Перекрывая резкую мелодию труб, вступила переливчатая трель свистуна.
А после четыре сотни луженых глоток врезали знаменитую походную песню Выговских гусар:
— Пехтура на вражий строй с утра наседала!
Не сумела одолеть, да и отступала!
Ой, худо нам, ребята! Ой, задали жару!
Не сдаются супостаты — пусть идут гусары!
Гэй, гэй, гусария!
Гусария, гэй, гэй!
Если некому сражаться,
Мы идем скорей!
Как драгуны спозаранку по полю носились...
Крепче сдвинул враг возы — кровушкой умылись!
Ой, худо нам, ребята! Ой, задали жару!
Не сдаются супостаты — пусть идут гусары!
Гэй, гэй, гусария!
Гусария, гэй, гэй!
Если некому сражаться,
Мы идем скорей!
Требушетники далече камнями швырялись!
Враг на вылазку пошел — они обмарались!
Ой, худо нам, ребята! Ой, задали жару!
Не сдаются супостаты — пусть идут гусары!
Гэй, гэй, гусария!
Гусария, гэй, гэй!
Если некому сражаться,
Мы идем скорей!
В бой летел гусарский полк, развернулись крылья.
Сталь о сталь, а грудь о грудь ударялись сильно.
Ой, здорово, ребята! Ой, задали жару!
Разбежались супостаты, увидав гусара!
Гэй, гэй, гусария!
Гусария, гэй, гэй!
Если некому сражаться,
Мы идем скорей!
Провожаемые восхищенными взглядами обывателей, гусары миновали барбакан, скученные домишки привратной слободы. На рысях прошли мимо пана Войцека с товарищами. Следом за полком тянулся нескончаемо длинный обоз — провиант, едва ли не сотня заводных коней, две поставленные на возы кузни с мастерами и подмастерьями, повара, фуражиры, коновалы, отдельная бричка профоса с инструментом для экзекуций. На почтительном удалении проследовали несколько фургонов маркитантов, один из которых подозрительно напоминал передвижной бордель на колесах.
— Ну, и куда это они намылились, интересно мне знать? — пробормотал в усы пан Юржик.
— Н-на юг едут, к Хорову, — высказал предположение пан Шпара. — М-м-может, кочевников приструнить решил Юстын?
— Это вряд ли, — неожиданно вмешался худой шляхтич в поношенной одежде, но с роскошными, закрученными в тугие кольца усами. — Паны, видать, приезжие?
— Ну, есть немного, — осторожно согласился пан Бутля.
— Да я и так слышу — говор не выговский.
— Это еще почему? — возмутился Ендрек.
— У тебя — выговский, не спорю! — Худой пан подбоченился. — А у прочих — нет.
— Ну, и что с того, дрын мне в коленку? — насупился Хватан.
— Да ничего, панове. Ровным счетом ничего. — Пан подправил лихой ус. — Я даже могу сказать с откудова приезжие... Но не буду. Зачем?
— И на том спасибо, — кивнул Юржик.
— Не за что, панове, не за что. Кстати, я — пан Агасиуш, герба Козюля. И попробуйте только засмеяться! — Его рука легла на эфес сабли.
— И не п-п-подумаем! — горячо заверил его Войцек. — Почту за честь познакомиться. Я — пан Кжесислав, герба Рало.
— Пан Юржик, герба Бутля, и разрази меня гром, если не преследует гербовый знак меня всю жизнь.
Паны раскланялись.
— Это мои односумы и т-товарищи, — продолжал пан Войцек. — Янек, по прозвищу Хватан, Ендрек, Лекса, Бичкен.
— Так пан Агасиуш намекал, что ему ведомо, куда Выговская хоругвь направляется, — вернул разговор в нужное русло пан Юржик.
— Эх, панове! То в Выгове уже каждому лавочнику ведомо, каждой торговке базарной... И неудивительно. Ведь после «желтой» ночи они себя чувствуют сопричастными к королевской власти. А злые языки поговаривают, что...
— Дык, пан, верно, и сам не знает того, что каждому торговцу ведомо... — брякнул Хватан, словно в никуда.
Пан Козюля передернулся, вскинул подбородок, но фразу закончил:
— Злые языки поговаривают, что Юстын скоро начнет с рыночной площадью советоваться в государственных делах. А что касается цели Выговской хоругви, то не открою тайну за семью печатями, коли скажу — на север их перебрасывают. На север.
— Т-то бишь, с Малыми П-п-прилужанами воевать? — нахмурился Войцек.
— Ой, нет, пан Кжесислав, успокойся. Против герцога Адаухта их бросают.
Пан Бутля облегченно вздохнул.
— А что ж через Хоровские ворота? — недоуменно спросил Ендрек. — На север через Уховецкие надо.
— Так ближе сюда от казарм, — просто пояснил пан Козюля. — Или через весь город толкаться, или сразу на приволье выскочить...
— Верно, — согласился Лекса. — Зададут теперь... того-этого... гусары жару рыцарям-волкам.
— Ибо пребудет сила Господня со всяким, сражающимся за правое дело! — важно добавил Лодзейко.
— Как бы не так! — вмешался тот самый торговец яблоками в обгаженном кожушке, что уже какое-то время прислушивался к разговору. Его глаза на заросшем курчавой бородищей лице горели праведным огнем. — На проклятого Януша они пошли, мздоимца и вымогателя!
— Тьфу на тебя... того-этого... — округлил глаза Лекса. — У тебя Януш что... того-этого... вымогал?
— Нет, но...
— Вот заткни горлянку и знай смыкай вожжи! — сквозь зубы прошипел Хватан. — Воли много взяли, дрын мне в коленку!
— Ты это постой-погоди мне глотку затыкать! — возмутился селянин. — Не при старой власти живем! Слово свободное нынче всякий сказать может!
— А то кобелю, вроде тебя, старая власть брехать не давала! — Урядник уже перехватил плеть, вознамерившись поучить наглеца.
— А ну, т-т-тихо! — остановил его пан Войцек. — Нечего з-з-задираться!
— Тем паче, гусария прошла, — добавил пан Агасиуш. — Если вам в город, то...
— В город, в город, — закивал пан Юржик. — А не подскажет ли любезный пан Агасиуш...
— Знаю чудесный шинок, — с полуслова понял его пан Козюля. — «Желтый гусар» называется. Пока Выговская хоругвь в городе стояла, там небезопасно было. Но теперь...
— Дорогущий поди? — нахмурился Хватан, с подозрением относящийся ко всему столичному.
— А что сейчас дешево? — резонно возразил Агасиуш. — В особенности в благословенном Господом Выгове? Птица мрет, скотину по селам забивают, ибо сена не напаслись на зиму. Пшеницу, слышал я, в Руттердах продавать вознамерились за бесценок...
— Вот из-за таких, как вы, — выкрикнул бородач-яблочник, явно намереваясь привлечь внимание начавшей понемногу рассасываться толпы, — и все нелады в королевстве нашем! Все про старую власть печалятся! Как тот конь, что телегу назад тянет!
— Запрягать надо... того-этого... головой в хомут, а не хвостом! — успел бросить через плечо Лекса, несмотря на строгий взгляд пана Войцека, а после все пришпорили коней.
Селянин на возу остался далеко позади.
И лишь его крики какое-то время приглушенно доносились до ушей удаляющихся всадников:
— А еще уродцев волосатых с собой возят! В человечьей одежде!
* * *
Ендрек шагал по родному, с детства знакомому Выгову. Постоянные спуски и подъемы — город стоял на холмистом берегу Елуча. Прямые широкие улицы сменялись извилистыми переулками, которые нередко заканчивались тупиками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
А после четыре сотни луженых глоток врезали знаменитую походную песню Выговских гусар:
— Пехтура на вражий строй с утра наседала!
Не сумела одолеть, да и отступала!
Ой, худо нам, ребята! Ой, задали жару!
Не сдаются супостаты — пусть идут гусары!
Гэй, гэй, гусария!
Гусария, гэй, гэй!
Если некому сражаться,
Мы идем скорей!
Как драгуны спозаранку по полю носились...
Крепче сдвинул враг возы — кровушкой умылись!
Ой, худо нам, ребята! Ой, задали жару!
Не сдаются супостаты — пусть идут гусары!
Гэй, гэй, гусария!
Гусария, гэй, гэй!
Если некому сражаться,
Мы идем скорей!
Требушетники далече камнями швырялись!
Враг на вылазку пошел — они обмарались!
Ой, худо нам, ребята! Ой, задали жару!
Не сдаются супостаты — пусть идут гусары!
Гэй, гэй, гусария!
Гусария, гэй, гэй!
Если некому сражаться,
Мы идем скорей!
В бой летел гусарский полк, развернулись крылья.
Сталь о сталь, а грудь о грудь ударялись сильно.
Ой, здорово, ребята! Ой, задали жару!
Разбежались супостаты, увидав гусара!
Гэй, гэй, гусария!
Гусария, гэй, гэй!
Если некому сражаться,
Мы идем скорей!
Провожаемые восхищенными взглядами обывателей, гусары миновали барбакан, скученные домишки привратной слободы. На рысях прошли мимо пана Войцека с товарищами. Следом за полком тянулся нескончаемо длинный обоз — провиант, едва ли не сотня заводных коней, две поставленные на возы кузни с мастерами и подмастерьями, повара, фуражиры, коновалы, отдельная бричка профоса с инструментом для экзекуций. На почтительном удалении проследовали несколько фургонов маркитантов, один из которых подозрительно напоминал передвижной бордель на колесах.
— Ну, и куда это они намылились, интересно мне знать? — пробормотал в усы пан Юржик.
— Н-на юг едут, к Хорову, — высказал предположение пан Шпара. — М-м-может, кочевников приструнить решил Юстын?
— Это вряд ли, — неожиданно вмешался худой шляхтич в поношенной одежде, но с роскошными, закрученными в тугие кольца усами. — Паны, видать, приезжие?
— Ну, есть немного, — осторожно согласился пан Бутля.
— Да я и так слышу — говор не выговский.
— Это еще почему? — возмутился Ендрек.
— У тебя — выговский, не спорю! — Худой пан подбоченился. — А у прочих — нет.
— Ну, и что с того, дрын мне в коленку? — насупился Хватан.
— Да ничего, панове. Ровным счетом ничего. — Пан подправил лихой ус. — Я даже могу сказать с откудова приезжие... Но не буду. Зачем?
— И на том спасибо, — кивнул Юржик.
— Не за что, панове, не за что. Кстати, я — пан Агасиуш, герба Козюля. И попробуйте только засмеяться! — Его рука легла на эфес сабли.
— И не п-п-подумаем! — горячо заверил его Войцек. — Почту за честь познакомиться. Я — пан Кжесислав, герба Рало.
— Пан Юржик, герба Бутля, и разрази меня гром, если не преследует гербовый знак меня всю жизнь.
Паны раскланялись.
— Это мои односумы и т-товарищи, — продолжал пан Войцек. — Янек, по прозвищу Хватан, Ендрек, Лекса, Бичкен.
— Так пан Агасиуш намекал, что ему ведомо, куда Выговская хоругвь направляется, — вернул разговор в нужное русло пан Юржик.
— Эх, панове! То в Выгове уже каждому лавочнику ведомо, каждой торговке базарной... И неудивительно. Ведь после «желтой» ночи они себя чувствуют сопричастными к королевской власти. А злые языки поговаривают, что...
— Дык, пан, верно, и сам не знает того, что каждому торговцу ведомо... — брякнул Хватан, словно в никуда.
Пан Козюля передернулся, вскинул подбородок, но фразу закончил:
— Злые языки поговаривают, что Юстын скоро начнет с рыночной площадью советоваться в государственных делах. А что касается цели Выговской хоругви, то не открою тайну за семью печатями, коли скажу — на север их перебрасывают. На север.
— Т-то бишь, с Малыми П-п-прилужанами воевать? — нахмурился Войцек.
— Ой, нет, пан Кжесислав, успокойся. Против герцога Адаухта их бросают.
Пан Бутля облегченно вздохнул.
— А что ж через Хоровские ворота? — недоуменно спросил Ендрек. — На север через Уховецкие надо.
— Так ближе сюда от казарм, — просто пояснил пан Козюля. — Или через весь город толкаться, или сразу на приволье выскочить...
— Верно, — согласился Лекса. — Зададут теперь... того-этого... гусары жару рыцарям-волкам.
— Ибо пребудет сила Господня со всяким, сражающимся за правое дело! — важно добавил Лодзейко.
— Как бы не так! — вмешался тот самый торговец яблоками в обгаженном кожушке, что уже какое-то время прислушивался к разговору. Его глаза на заросшем курчавой бородищей лице горели праведным огнем. — На проклятого Януша они пошли, мздоимца и вымогателя!
— Тьфу на тебя... того-этого... — округлил глаза Лекса. — У тебя Януш что... того-этого... вымогал?
— Нет, но...
— Вот заткни горлянку и знай смыкай вожжи! — сквозь зубы прошипел Хватан. — Воли много взяли, дрын мне в коленку!
— Ты это постой-погоди мне глотку затыкать! — возмутился селянин. — Не при старой власти живем! Слово свободное нынче всякий сказать может!
— А то кобелю, вроде тебя, старая власть брехать не давала! — Урядник уже перехватил плеть, вознамерившись поучить наглеца.
— А ну, т-т-тихо! — остановил его пан Войцек. — Нечего з-з-задираться!
— Тем паче, гусария прошла, — добавил пан Агасиуш. — Если вам в город, то...
— В город, в город, — закивал пан Юржик. — А не подскажет ли любезный пан Агасиуш...
— Знаю чудесный шинок, — с полуслова понял его пан Козюля. — «Желтый гусар» называется. Пока Выговская хоругвь в городе стояла, там небезопасно было. Но теперь...
— Дорогущий поди? — нахмурился Хватан, с подозрением относящийся ко всему столичному.
— А что сейчас дешево? — резонно возразил Агасиуш. — В особенности в благословенном Господом Выгове? Птица мрет, скотину по селам забивают, ибо сена не напаслись на зиму. Пшеницу, слышал я, в Руттердах продавать вознамерились за бесценок...
— Вот из-за таких, как вы, — выкрикнул бородач-яблочник, явно намереваясь привлечь внимание начавшей понемногу рассасываться толпы, — и все нелады в королевстве нашем! Все про старую власть печалятся! Как тот конь, что телегу назад тянет!
— Запрягать надо... того-этого... головой в хомут, а не хвостом! — успел бросить через плечо Лекса, несмотря на строгий взгляд пана Войцека, а после все пришпорили коней.
Селянин на возу остался далеко позади.
И лишь его крики какое-то время приглушенно доносились до ушей удаляющихся всадников:
— А еще уродцев волосатых с собой возят! В человечьей одежде!
* * *
Ендрек шагал по родному, с детства знакомому Выгову. Постоянные спуски и подъемы — город стоял на холмистом берегу Елуча. Прямые широкие улицы сменялись извилистыми переулками, которые нередко заканчивались тупиками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95