— Уймись, пан Пакрых! — попытался образумить его Винцесь Шваха, митрополит Выговский и патриарх всего королевства.
— Тебе ли, терновцу, меня затыкать? — немедленно ответил Силиван. — Я в Выгове родился, в Выгове живу, в Выгове и помру, даст Господь! Ты ж приехал сюда за клобуком патриаршим! А по заслугам ли тебе сан такой, подумал? А ну-ка поддержи меня, пан Жичеслав! Не ты ли после его преподобия Богумила в митрополиты шел по справедливости?
Игумен монастыря Святого Петрониуша Исцелителя стукнул посохом о пол, что-то сказал. Его не расслышали. Да никто и не слушал, если честно сказать. Он махнул рукой, отвернулся и уставился в завешенную гобеленами стену.
— Не тебе то решать, — стукнул об пол своим посохом Винцесь Шваха. — На то есть королевская воля и королевское слово!
— Ан еще разобраться надо, на чьи денежки ты поешь! — закричал пан Церуш. — Уж не уховецкой ли чеканки твои сребреники, Силиван?
— Позор! Позор!!! — надсадно ревел Явороцкий.
— Мои деньги чище твоих! — твердо отвечал Пакрых. — А ты подумай о судьбе Отечества! Или тебе уже наплевать?
— Я Отечеству всю жизнь посвятил!
— Ага, а еще кобелям борзым да сукам! Совсем занехаяли Прилужаны с вашими сучьими вытребеньками!
— Ты борзых не трожь! — хлопнул в ладоши пан Ярема. — Они честнее многих людей!
— Позор! Позор!!!
— Смерть уховецким запроданцам! — Микал Стодолич вспрыгнул на кресло.
Вырвавшись из рук пана Тадеуша, молодой князь Яцьмежский ловко пнул Стодолича в колено. Пан Микал свалился, заорал непотребно, и кинулся подержать Стреджислава за грудки. На плечах у него повисли Кжеменецкие.
— Зьмитроковы деньги отрабатываем? — преподобный Силиван занес посох, словно алебарду.
Князь Плещец отшатнулся от него, шипя сквозь зубы.
Пятур Церуш рванул ворот жупана и пошел вперед, набычившись. Сейчас точно в кулаки возьмет игумена-вольнодумца.
— Борзых не трожь! Я за борзых знаешь что сделаю? — волновался пан Ярема.
— Вон! Позор!!!
— Дурней из нас лепят, панове! — Кажимеж Чарный встал плечом к плечу с игуменом Пакрыхом. — Не так давно на Контрамацию покусились! Кричали, мол, вольности шляхетские она ограничивает! А что нынче удумали? Права элекции лишить? Да как языки поганые молоть такое повернулись?
— Не позволим! — тряс кулаками князь Стреджислав. — Не позволим!
— Позор!!!
— За борзых я...
— В Уховецк дуйте, предатели! Скатертью дорожка!
— Не жгут грозинецкие денежки карманы-то?
— Позор!!! Вон!!!
— Знаю, откуда ветер веет! Из-за Луги веет!
— Анафема тебе, Силиван, анафема!
— Чхать я на твою анафему хотел! Давно сам простым игуменом был? Ишь ты, в патриархи он выскочил! Из грязи да в князи!
— А собак все ж не троньте!
— Панове! Панове! — надрывался маршалок. — Что ж вы творите? Разве ж так можно?
— Позор!
— Как глумятся над Прилужанами!
— Ты кулачки-то свои прибери!
— Спокойнее, панове, спокойнее!!!
— Эх, сабельку мне, я б тебе показал, ясновельможный ты наш!
— Вон! В Уховецк!
— Взы, взы! Ату!!!
— Да уховецкие до такого и додуматься не могли!
— Нам нет числа...
— Заткнулся бы ты, пан!..
— Выбрали короля на свою голову! А он вам: нате — ешьте!..
— Уйдите от греха, Кжеменецкие! По миру пущу...
— Анафема!
— Позор!!!
— Ату!
— Нам нет числа!..
— Да пошел ты!
— Сам пошел!
— Кто, я?
— Ты, пан, ты! Кто же еще?
— Да я...
— Вон!
— Анафема!
— Пардус и Юстын!
— В задницу!!!
— Позор!
— Ну, тогда не обижайся, пан Стреджислав, сын сучий!
— Вот о собаках плохо не надо!
— И Контрамацию вашу туда же...
— Панове, тише! Господом прошу!
— Ты кого послал?
— Прочь, недоумки! В Тернов, бегом, вприсядку!
— Сколько тебе князь Януш отвесил?
— Бреши, пес, бреши — вон твой хозяин ус крутит!
— Позор!
— Анафема!
— Орел! Белый Орел!!!
— Позор!
— Вон! В Уховецк!
— Чтоб ты задавился тем золотом вражьим!
— А ты?
— Анафема!
— В задницу!
— А что я?
— Вон!
— Панове! Ну, разве ж можно? Король здесь!
— Позор!
— А пущай поглядит! Злее будет!
— Держите меня пятеро!
— Ну, иди сюда, иди! Щас пну, вмиг в свои Стодолы улетишь!
— Панове...
— Да пошел ты!
— Пардус!
— В задницу!
— Орел!
— В задницу!
— Анафема!
— В задницу!
— Да я...
— В задницу!
— Господи, вразуми и укрепи!
— В задницу!
— Вон!
— На погибель!
— Ты что творишь?
— Позор!!!
— В задницу!
— Мы, Оздамичи...
— Туда же!
Зьмитрок откровенно наслаждался поднятым шумом. Жаль, батюшка, великий князь Войтыла, не дожил. Уж он бы порадовался, глядя, как вот-вот лужичане лужичанам глотку рвать начнут. Да не просто мещане либо кмети, а важные сенаторы в вихры друг дружке вцепиться готовы. Ради такого события стоит жить, стоит прятать ненависть и презрение, зажимать в кулак собственную гордость...
Вдруг Грозинецкий князь увидел глаза Юстына. Мутные, болезненные — в уголке правого слабо поблескивала дорожка нечаянной слезы, — они выражали такую решимость, такую уверенность... Зьмитрок понял, что проиграл. Так опытный фехтовальщик еще до начала схватки понимает, что противник сильнее, опытнее, решительнее. И в таком случае остается либо позорно бежать с поля боя, либо выйти на поединок и умереть.
Юстын, которого он почитал за рохлю и беспомощного слюнтяя, вырос над собой. Куда делся прежний, мягкий и нерешительный пан Далонь? Его величество Юстын Первый знал, как нанести встречный удар — рипост, как говорят мастера сабли. Есть у короля в запасе ответ смутьянам и горлопанам, есть слова, которые успокоят и сторонников старой жизни, и ярых приверженцев новой.
Князь Грозина едва не взвыл в бессильной ярости. Переиграл, перехитрил его пан Далонь. И теперь уж все равно, чем ответит Зьмитрок на непотребство, творящееся в Сенате, что предпримет со своей стороны. Исход сегодняшнего заседания он прочел в глазах Юстына. Слезящихся, больных глазах...
Грозинчанину захотелось вскочить, броситься в гущу орущих, размахивающих кулаками, озлобленных сенаторов. Еще бы миг, и он начал бы их расталкивать, успокаивать, затыкать рты наиболее рьяным, а то и просить успокоиться, взывать к рассудку и совести. Может, и удалось бы? Все-таки маршалок Шэрань, патриарх Шваха, мечник Церуш, каштелян Стронга да и многие иные князья на его стороне...
Но тут медленно встал король.
Он прошел, даже не пытаясь развернуть плечи, выпрямиться, как подобает ясновельможному шляхтичу. Так шагают кмети после тяжелой работы — пахоты или жнив.
Остановился подле безуспешно взывающего маршалка.
Вздохнул, оттер пана Адолика плечом в сторону.
— Панове!
Несмотря на болезнь, голос пан Юстын сохранил сильный и уверенный. Кое-кто из сенаторов замерли с открытыми ртами.
— Вельможное панство лужичанское!! — прокатилось по зале.
Тут уж слова короля услыхали все. Услыхали и смолкли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95