Через миг снова попытался открыть. Как раз за перепачканным кончиком своей морды он различил несчастную, грязную морду Грозы Тараканов, который съежился от страха рядом. Над согнутой спиной Грозы Тараканов разглядел еще и пушистый хвостик Шустрика.
– То-то. Говорил я вам, что этот клоп прочухается. Теперь-то уж сам понесет свою проклятую, пропитанную солнцем тяжесть.
Хвосттрубой вздрогнул от этого голоса, раздавшегося прямо над головой. Голос говорил на Языке Предков неуклюже, с запинкой, неблагозвучно, жуя слова. Грубые звуки отдавали жестокостью.
Прижав уши к голове, Хвосттрубой медленно-медленно повернулся, чтобы взглянуть через плечо. Там маячило что-то огромное и жуткое.
На Фритти и его спутников, лежавших на сырой земле, глядели сверху три кота. Они были огромны – не меньше Дневного Охотника и Ночного Ловца, сотоварищей Сквозьзабора, – но выглядели совсем по-другому: искаженными, иными, чем было задумано Племя. Их морды были змееподобны – плоскобровы и широкоскулы, а уши располагались чуть ли не за затылками. С этих морд глядели три пары глаз, огромных, глубоко посаженных, пылающих негасимым огнем. Мускулистые тела, узловатые, приземистые и мощные, опирались на широкие лопатообразные лапы с… красными крючковатыми когтями цвета крови.
У Фритти зачастило от страха сердце. Одно из чудищ, посверкивая странными глазами, приблизилось к нему. Как и два других, оно было сплошь черно, как сажа, с несколькими нездоровыми белесыми пятнами на подбрюшье.
– Встать, мррязь, тухлятина. Тебя уже давненько притащили. Теперь ты у меня поскачешь как миленький, а не то отведаешь моих зубов. – Чудище показало все острия пасти. – Понял?
С этими словами тварь наклонилась над Фритти. От нее пахнуло мертвечиной. У Фритти сжались от ужаса горло и желудок, и он смог лишь чуть-чуть повернуть голову.
– Хорошо. Ну тогда ты и твои убогие дружки можете встать.
Хвосттрубой, неспособный больше выносить этот ужасный взгляд, быстро посмотрел на спутников.
Теперь он разглядел мордочку Шустрика. Котенок очнулся, но казался потрясенным до оцепенения. Он не ответил на взгляд Фритти.
– Эй, вы! – Хвосттрубой повернулся. – Слышите, когда я говорю «встать», значит, встать, где бы вы ни были! Это тебе говорит Растерзяк, начальник Когтестражей! Да коли я захочу, вы недосчитаетесь своих поганых кишок, клопы! Встать! Живо!
Превозмогая боль, Фритти встал. Он уже чувствовал, что шерсть у него на спине слипается от чего-то погуще и потеплее, чем дождевая вода. Ему отчаянно хотелось вылизаться, промыть рану, но страх был слишком силен.
Растерзяк прошипел двум другим чудищам:
– Разорвяк! Раскусяк! Солнце вас ожги, чего стоите – вмажьте слизнякам по лапам! Ежели и ухо кому случится откусить – валите! Толстяк не очень-то огорчится, что они не больно хорошенькие! – Растерзяк засмеялся – скрипучий, кашляющий звук резанул слух Фритти. Остальные Когтестражи двинулись вперед и пинками подняли безмолвных Шустрика и Грозу Тараканов на ноги.
В первый раз после возвращения в мир бодрствования Хвосттрубой окинул взглядом местность. Они, очевидно, были все еще в Крысолистье – со всех сторон тянулись в ночь ряды деревьев. Мелкий дождь моросил сквозь ветки; земля была губчатая, намокшая.
Когда трех спутников медленно повели, все, что мог подумать Хвосттрубой, было: «Мне конец. Я не нашел Мягколапку и обрек себя на смерть. Все, мне конец». Потом, покуда Когтестражи подгоняли их свирепыми ударами лап, он задал себе вопрос: «Где Мимолетка?» Хотя Фритти казалось, что они шли целую вечность, по привкусу воздуха он чувствовал – минула еще только середина Прощального Танца. Неужели и вправду он, Мимолетка и Шуст так недавно свивались теплым клубком? Он взглянул на маленького друга, хромавшего впереди. Бедняга Шуст – зачем только он с ними пошел?! Глядя на его небольшой жалкий силуэт, Фритти ощутил первую вспышку незнакомого чувства: ненависти. Огромные уродливые твари, изводившие их пинками и рычанием, вполне осязаемо существовали – но раз уж существовали, их можно было ненавидеть. Куда они идут? Куда ведут их эти существа? Фритти понимал – в холм.
Таким образом, было по крайней мере что изведать – взглянуть в лицо злу. Это, казалось, немного помогало, хотя Фритти и не сказал бы почему. Да и бессмысленно было слишком в это вдаваться, потому что он знал, подумалось ему снова, – его ждет смерть.
Гроза Тараканов, возглавлявший процессию пленников, принялся что-то бормотать себе под нос. Хвосттрубой не мог различить ни слова в этом сердитом ропоте, и Когтестражи, очевидно, тоже не различали. Они почти сразу перестали обращать на него внимание, но Фритти уловил, как в старом безумном коте постепенно нарастает напряжение. Это встревожило его.
Гроза Тараканов с неистовым воем повернулся к ближайшему стражу, Разорвяку.
– Рычатель! Собака! – завопил разъяренный старый кот. – Твоя песенка спета! Я знаю всю твою мерзость и темноту!
Разорвяк, скривив губы от удивления, чуть заметно отпрянул, и Гроза Тараканов прыгнул мимо него за Деревья. У Фритти ходуном заходило сердце.
Чудовищный Когтестраж был выбит из равновесия лишь на миг; он с рычанием прыгнул вслед Грозе Тараканов. В считанные секунды он поймал его, ударил потрепанного старого кота, проволочил по грязи и вскочил к нему на спину. Раздался бешеный вой – кто из двоих взвыл, Фритти не сказал бы, – и, к его изумлению, Гроза Тараканов поднялся и впился когтями в морду Разорвяку. Перепачканная шерсть Грозы Тараканов вздыбилась, едва он подался вперед; на миг почудилось, что он вдруг вырос, стал мощным. Потом когда Разорвяк снова обрел разум и собрался. Хвосттрубой увидел, что Гроза Тараканов был всего лишь тем, чем был: старым котом, в безумии напавшим на монстра вдвое больше себя. Они сцепились, и Разорвяк нанес Грозе Тараканов сокрушительный удар по морде; старик обессиленно повалился на грязную землю, где и остался лежать; кровь лила у него из носу. Когтестраж, шипя, как скользь, прыгнул вперед, чтобы перервать ему горло, но голос Растерзяка проскрежетал:
– Стой, или я тебе зенки выну!
Разорвяк – его мерцающий взгляд теперь потемнел от жажды крови – на миг смутился. Оскалил зубы, повернулся к начальнику. Растерзяк сухо, шершаво хихикнул.
– Х-ха, – усмехнулся он, – хорошенького дурака сделал из тебя старый хрыч! – Разорвяк посмотрел на начальника с неприкрытой ненавистью, но не двинулся к Грозе Тараканов. – Чуть не сбежал к тому же, а? – съязвил Растерзяк. – Твоя оплошка, сам теперь его и потащишь, пока суд да дело. Тебе бы радоваться, что эта старая крысья шкура еще дышит, потому что Толстяк хотел заполучить всю компашку живьем, – они должны быть живы, по крайней мере пока мы их к нему не доставим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
– То-то. Говорил я вам, что этот клоп прочухается. Теперь-то уж сам понесет свою проклятую, пропитанную солнцем тяжесть.
Хвосттрубой вздрогнул от этого голоса, раздавшегося прямо над головой. Голос говорил на Языке Предков неуклюже, с запинкой, неблагозвучно, жуя слова. Грубые звуки отдавали жестокостью.
Прижав уши к голове, Хвосттрубой медленно-медленно повернулся, чтобы взглянуть через плечо. Там маячило что-то огромное и жуткое.
На Фритти и его спутников, лежавших на сырой земле, глядели сверху три кота. Они были огромны – не меньше Дневного Охотника и Ночного Ловца, сотоварищей Сквозьзабора, – но выглядели совсем по-другому: искаженными, иными, чем было задумано Племя. Их морды были змееподобны – плоскобровы и широкоскулы, а уши располагались чуть ли не за затылками. С этих морд глядели три пары глаз, огромных, глубоко посаженных, пылающих негасимым огнем. Мускулистые тела, узловатые, приземистые и мощные, опирались на широкие лопатообразные лапы с… красными крючковатыми когтями цвета крови.
У Фритти зачастило от страха сердце. Одно из чудищ, посверкивая странными глазами, приблизилось к нему. Как и два других, оно было сплошь черно, как сажа, с несколькими нездоровыми белесыми пятнами на подбрюшье.
– Встать, мррязь, тухлятина. Тебя уже давненько притащили. Теперь ты у меня поскачешь как миленький, а не то отведаешь моих зубов. – Чудище показало все острия пасти. – Понял?
С этими словами тварь наклонилась над Фритти. От нее пахнуло мертвечиной. У Фритти сжались от ужаса горло и желудок, и он смог лишь чуть-чуть повернуть голову.
– Хорошо. Ну тогда ты и твои убогие дружки можете встать.
Хвосттрубой, неспособный больше выносить этот ужасный взгляд, быстро посмотрел на спутников.
Теперь он разглядел мордочку Шустрика. Котенок очнулся, но казался потрясенным до оцепенения. Он не ответил на взгляд Фритти.
– Эй, вы! – Хвосттрубой повернулся. – Слышите, когда я говорю «встать», значит, встать, где бы вы ни были! Это тебе говорит Растерзяк, начальник Когтестражей! Да коли я захочу, вы недосчитаетесь своих поганых кишок, клопы! Встать! Живо!
Превозмогая боль, Фритти встал. Он уже чувствовал, что шерсть у него на спине слипается от чего-то погуще и потеплее, чем дождевая вода. Ему отчаянно хотелось вылизаться, промыть рану, но страх был слишком силен.
Растерзяк прошипел двум другим чудищам:
– Разорвяк! Раскусяк! Солнце вас ожги, чего стоите – вмажьте слизнякам по лапам! Ежели и ухо кому случится откусить – валите! Толстяк не очень-то огорчится, что они не больно хорошенькие! – Растерзяк засмеялся – скрипучий, кашляющий звук резанул слух Фритти. Остальные Когтестражи двинулись вперед и пинками подняли безмолвных Шустрика и Грозу Тараканов на ноги.
В первый раз после возвращения в мир бодрствования Хвосттрубой окинул взглядом местность. Они, очевидно, были все еще в Крысолистье – со всех сторон тянулись в ночь ряды деревьев. Мелкий дождь моросил сквозь ветки; земля была губчатая, намокшая.
Когда трех спутников медленно повели, все, что мог подумать Хвосттрубой, было: «Мне конец. Я не нашел Мягколапку и обрек себя на смерть. Все, мне конец». Потом, покуда Когтестражи подгоняли их свирепыми ударами лап, он задал себе вопрос: «Где Мимолетка?» Хотя Фритти казалось, что они шли целую вечность, по привкусу воздуха он чувствовал – минула еще только середина Прощального Танца. Неужели и вправду он, Мимолетка и Шуст так недавно свивались теплым клубком? Он взглянул на маленького друга, хромавшего впереди. Бедняга Шуст – зачем только он с ними пошел?! Глядя на его небольшой жалкий силуэт, Фритти ощутил первую вспышку незнакомого чувства: ненависти. Огромные уродливые твари, изводившие их пинками и рычанием, вполне осязаемо существовали – но раз уж существовали, их можно было ненавидеть. Куда они идут? Куда ведут их эти существа? Фритти понимал – в холм.
Таким образом, было по крайней мере что изведать – взглянуть в лицо злу. Это, казалось, немного помогало, хотя Фритти и не сказал бы почему. Да и бессмысленно было слишком в это вдаваться, потому что он знал, подумалось ему снова, – его ждет смерть.
Гроза Тараканов, возглавлявший процессию пленников, принялся что-то бормотать себе под нос. Хвосттрубой не мог различить ни слова в этом сердитом ропоте, и Когтестражи, очевидно, тоже не различали. Они почти сразу перестали обращать на него внимание, но Фритти уловил, как в старом безумном коте постепенно нарастает напряжение. Это встревожило его.
Гроза Тараканов с неистовым воем повернулся к ближайшему стражу, Разорвяку.
– Рычатель! Собака! – завопил разъяренный старый кот. – Твоя песенка спета! Я знаю всю твою мерзость и темноту!
Разорвяк, скривив губы от удивления, чуть заметно отпрянул, и Гроза Тараканов прыгнул мимо него за Деревья. У Фритти ходуном заходило сердце.
Чудовищный Когтестраж был выбит из равновесия лишь на миг; он с рычанием прыгнул вслед Грозе Тараканов. В считанные секунды он поймал его, ударил потрепанного старого кота, проволочил по грязи и вскочил к нему на спину. Раздался бешеный вой – кто из двоих взвыл, Фритти не сказал бы, – и, к его изумлению, Гроза Тараканов поднялся и впился когтями в морду Разорвяку. Перепачканная шерсть Грозы Тараканов вздыбилась, едва он подался вперед; на миг почудилось, что он вдруг вырос, стал мощным. Потом когда Разорвяк снова обрел разум и собрался. Хвосттрубой увидел, что Гроза Тараканов был всего лишь тем, чем был: старым котом, в безумии напавшим на монстра вдвое больше себя. Они сцепились, и Разорвяк нанес Грозе Тараканов сокрушительный удар по морде; старик обессиленно повалился на грязную землю, где и остался лежать; кровь лила у него из носу. Когтестраж, шипя, как скользь, прыгнул вперед, чтобы перервать ему горло, но голос Растерзяка проскрежетал:
– Стой, или я тебе зенки выну!
Разорвяк – его мерцающий взгляд теперь потемнел от жажды крови – на миг смутился. Оскалил зубы, повернулся к начальнику. Растерзяк сухо, шершаво хихикнул.
– Х-ха, – усмехнулся он, – хорошенького дурака сделал из тебя старый хрыч! – Разорвяк посмотрел на начальника с неприкрытой ненавистью, но не двинулся к Грозе Тараканов. – Чуть не сбежал к тому же, а? – съязвил Растерзяк. – Твоя оплошка, сам теперь его и потащишь, пока суд да дело. Тебе бы радоваться, что эта старая крысья шкура еще дышит, потому что Толстяк хотел заполучить всю компашку живьем, – они должны быть живы, по крайней мере пока мы их к нему не доставим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86