Признаться, мне это не очень нравится.
– Теперь это для нас единственный путь, – спокойно сказала Мимолетка. – Мышедав сказал, что до конца ущелья много лиг. И к тому же я сомневаюсь, что это самое худшее из того, что нам предстоит. Пошли?
Хвосттрубой внимательно посмотрел на фелу.
«Не думаю, что она так спокойна, как хочет казаться, – подумал он. – Мои усы говорят, что ей тоже страшно. И может, даже больше, чем нам. Но храбрость, верно, проявляется по-разному».
– Мимолетка права, Шусти, – вслух сказал он. – Вперед!
Пройдя мимо гигантского дуба, о чьи корни, казалось, опирался один конец каменного моста, Фритти возглавил шествие. За ним следовал Шустрик, а Мимолетка шла последней и внимательно смотрела вокруг.
Перепрыжный Брод оказался шире, чем выглядел издали, – достаточно широким, чтобы три кошки могли идти рядом, – и сначала шагать было довольно легко. Но из-за дождя и холода камень местами был покрыт льдом. Все трое ступали медленно и очень осторожно. Через некоторое время стены ущелья расступились, и воздух наполнился ревом и грохотом мчащейся внизу Мявы. Идти стало опасно, а шум реки заглушал все звуки. Путники молча двигались над пропастью в затылок друг другу, как гусеницы по тонкой ветке.
Ближе к середине каменной переправы Фритти почувствовал, как поднявшийся со дна ущелья резкий порыв ветра взъерошил ему шерсть. Из-за неожиданно налетевшего вихря он сделал несколько неуверенных шагов.
Хвосттрубой остановился и медленно обернулся к своим спутникам. Шустрик был в одном-двух прыжках от него, а Мимолетка следовала за котенком с выражением мрачной сосредоточенности на морде. Шустрик тоже остановился и взглянул с переправы вниз – на Харарову Отметину.
– Хвосттрубой! Мимолетка! – позвал он, перекрикивая ветер. – Там, под нами, стая птиц! Под нами! Мы выше самих крылянок! – Шустрик нагнулся еще ниже, радуясь новому ощущению. У Фритти от страха бешено заколотилось сердце, вдруг стало не хватать воздуха.
– Шуст! Сейчас же отойди! – зарычал он. Шустрик вздрогнул, отпрянул от края и оступился на скользких камнях. Стоявшая сзади Мимолетка быстро ухватила котенка за шкирку. Она схватила его так сильно и уверенно, что малыш вскрикнул от боли, но пока его лапки снова не обрели под собой твердую почву, фела не разжала зубов, а разжав, бросила на Фритти взгляд, заставивший его повернуться и молча продолжать путь.
На спуске с переправы при сильном порыве ветра сама Мимолетка на мгновение потеряла опору, но сумела удержаться. Опасность миновала.
А внизу выла и ревела Мява, словно хотела броситься на трех крошечных созданий на узенькой полоске, висящей над бурной водой. Когда они наконец добрались до противоположного берега, у всех троих дрожали лапы, они свалились на землю и немного полежали, прежде чем смогли идти дальше.
Местность по другую сторону Перепрыжного Брода выглядела однообразной и пустынной. У края ущелья груды камней перемежались с поросшими редким кустарником буграми. Чем дальше они уходили от переправы, тем глуше становился шум Мявы, и холодное молчание окутывало их, как туман.
Если не считать птиц, которые время от времени молча, не издавая криков, пролетали у них над головой, кругом не было никаких признаков жизни. Ветер, касавшийся морды и усов Фритти, не нес с собой ничего, кроме холода и слабых запахов реки.
Шустрик тоже с любопытством и недоумением понюхал воздух и повернулся к Фритти за подтверждением своих ощущений.
– Я не чувствую запаха никакого другого Племени. Я вообще ничего не чувствую, Хвосттрубой.
– Да, Шусти, – огляделся вокруг Хвосттрубой, – это не самое приветливое место, где мне приходилось бывать.
Мимолетка бросила на Фритти многозначительный взгляд и сказала:
– Я уверена, мы найдем какую-то жизнь в Крысолистье. Может, где-нибудь поглубже.
«Почему она так смотрит, – подумал Фритти. – Наверное, не хочет, чтобы я пугал Шустрика».
Чуть позже Хвосттрубой ощутил легкое раздражение, какое-то подсознательное беспокойство. Он услышал слабое жужжание или гудение – оно было тихим и нереальным, как шум улья, находившегося миль за сто, Но звук был и понемногу, совсем понемногу, становился сильнее.
Когда они остановились отдохнуть, укрывшись от ветра за высоким камнем, Фритти спросил своих спутников, слышат ли они этот звук.
– Пока нет, – отозвалась Мимолетка, – но я так и думала, что ты услышишь его первым. Хорошо, что тебе это удалось.
– Что ты хочешь сказать? – удивился Фритти.
– Ты же слышал Мышедава. Слышал Сквозьзабора. Здесь, в этих пустынных краях, что-то неладно, поэтому мы и пришли сюда. Лучше, если мы почувствуем это раньше, чем оно почувствует нас.
– Что за «это»? – Глазенки Шустрика горели любопытством.
– Не знаю, – призналась Мимолетка, – но что-то плохое. Большое зло, какого я еще никогда не ощущала. Что-то похожее я испытала, когда в тот раз вернулась домой. Если мы собираемся вступить на его территорию – а мы уже здесь, – то по крайней мере не будем обманывать себя на этот счет.
Мимолетка стояла выпрямившись, с ясными глазами, и Хвосттрубой невольно подумал о том, какой же она была до гибели своего племени. Да, она настоящий охотник, это несомненно, но суровый взгляд у нее похоже, скорее от горя, чем по каким-то другим причинам. Сможет ли она когда-нибудь плясать и смеяться? Трудно себе представить. Но он же сам видел, как она играла с Шустриком. Может, пройдет время и она станет счастливее. Он очень надеялся на это.
Они шли до вечера, а когда Око Мурклы поднялось высоко, остановились на отдых. Невнятный гул, который даже нельзя было назвать звуком, казался теперь ближе, стал ощутимее, и даже Шустрик с Мимолеткой его слышали – какой-то поток, бежавший под самой поверхностью земли.
После безуспешной попытки поохотиться, путешественники признали свое поражение, свернулись в один пушистый клубок и заснули.
Хвосттрубой освободил нос из-под задней лапы Шустрика и неуверенно понюхал воздух. Око уже опустилось за горизонт, и предутренняя роса каплями оседала у него на носу. Что-то разбудило его, но что?
Стараясь не потревожить спящих друзей, он вытянул голову из клубка теплых тел, как высовывает ее свернувшаяся змея.
Гул, странная пульсация, которая отдавалась в костях, изменился. Он стал более вибрирующим – не то чтобы ближе, но отчетливее.
Фритти охватило сильное, пронизывающее чувство. Из темноты за ним кто-то наблюдал. Фритти замер с вытянутой шеей; даже объятый страхом, он ощущал неудобство такого положения.
Внезапно – словно он свалился в холодную воду – его волною накрыло чувство одиночества, накрыло и пронизало насквозь, глухое, будто даже не им испытываемое. Что-то или кто-то вжился в свою Отрешенность, как в шкуру, а Фритти ощущал это несчастное существо бок о бок с собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
– Теперь это для нас единственный путь, – спокойно сказала Мимолетка. – Мышедав сказал, что до конца ущелья много лиг. И к тому же я сомневаюсь, что это самое худшее из того, что нам предстоит. Пошли?
Хвосттрубой внимательно посмотрел на фелу.
«Не думаю, что она так спокойна, как хочет казаться, – подумал он. – Мои усы говорят, что ей тоже страшно. И может, даже больше, чем нам. Но храбрость, верно, проявляется по-разному».
– Мимолетка права, Шусти, – вслух сказал он. – Вперед!
Пройдя мимо гигантского дуба, о чьи корни, казалось, опирался один конец каменного моста, Фритти возглавил шествие. За ним следовал Шустрик, а Мимолетка шла последней и внимательно смотрела вокруг.
Перепрыжный Брод оказался шире, чем выглядел издали, – достаточно широким, чтобы три кошки могли идти рядом, – и сначала шагать было довольно легко. Но из-за дождя и холода камень местами был покрыт льдом. Все трое ступали медленно и очень осторожно. Через некоторое время стены ущелья расступились, и воздух наполнился ревом и грохотом мчащейся внизу Мявы. Идти стало опасно, а шум реки заглушал все звуки. Путники молча двигались над пропастью в затылок друг другу, как гусеницы по тонкой ветке.
Ближе к середине каменной переправы Фритти почувствовал, как поднявшийся со дна ущелья резкий порыв ветра взъерошил ему шерсть. Из-за неожиданно налетевшего вихря он сделал несколько неуверенных шагов.
Хвосттрубой остановился и медленно обернулся к своим спутникам. Шустрик был в одном-двух прыжках от него, а Мимолетка следовала за котенком с выражением мрачной сосредоточенности на морде. Шустрик тоже остановился и взглянул с переправы вниз – на Харарову Отметину.
– Хвосттрубой! Мимолетка! – позвал он, перекрикивая ветер. – Там, под нами, стая птиц! Под нами! Мы выше самих крылянок! – Шустрик нагнулся еще ниже, радуясь новому ощущению. У Фритти от страха бешено заколотилось сердце, вдруг стало не хватать воздуха.
– Шуст! Сейчас же отойди! – зарычал он. Шустрик вздрогнул, отпрянул от края и оступился на скользких камнях. Стоявшая сзади Мимолетка быстро ухватила котенка за шкирку. Она схватила его так сильно и уверенно, что малыш вскрикнул от боли, но пока его лапки снова не обрели под собой твердую почву, фела не разжала зубов, а разжав, бросила на Фритти взгляд, заставивший его повернуться и молча продолжать путь.
На спуске с переправы при сильном порыве ветра сама Мимолетка на мгновение потеряла опору, но сумела удержаться. Опасность миновала.
А внизу выла и ревела Мява, словно хотела броситься на трех крошечных созданий на узенькой полоске, висящей над бурной водой. Когда они наконец добрались до противоположного берега, у всех троих дрожали лапы, они свалились на землю и немного полежали, прежде чем смогли идти дальше.
Местность по другую сторону Перепрыжного Брода выглядела однообразной и пустынной. У края ущелья груды камней перемежались с поросшими редким кустарником буграми. Чем дальше они уходили от переправы, тем глуше становился шум Мявы, и холодное молчание окутывало их, как туман.
Если не считать птиц, которые время от времени молча, не издавая криков, пролетали у них над головой, кругом не было никаких признаков жизни. Ветер, касавшийся морды и усов Фритти, не нес с собой ничего, кроме холода и слабых запахов реки.
Шустрик тоже с любопытством и недоумением понюхал воздух и повернулся к Фритти за подтверждением своих ощущений.
– Я не чувствую запаха никакого другого Племени. Я вообще ничего не чувствую, Хвосттрубой.
– Да, Шусти, – огляделся вокруг Хвосттрубой, – это не самое приветливое место, где мне приходилось бывать.
Мимолетка бросила на Фритти многозначительный взгляд и сказала:
– Я уверена, мы найдем какую-то жизнь в Крысолистье. Может, где-нибудь поглубже.
«Почему она так смотрит, – подумал Фритти. – Наверное, не хочет, чтобы я пугал Шустрика».
Чуть позже Хвосттрубой ощутил легкое раздражение, какое-то подсознательное беспокойство. Он услышал слабое жужжание или гудение – оно было тихим и нереальным, как шум улья, находившегося миль за сто, Но звук был и понемногу, совсем понемногу, становился сильнее.
Когда они остановились отдохнуть, укрывшись от ветра за высоким камнем, Фритти спросил своих спутников, слышат ли они этот звук.
– Пока нет, – отозвалась Мимолетка, – но я так и думала, что ты услышишь его первым. Хорошо, что тебе это удалось.
– Что ты хочешь сказать? – удивился Фритти.
– Ты же слышал Мышедава. Слышал Сквозьзабора. Здесь, в этих пустынных краях, что-то неладно, поэтому мы и пришли сюда. Лучше, если мы почувствуем это раньше, чем оно почувствует нас.
– Что за «это»? – Глазенки Шустрика горели любопытством.
– Не знаю, – призналась Мимолетка, – но что-то плохое. Большое зло, какого я еще никогда не ощущала. Что-то похожее я испытала, когда в тот раз вернулась домой. Если мы собираемся вступить на его территорию – а мы уже здесь, – то по крайней мере не будем обманывать себя на этот счет.
Мимолетка стояла выпрямившись, с ясными глазами, и Хвосттрубой невольно подумал о том, какой же она была до гибели своего племени. Да, она настоящий охотник, это несомненно, но суровый взгляд у нее похоже, скорее от горя, чем по каким-то другим причинам. Сможет ли она когда-нибудь плясать и смеяться? Трудно себе представить. Но он же сам видел, как она играла с Шустриком. Может, пройдет время и она станет счастливее. Он очень надеялся на это.
Они шли до вечера, а когда Око Мурклы поднялось высоко, остановились на отдых. Невнятный гул, который даже нельзя было назвать звуком, казался теперь ближе, стал ощутимее, и даже Шустрик с Мимолеткой его слышали – какой-то поток, бежавший под самой поверхностью земли.
После безуспешной попытки поохотиться, путешественники признали свое поражение, свернулись в один пушистый клубок и заснули.
Хвосттрубой освободил нос из-под задней лапы Шустрика и неуверенно понюхал воздух. Око уже опустилось за горизонт, и предутренняя роса каплями оседала у него на носу. Что-то разбудило его, но что?
Стараясь не потревожить спящих друзей, он вытянул голову из клубка теплых тел, как высовывает ее свернувшаяся змея.
Гул, странная пульсация, которая отдавалась в костях, изменился. Он стал более вибрирующим – не то чтобы ближе, но отчетливее.
Фритти охватило сильное, пронизывающее чувство. Из темноты за ним кто-то наблюдал. Фритти замер с вытянутой шеей; даже объятый страхом, он ощущал неудобство такого положения.
Внезапно – словно он свалился в холодную воду – его волною накрыло чувство одиночества, накрыло и пронизало насквозь, глухое, будто даже не им испытываемое. Что-то или кто-то вжился в свою Отрешенность, как в шкуру, а Фритти ощущал это несчастное существо бок о бок с собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86