Безволосый с пробитым боком лежал на арене, не двигаясь, с закрытыми глазами; из перерезанного горла другого продолжала течь кровь, но уже тонким, неторопливым ручейком; третий лежал на спине, словно черепаха, и пытался ощупать руками страшную рану. На губах у него проступила розовая пена.
Четвертый же крепко вцепился в трезубец.
Толпа наверху начала выкрикивать что-то невнятное — Курт не понимал слов, те звучали слишком медленно. Похоже, по адресу последнего из команды Джона Стивенсона летели поощрения (либо, что действовало эффективнее, — оскорбления), потому как безволосый принялся медленно переступать ногами. Трезубец в сильных руках терзал воздух, словно жуткий, невообразимый миксер.
Волк стоял и не двигался.
Когда безволосый наконец пошел в атаку, Курт стоял на том же месте, что и раньше. Оба “гладиуса” глядели вертикально вниз. Металлическая змеиная морда с раскосыми бойницами неуклонно приближалась. Из обеих дыр смотрели два пылающих ненавистью глаза, а из пасти разве что не высовывался раздвоенный на конце язык… Его, впрочем, заменяло тройное стальное жало.
Курт стоял, не двигаясь, пока гладиатор продвигался вперед, плавно и уверенно, как кобра, передвигая ноги с инстинктивно и непогрешимо рассчитанной точностью. Движения напоминали грациозные танцорские па, доведенные бесчисленными тренировками до автоматизма… И все-таки Волк неторопливо приспустил шторки век. Казалось, у него оставалось время вздремнуть. Глаза, впрочем, по-прежнему отмечали каждую песчинку, что перемещалась на пути гладиатора.
Наконец змея ударила.
Раскосые глаза прыгнули к Волку, и три блестящих лезвия устремились следом. Курт стоял, не шевелясь. Мечи его были опущены вниз. Грудь и шея — до неприличия открыты. Гладиатор поступил вполне предсказуемо, избрав в качестве мишени адамово яблоко.
Толпа за решетчатым куполом испустила напряженный вздох, будто одно живое существо.
Когда от намеченной цели лезвия отделяли какие-то сантиметры, Волк не стал медлить. Он скользнул в сторону — так внезапно, будто и прежде там стоял, а гладиатор просто-напросто не рассчитал траекторию. Мечи Курта поднялись и, взвыв от натуги, с лязгом рухнули меж клыков тройного жала. Курт повел обеими лапами, и клинки скрестились. Трезубец оказался намертво зажат в этом капкане. Глаза безволосого — их было отчетливо видно в отверстиях забрала — не успели даже округлиться, когда Курт предпринял следующее действие. Он шагнул назад и дернул мечи на себя. Трезубец выскользнул из рук безволосого, будто скользкая рыба из рук незадачливого рыбака. Грациозно вращаясь в воздухе, оружие пролетело несколько метров и упало на песок арены. Чуть дальше опустился и легкий “гладиус”, который Волк держал в левой лапе. Жуткое усилие заставило Курта разжать пальцы, чтобы не вывихнуть их или не порвать кожу ладоней.
Но правая лапа рукоять удержала.
Тем не менее Курт не спешил пускать клинок в ход. Гладиатор, вероятно, так ничего и не понял (для него все произошло слишком стремительно, а шары с порядковыми номерами так и остались атрибутом исключительно бильярда), когда правая нога Волка врезалась в его живот, будто пушечное ядро. Гладиатор отлетел на метр и тяжело плюхнулся на спину.
Опустив меч, Волк поднял голову.
Безволосые, обступившие купол, хранили завороженное молчание. Затем кто-то крикнул:
— Убей!
Этот вопль подхватили двое-трое, к ним присоединилось около дюжины. В ладоши, как ни странно, никто не захлопал: обещанных Хэнком аплодисментов Волк так и не дождался… Толпа, похоже, просто не знала, чего ждать от этого мохнатого парня.
Рукоплесканий он пока не заслужил.
— Убей! Убей! Убей!
Болельщики скандировали это с таким остервенением, что любые аналогии с хоккейными фанатами не выдерживали никакого сравнения. Вопль “Шайбу! Шайбу!” казался писком младенца. Здесь же в прямом смысле алкали крови. Жаждали увидеть, как прямое лезвие “гладиуса” прервет очередную жизнь — хладнокровно и беспощадно.
Курт повернул голову и поглядел на Тарана.
Тот поднял правую руку. Большой палец был отставлен от кулака и смотрел вертикально вверх. Толпа тут же притихла, слышалась лишь чья-то невнятная возня — кто-то, похоже, делил деньги. Хэнк повернулся. Волк понял, что тот смотрит на Джона Клинка Стивенсона. Оба безволосых хранили напряженное молчание и лишь скрестили взгляды. Глаза Стивенсона смотрели твердо, потому как прозвище (и, вероятно, репутация) обязывало. Таран отвернулся и поглядел себе под ноги — на “волчонка”.
Толстый палец пополз вниз, будто стрелка тахометра.
Толпа взревела.
— Убей! — взвизгнул кто-то.
Волк стиснул челюсти. Бывший обладатель трезубца лежал на спине, где и упал; грудь его тяжело вздымалась. Из-под забрала торчал черный от щетины подбородок. Парень был безоружен и даже не пытался подняться на ноги. “Гладиус” в волчьей лапе, судя по всему, его заворожил. Звуковой фон кровожадной толпы немало этому способствовал.
— Убей! Убей! Убей!
Курт посмотрел по сторонам. Там, там и там распластались на арене бездыханные тела. Все трое, судя по всему, испустили дух. И повсюду в глаза бросались кроваво-алые пятна. Кровь образовала лужи, полосы, кривые и даже спирали.
Таран решительно ткнул опущенным пальцем.
Волк оскалился и покачал головой. Он не собирался делать ничего более того, что он уже натворил. Защищать собственную жизнь — одно, и совсем другое — убить безоружного по чьей-то прихоти. Курт отнюдь не считал себя положительным персонажем. Он, в конечном итоге, стал причиной гибели собственной Стаи. Любить безволосых у него не было оснований, однако Волк не желал убивать по указке. Заставить же его очень непросто. Хэнк знал об этом не хуже.
И все-таки он кивнул куда-то в сторону, и в следующую секунду шею Курта обожгло как огнем. От неожиданности его пальцы разжались, меч выскользнул и, ткнувшись острием в песок, упал плашмя. Боль терзала нервные окончания Курта, старалась забраться прямо в мозг. Но она была вполне терпимой. Курт мог стоять на ногах и сознавать, что происходит вокруг.
Этого, собственно, тюремщики и добивались. Ошейник мог в считанные секунды сообщить нервной системе Волка заряд такой интенсивности, что оставаться в сознании не смог бы даже слон, не то что паренек, не достигший даже жалкого центнера. Однако Курт находился не в своей камере и не на тренировочной площадке. Все это было очень серьезно. В непосредственной близости находился субъект, который все так же хотел убить мохнатого монстра, дай только шанс…
Вот почему Таран с подручными могли щелкать тумблером лишь до определенного предела. Пока “волчонок” находится в Яме, он должен отдавать себе отчет в своих действиях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Четвертый же крепко вцепился в трезубец.
Толпа наверху начала выкрикивать что-то невнятное — Курт не понимал слов, те звучали слишком медленно. Похоже, по адресу последнего из команды Джона Стивенсона летели поощрения (либо, что действовало эффективнее, — оскорбления), потому как безволосый принялся медленно переступать ногами. Трезубец в сильных руках терзал воздух, словно жуткий, невообразимый миксер.
Волк стоял и не двигался.
Когда безволосый наконец пошел в атаку, Курт стоял на том же месте, что и раньше. Оба “гладиуса” глядели вертикально вниз. Металлическая змеиная морда с раскосыми бойницами неуклонно приближалась. Из обеих дыр смотрели два пылающих ненавистью глаза, а из пасти разве что не высовывался раздвоенный на конце язык… Его, впрочем, заменяло тройное стальное жало.
Курт стоял, не двигаясь, пока гладиатор продвигался вперед, плавно и уверенно, как кобра, передвигая ноги с инстинктивно и непогрешимо рассчитанной точностью. Движения напоминали грациозные танцорские па, доведенные бесчисленными тренировками до автоматизма… И все-таки Волк неторопливо приспустил шторки век. Казалось, у него оставалось время вздремнуть. Глаза, впрочем, по-прежнему отмечали каждую песчинку, что перемещалась на пути гладиатора.
Наконец змея ударила.
Раскосые глаза прыгнули к Волку, и три блестящих лезвия устремились следом. Курт стоял, не шевелясь. Мечи его были опущены вниз. Грудь и шея — до неприличия открыты. Гладиатор поступил вполне предсказуемо, избрав в качестве мишени адамово яблоко.
Толпа за решетчатым куполом испустила напряженный вздох, будто одно живое существо.
Когда от намеченной цели лезвия отделяли какие-то сантиметры, Волк не стал медлить. Он скользнул в сторону — так внезапно, будто и прежде там стоял, а гладиатор просто-напросто не рассчитал траекторию. Мечи Курта поднялись и, взвыв от натуги, с лязгом рухнули меж клыков тройного жала. Курт повел обеими лапами, и клинки скрестились. Трезубец оказался намертво зажат в этом капкане. Глаза безволосого — их было отчетливо видно в отверстиях забрала — не успели даже округлиться, когда Курт предпринял следующее действие. Он шагнул назад и дернул мечи на себя. Трезубец выскользнул из рук безволосого, будто скользкая рыба из рук незадачливого рыбака. Грациозно вращаясь в воздухе, оружие пролетело несколько метров и упало на песок арены. Чуть дальше опустился и легкий “гладиус”, который Волк держал в левой лапе. Жуткое усилие заставило Курта разжать пальцы, чтобы не вывихнуть их или не порвать кожу ладоней.
Но правая лапа рукоять удержала.
Тем не менее Курт не спешил пускать клинок в ход. Гладиатор, вероятно, так ничего и не понял (для него все произошло слишком стремительно, а шары с порядковыми номерами так и остались атрибутом исключительно бильярда), когда правая нога Волка врезалась в его живот, будто пушечное ядро. Гладиатор отлетел на метр и тяжело плюхнулся на спину.
Опустив меч, Волк поднял голову.
Безволосые, обступившие купол, хранили завороженное молчание. Затем кто-то крикнул:
— Убей!
Этот вопль подхватили двое-трое, к ним присоединилось около дюжины. В ладоши, как ни странно, никто не захлопал: обещанных Хэнком аплодисментов Волк так и не дождался… Толпа, похоже, просто не знала, чего ждать от этого мохнатого парня.
Рукоплесканий он пока не заслужил.
— Убей! Убей! Убей!
Болельщики скандировали это с таким остервенением, что любые аналогии с хоккейными фанатами не выдерживали никакого сравнения. Вопль “Шайбу! Шайбу!” казался писком младенца. Здесь же в прямом смысле алкали крови. Жаждали увидеть, как прямое лезвие “гладиуса” прервет очередную жизнь — хладнокровно и беспощадно.
Курт повернул голову и поглядел на Тарана.
Тот поднял правую руку. Большой палец был отставлен от кулака и смотрел вертикально вверх. Толпа тут же притихла, слышалась лишь чья-то невнятная возня — кто-то, похоже, делил деньги. Хэнк повернулся. Волк понял, что тот смотрит на Джона Клинка Стивенсона. Оба безволосых хранили напряженное молчание и лишь скрестили взгляды. Глаза Стивенсона смотрели твердо, потому как прозвище (и, вероятно, репутация) обязывало. Таран отвернулся и поглядел себе под ноги — на “волчонка”.
Толстый палец пополз вниз, будто стрелка тахометра.
Толпа взревела.
— Убей! — взвизгнул кто-то.
Волк стиснул челюсти. Бывший обладатель трезубца лежал на спине, где и упал; грудь его тяжело вздымалась. Из-под забрала торчал черный от щетины подбородок. Парень был безоружен и даже не пытался подняться на ноги. “Гладиус” в волчьей лапе, судя по всему, его заворожил. Звуковой фон кровожадной толпы немало этому способствовал.
— Убей! Убей! Убей!
Курт посмотрел по сторонам. Там, там и там распластались на арене бездыханные тела. Все трое, судя по всему, испустили дух. И повсюду в глаза бросались кроваво-алые пятна. Кровь образовала лужи, полосы, кривые и даже спирали.
Таран решительно ткнул опущенным пальцем.
Волк оскалился и покачал головой. Он не собирался делать ничего более того, что он уже натворил. Защищать собственную жизнь — одно, и совсем другое — убить безоружного по чьей-то прихоти. Курт отнюдь не считал себя положительным персонажем. Он, в конечном итоге, стал причиной гибели собственной Стаи. Любить безволосых у него не было оснований, однако Волк не желал убивать по указке. Заставить же его очень непросто. Хэнк знал об этом не хуже.
И все-таки он кивнул куда-то в сторону, и в следующую секунду шею Курта обожгло как огнем. От неожиданности его пальцы разжались, меч выскользнул и, ткнувшись острием в песок, упал плашмя. Боль терзала нервные окончания Курта, старалась забраться прямо в мозг. Но она была вполне терпимой. Курт мог стоять на ногах и сознавать, что происходит вокруг.
Этого, собственно, тюремщики и добивались. Ошейник мог в считанные секунды сообщить нервной системе Волка заряд такой интенсивности, что оставаться в сознании не смог бы даже слон, не то что паренек, не достигший даже жалкого центнера. Однако Курт находился не в своей камере и не на тренировочной площадке. Все это было очень серьезно. В непосредственной близости находился субъект, который все так же хотел убить мохнатого монстра, дай только шанс…
Вот почему Таран с подручными могли щелкать тумблером лишь до определенного предела. Пока “волчонок” находится в Яме, он должен отдавать себе отчет в своих действиях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96