешь. Руки были, как у нас, закованы? Или еще чего?
Мы все храбрецы, когда дело касается других. В ту минуту я, каюсь, забыл, как трясся, убегая из электрички, как боялся загреметь в ментуру. И как позже едва не обмочился, попав в крепкие объятия омоновцев. В ту минуту яростный гнев превратил меня в героя, в этакого Рэмбо, которому с третьего этажа в окно сигануть — как два пальца обоссать...
— Руки были свободны. Стас. Из-за мамы не прыгнул.
— Из-за мамы?!
— Угу. Основной, с драной рожей, когда меня допрашивал, вертел в руках мамину фотографию. Ничего про маму не говорил, не пугал, не намекал, только фото ее вертел в руках... Но я и без намеков допер — выкину какой фокус, они маму... — Лешка закрыл лицо ладошкой, всхлипнул. — Скоты! Они знают мой адрес, там мама... У нее давление, волнуется, как я там, в командировке. Меня ведь на вокзале замели. Я только-только маме из таксофона позвонил, сказал — не волнуйся, доеду до места, дам телеграмму, что добрался...
— Сволочи! Вот сволочи! А я, дурак, все думаю, зачем мне пиджак вернули! — Толик, матерясь, сполз с пиджака-подстилки, заметно дрожащей рукой полез во внутренний карман двубортной перепачканной одежды.
Из кармана Анатолий извлек бумажник натуральной кожи, раскрыл его, как книжку, и моментально лицо его покраснело, сделалось багрово-пунцовым, а руки задрожали еще сильнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109