По всей видимости, он не собирался ни открывать решетчатую дверь, ни включать ошейник. Курт навострил уши, готовясь ловить каждое слово. Отчего-то он знал, что разговор будет очень серьезный.
— Вот так, малыш, — сказал Хэнк. — Такие дела…
С последним словом безволосый испустил такой тяжелый вздох, будто он и пленник проговорили битых три часа. Подобными словами, казалось, разговор можно завершать.
Но вместо того чтобы так же непредсказуемо уйти, Таран уставился в пол и задумался.
— Какие дела? — буркнул Курт. Безволосый встрепенулся, словно возвращаясь к реальности.
— Завтра ты оставишь эти стены. Покинешь Подворье. — Он усмехнулся, но так, будто неудачно пошутил. — Завтра у тебя будет новый хозяин. Ты с ним, как мне кажется, незнаком, и все-таки… Он тебе вряд ли понравится. Мерзавец еще тот… Курт напрягся. Таран бредит?
— Что-что? Вы собираетесь меня ПРОДАТЬ? Хэнк пожал плечами.
— Ты уж прости, малыш. Так вышло. Я отпирался, как мог, но меня все-таки прижали к стене. На кону не только бабки, моя жизнь, но и Подворье. Чего там, твоя жизнь тоже.
— Это я понял, — оскалился Волк. — Ты распоряжаешься мною, точно какой-то ВЕЩЬЮ!
Сама эта мысль (хотя, казалось бы, за долгие месяцы заточения к ней можно было привыкнуть) приводила его в бешенство. Кому этот урод собирался его продавать? На Подворье плохо, но в другом месте может стать просто невыносимо. Метаморфы, нужно полагать, весьма ценятся в качестве лабораторного мяса где-нибудь в Ульях… Что, если из него набьют чучело, а затем выставят в музее? Экспозиция “Ужасы генетических ошибок”? От этой мысли Курту стало не по себе.
— Да, но так получилось, — ответил безволосый. — В этом мире всегда нужно от кого-то зависеть. Я, каюсь, успел было об этом позабыть… За ошибки всегда приходится платить.
Курт помолчал, стараясь успокоиться. Задавать вопросы, если уж его тюремщик решился откровенничать, следовало очень осторожно. Прежде всего Волк решил выяснить самое главное.
— Кто меня… купит?
— Одна шишка из Гетто… — Таран икнул.
— Кто?
— Гангстер. Череп. — Безволосый, опомнившись, сменил тон: — Осторожно, “волчонок”! Я ПОКА еще твой хозяин. Если уж нарушаешь субординацию, делай это с большим уважением.
Курт хотел огрызнуться, но вовремя обуздал свой гнев. Он еще не все узнал.
Услышанное билось в мозгу, точно пламя.
ЧЕРЕП?
— Тот бритоголовый господин, — осторожно выбирая слова, начал Волк, — что беседовал с вами на днях?
— Беседовал? — Хэнк рассмеялся. — Да, можно сказать и так. Он самый. Что, ты с ним знаком?
— Нет, не довелось… Зачем я ему?
— А я — то почем знаю? — Таран пожал плечами. — Но на арену ты больше не попадешь, это уж точно. Когда я сказал, что твоя жизнь тоже стоит на кону, это была чистая правда. Откажись я тебя продавать, Череп выставил бы в Яме другого бойца. С которым, можешь мне поверить, ты бы не совладал. Отказать же ему в этом поединке я не смог — тут замешаны большие люди, большие деньги и большие проблемы…
В этом Курт не сомневался.
Он поднялся с койки и, расправив плечи, направился к решетке. Таран стоял слишком далеко, у противоположной стены (не дотянуться), но Волк и не собирался делать ничего необдуманного. Он остановился перед решеткой и обхватил прутья когтистыми пальцами. Затем нагнул голову и поглядел на своего тюремщика исподлобья — тем самым взглядом, каким смотрел на шваль из трущоб. На голове у Курта не было капюшона, однако ненависти в этом взгляде было куда больше. Убийство Тарана доставило бы Страйкеру то ни с чем не сравнимое удовольствие, про которое твердили в головизионных рекламах.
— Теперь слушай, работорговец недоделанный, — прорычал Волк. — Дважды повторять не буду, поэтому запоминай. Куда бы ты меня ни отправил — пройдет не слишком много времени, и я вернуть за тобой. Ты мне ответишь за все, что я от тебя натерпелся. Смерть покажется тебе недостижимой и прекрасной мечтой. Сейчас у тебя есть шанс, поэтому слушай…
Хэнк и впрямь насторожился. От Курта не укрылось, что рука безволосого спрятала в кулак пульт управления. Это было хорошо. Можно было продолжать, не опасаясь, что тебя неверно поймут.
— Отпусти меня прямо сейчас, и будешь жить. Обещаю, что не трону ни тебя, ни кого-либо из твоих людей. Обещаю, что никогда не вернусь на Подворье, не стану преследовать тебя ни в Клоповнике, ни в Гетто, ни даже в Аду. Но — лишь в том случае, если дашь мне уйти. — Волк глядел, не отрываясь, в глаза тюремщика. — Прямо сейчас.
На мгновение Курту показалось, что Таран уже готов согласиться — что-то дрогнуло на дне непроницаемых обсидиановых глаз. Что-то, готовое к необдуманным, но желанным поступкам, боролось изо всех сил. Хэнк молчал. Затем дрогнула рука, в которой были зажаты ключи. У Волка появилось чувство, будто он попал в мыльный сериал про врачей. Вот-вот кто-то громко скажет над ухом: “Мы его теряем!”
Так и вышло. Безволосый моргнул. Кулак сжал ключи. Другая рука небрежно переместила в пальцах пульт управления. “Сэр, мы его потеряли!”
Шею “волчонка” обожгли электрические искры. Курт успел привыкнуть к этой боли, почти ежедневно получая некоторый ее заряд. Так, согласно легенде, организм способен привыкнуть к самому сильному яду. Неизвестно, насколько в этом случае было уместно говорить об электричестве, но Курт даже бровью не повел.
Что толку?
Он СМОТРЕЛ на покойника. Что толку говорить?
Через пару мгновений Тарану, судя по всему, самому стало не по себе. Он отключил электроды, развернулся и шагнул за порог. Ничего не говоря, даже не обернувшись.
По лестнице прогремели тяжелые шаги. Хлопнула металлическая дверь. В подвале воцарилась тишина.
Курт вернулся на койку и залез под одеяло.
Сон не шел.
С самого утра Таран пребывал далеко не в лучшем состоянии духа. Давало знать о себе поглощенное накануне виски (годы уже не те), да и, безусловно, то, что предстояло вечером.
А до вечера надо было успеть немало сделать.
Хозяин Подворья был помешан на безопасности, а потому прежде всего сосредоточился на ней. Усиленные наряды были назначены им тотчас после пробуждения. Брандспойты вернулись из подвалов на прежние места, из оружейной извлекли автоматы, а все свободные от нарядов уселись точить мечи и снаряжать магазины. На крыше и во внутреннем дворе царило лихорадочное возбуждение.
Хэнк особо не распространялся о том, что за событие должно свершиться сегодняшним вечером, но и без этого, казалось, все были отлично осведомлены. Впечатление создавалось такое, будто Подворье готовилось к продолжительной и активной осаде. Таран же ходил по двору, сложив руки за спиной, как полководец перед битвой.
В голове его крутилась масса всевозможных соображений.
Вероятность того, что Череп пойдет на предательство, бывший гладиатор допускал всего на пару процентов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
— Вот так, малыш, — сказал Хэнк. — Такие дела…
С последним словом безволосый испустил такой тяжелый вздох, будто он и пленник проговорили битых три часа. Подобными словами, казалось, разговор можно завершать.
Но вместо того чтобы так же непредсказуемо уйти, Таран уставился в пол и задумался.
— Какие дела? — буркнул Курт. Безволосый встрепенулся, словно возвращаясь к реальности.
— Завтра ты оставишь эти стены. Покинешь Подворье. — Он усмехнулся, но так, будто неудачно пошутил. — Завтра у тебя будет новый хозяин. Ты с ним, как мне кажется, незнаком, и все-таки… Он тебе вряд ли понравится. Мерзавец еще тот… Курт напрягся. Таран бредит?
— Что-что? Вы собираетесь меня ПРОДАТЬ? Хэнк пожал плечами.
— Ты уж прости, малыш. Так вышло. Я отпирался, как мог, но меня все-таки прижали к стене. На кону не только бабки, моя жизнь, но и Подворье. Чего там, твоя жизнь тоже.
— Это я понял, — оскалился Волк. — Ты распоряжаешься мною, точно какой-то ВЕЩЬЮ!
Сама эта мысль (хотя, казалось бы, за долгие месяцы заточения к ней можно было привыкнуть) приводила его в бешенство. Кому этот урод собирался его продавать? На Подворье плохо, но в другом месте может стать просто невыносимо. Метаморфы, нужно полагать, весьма ценятся в качестве лабораторного мяса где-нибудь в Ульях… Что, если из него набьют чучело, а затем выставят в музее? Экспозиция “Ужасы генетических ошибок”? От этой мысли Курту стало не по себе.
— Да, но так получилось, — ответил безволосый. — В этом мире всегда нужно от кого-то зависеть. Я, каюсь, успел было об этом позабыть… За ошибки всегда приходится платить.
Курт помолчал, стараясь успокоиться. Задавать вопросы, если уж его тюремщик решился откровенничать, следовало очень осторожно. Прежде всего Волк решил выяснить самое главное.
— Кто меня… купит?
— Одна шишка из Гетто… — Таран икнул.
— Кто?
— Гангстер. Череп. — Безволосый, опомнившись, сменил тон: — Осторожно, “волчонок”! Я ПОКА еще твой хозяин. Если уж нарушаешь субординацию, делай это с большим уважением.
Курт хотел огрызнуться, но вовремя обуздал свой гнев. Он еще не все узнал.
Услышанное билось в мозгу, точно пламя.
ЧЕРЕП?
— Тот бритоголовый господин, — осторожно выбирая слова, начал Волк, — что беседовал с вами на днях?
— Беседовал? — Хэнк рассмеялся. — Да, можно сказать и так. Он самый. Что, ты с ним знаком?
— Нет, не довелось… Зачем я ему?
— А я — то почем знаю? — Таран пожал плечами. — Но на арену ты больше не попадешь, это уж точно. Когда я сказал, что твоя жизнь тоже стоит на кону, это была чистая правда. Откажись я тебя продавать, Череп выставил бы в Яме другого бойца. С которым, можешь мне поверить, ты бы не совладал. Отказать же ему в этом поединке я не смог — тут замешаны большие люди, большие деньги и большие проблемы…
В этом Курт не сомневался.
Он поднялся с койки и, расправив плечи, направился к решетке. Таран стоял слишком далеко, у противоположной стены (не дотянуться), но Волк и не собирался делать ничего необдуманного. Он остановился перед решеткой и обхватил прутья когтистыми пальцами. Затем нагнул голову и поглядел на своего тюремщика исподлобья — тем самым взглядом, каким смотрел на шваль из трущоб. На голове у Курта не было капюшона, однако ненависти в этом взгляде было куда больше. Убийство Тарана доставило бы Страйкеру то ни с чем не сравнимое удовольствие, про которое твердили в головизионных рекламах.
— Теперь слушай, работорговец недоделанный, — прорычал Волк. — Дважды повторять не буду, поэтому запоминай. Куда бы ты меня ни отправил — пройдет не слишком много времени, и я вернуть за тобой. Ты мне ответишь за все, что я от тебя натерпелся. Смерть покажется тебе недостижимой и прекрасной мечтой. Сейчас у тебя есть шанс, поэтому слушай…
Хэнк и впрямь насторожился. От Курта не укрылось, что рука безволосого спрятала в кулак пульт управления. Это было хорошо. Можно было продолжать, не опасаясь, что тебя неверно поймут.
— Отпусти меня прямо сейчас, и будешь жить. Обещаю, что не трону ни тебя, ни кого-либо из твоих людей. Обещаю, что никогда не вернусь на Подворье, не стану преследовать тебя ни в Клоповнике, ни в Гетто, ни даже в Аду. Но — лишь в том случае, если дашь мне уйти. — Волк глядел, не отрываясь, в глаза тюремщика. — Прямо сейчас.
На мгновение Курту показалось, что Таран уже готов согласиться — что-то дрогнуло на дне непроницаемых обсидиановых глаз. Что-то, готовое к необдуманным, но желанным поступкам, боролось изо всех сил. Хэнк молчал. Затем дрогнула рука, в которой были зажаты ключи. У Волка появилось чувство, будто он попал в мыльный сериал про врачей. Вот-вот кто-то громко скажет над ухом: “Мы его теряем!”
Так и вышло. Безволосый моргнул. Кулак сжал ключи. Другая рука небрежно переместила в пальцах пульт управления. “Сэр, мы его потеряли!”
Шею “волчонка” обожгли электрические искры. Курт успел привыкнуть к этой боли, почти ежедневно получая некоторый ее заряд. Так, согласно легенде, организм способен привыкнуть к самому сильному яду. Неизвестно, насколько в этом случае было уместно говорить об электричестве, но Курт даже бровью не повел.
Что толку?
Он СМОТРЕЛ на покойника. Что толку говорить?
Через пару мгновений Тарану, судя по всему, самому стало не по себе. Он отключил электроды, развернулся и шагнул за порог. Ничего не говоря, даже не обернувшись.
По лестнице прогремели тяжелые шаги. Хлопнула металлическая дверь. В подвале воцарилась тишина.
Курт вернулся на койку и залез под одеяло.
Сон не шел.
С самого утра Таран пребывал далеко не в лучшем состоянии духа. Давало знать о себе поглощенное накануне виски (годы уже не те), да и, безусловно, то, что предстояло вечером.
А до вечера надо было успеть немало сделать.
Хозяин Подворья был помешан на безопасности, а потому прежде всего сосредоточился на ней. Усиленные наряды были назначены им тотчас после пробуждения. Брандспойты вернулись из подвалов на прежние места, из оружейной извлекли автоматы, а все свободные от нарядов уселись точить мечи и снаряжать магазины. На крыше и во внутреннем дворе царило лихорадочное возбуждение.
Хэнк особо не распространялся о том, что за событие должно свершиться сегодняшним вечером, но и без этого, казалось, все были отлично осведомлены. Впечатление создавалось такое, будто Подворье готовилось к продолжительной и активной осаде. Таран же ходил по двору, сложив руки за спиной, как полководец перед битвой.
В голове его крутилась масса всевозможных соображений.
Вероятность того, что Череп пойдет на предательство, бывший гладиатор допускал всего на пару процентов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96