Машина была добрых двух метров длиной. Огромная воронка на одном конце ее была полна белого жидкого теста. Из насадки выползали на металлический конвейер сырые пончики, чтобы свалиться в длинную ванну с кипящим маслом, и, проплыв по ней в окружении золотых пузырьков, поджаристо-коричневыми вывалиться на другой стороне в поднос с сахарной пудрой. В утреннем воздухе висел восхитительный запах. Мойо добрую минуту стоял, прижавшись носом к стеклу, завороженный парадом шествующих мимо под гудение и пощелкивание электрических моторов пончиков и игрой бирюзовых язычков газового пламени под ванной. Ему никогда не приходило в голову, что в Конфедерации могло сохраниться нечто настолько изумительно архаичное, примитивное и все же сложное. Он распахнул дверь и вошел.
Владелец (новый) — лысеющий мужчина с повязанным на шее платком, в фартуке в синюю и белую полоску — стоял за прилавком, протирая тряпицей его полированные деревянные просторы.
— Доброе утро, сэр, — приветствовал он Мойо. — Чего изволите?
«Это бред, — подумал Мойо, — мы оба покойники, нас обоих вернуло к жизни чудо, а его интересует только что я собираюсь жрать? Нам бы познакомиться поближе, попытаться понять, что случилось, чем все это обернется для вселенной…» Но он ощутил, как в сознании хозяина нарастает тревога, осознал чудовищную хрупкость его рассудка.
— Мне, пожалуйста, один пончик, уж больно они симпатично выглядят. И… горячего шоколада у вас не найдется?
Хозяин облегченно улыбнулся. На лбу его выступил пот.
— Да, сэр.
Он забренчал за прилавком банками и чашками.
— Как думаете, у Эклунд получится?
— Полагаю, да, сэр. Она, похоже, знает что делает. Слышал, она прилетела с другой звезды. Упорная, видимо, особа.
— О да. А вы откуда будете?
— Из Брюгге, сэр. Двадцать первый век. Славный в те времена был город.
— Не сомневаюсь.
Хозяин выставил на прилавок дымящуюся кружку горячего шоколада и пончик. «И что теперь?» — подумал Мойо. Какими деньгами расплачиваться, он не имел понятия.
Ситуация с каждой секундой становилась все более сюрреальной.
— Я запишу на ваш счет, сэр, — проговорил хозяин.
— Спасибо.
Мойо подхватил кружку и тарелку, оглянулся. Кроме него, в кафе было еще трое посетителей, из них двое оказались юной парой, ничего вокруг не замечавшей.
— Не против, если я присяду? — спросил он третью, женщину лет под тридцать, даже не пытавшуюся навести на себя какую-нибудь иллюзию.
Она подняла голову. По пухлым бледным щекам стекали слезы.
— Я уже ухожу, — пробормотала она.
— Не стоит, прошу. — Он сел напротив. — Я хотел поговорить. Уже несколько веков ни с кем не болтал.
Она уткнулась взглядом в свой кофе.
— Знаю.
— Меня зовут Мойо.
— Стефани Эш.
— Рад познакомиться. Не знаю, что сказать. От того, что случилось, я наполовину в ужасе, наполовину — в восторге.
— Меня убили, — прошептала она. — Он… он… он смеялся, когда это делал, и когда я кричала, он только смеялся все громче. Ему это нравилось.
Слезы снова потекли из ее глаз.
— Простите…
— Мои дети. У меня было трое детей, совсем маленьких, старшему всего шесть было. Что у них за жизнь была, когда со мной такое случилось? И Марк, мой муж, — мне кажется, я видела его, но позже, много позже. Он был сломленный, старый…
— Ну-ну, теперь все кончено, — тихонько проговорил Мойо. — А меня автобус сбил. Это вообще-то сложно, попасть под автобус в столице Кочи — вдоль дорог ограждения, и системы безопасности, и прочая защитная ерунда. Но если ты настоящий кретин, да вдобавок пьяный, да еще тебя сзади вся группа на «слабо» берет, тогда можно прыгнуть с барьера прежде, чем сработают тормоза. Я говорю, сложно. Но я справился. И что толку от такой жизни? Девушки у меня не было, детей тоже. Только отец с матерью погоревали, наверное. У вас хоть что-то было — любящая семья, дети, которыми вы гордились. Вас оторвали от них, и это настоящее зло, ничего не скажешь. Но посмотрите на себя — вы ведь их до сих пор любите. И они, держу пари, любят вас, где бы они ни были. По сравнению со мной, Стефани, вы богачка. У вас была полная жизнь.
— Уже нет.
— Нет. Но это для всех нас новое начало, верно? Нельзя позволить себе горевать над прошлым — у нас его слишком много. Тогда ни на что другое времени не останется.
— Знаю. Но нужно привыкнуть, Мойо. Хотя все равно спасибо. Кем вы были — социальным работником?
— Нет. Я был студентом на юридическом.
— Так вы умерли молодым?
— Двадцать два.
— А мне было тридцать два, когда это случилось.
Мойо откусил от пончика, оказавшегося на вкус не хуже, чем на вид, и с ухмылкой показал хозяину выставленные вверх большие пальцы рук.
— Похоже, я здесь не в последний раз.
— По-моему, это глупо, — призналась она.
— По-моему, тоже. Но он так привязывает себя к реальности.
— Вы точно учились на юридическом, а не на философском?
Мойо ухмыльнулся, глядя поверх пончика.
— Вот так лучше. Не стоит бросаться сразу на главные вопросы, только в депрессию себя вгоните. Начинайте с маленьких, а оттуда и до квантовой механики дойдете.
— Я уже запуталась. Я была просто методистом в местном детском клубе, когда вообще работала. Я обожала детей.
— Не думаю, что вы были просто методистом, Стефани.
Она откинулась на спинку стула, вертя в руках крохотную кофейную чашечку.
— И что нам теперь делать?
— Вообще говоря?
— Мы только познакомились!
— Ладно. Говоря вообще — жить, как всегда мечтали. Отныне каждый день будет летним отпуском, когда можно уйти с работы и исполнить свое самое заветное желание.
— Танцы в «Рубикс-отеле», — выпалила Стефани. — Там был изумительный танцевальный зал. На эстраде поместился бы симфонический оркестр, и окна выходили на озеро. Мы там так никогда и не побывали, хотя Майк все обещал. Я мечтала надеть алое платье, а его увидеть в смокинге.
— Неплохо. Да вы романтик, Стефани.
Она покраснела.
— А что вы?
— О нет. У меня мечты примитивного самца — тропические пляжи, фигуристые девчонки, все такое.
— Нет, не верю. В вас есть что-то глубже таких примитивных клише. Кроме того, я рассказала честно.
— Ну… тогда, наверное, горнопланерный спорт. На Кочи это было развлечение для богатых. Планер делается из связно-молекулярной пленки, он весит всего пять килограммов, но размах крыльев у него — двадцать пять метров. Прежде чем купить такую штуку, приходится делать апгрейд сетчатки и коркового процессора, чтобы видеть воздушные потоки, определять скорость на глазок — настоящее рентгеновское зрение. Это чтобы выбрать поток, который донесет тебя до вершины. Клубы устанавливали маршруты через полхребта. Я как-то наблюдал за гонкой. Казалось, что пилоты лежат в прозрачных торпедах. Эта пленка, она такая тонкая, что ее не видно вовсе, если только солнечный луч не упадет под определенным углом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150