Почему же теперь боюсь трехмесячного младенца и какого-то жреца?
Прежде чем я успокоился и заставил себя войти в дверь, какой-то оборванец в засаленных обносках прошел мимо, споткнувшись о мою ногу. Он охнул и взмахнул руками, едва не падая на меня. Я сморщился от отвращения от его вида и запаха, но схватил бедолагу за руку, не позволив ему упасть.
– Да благословит вас Долгар, господин, – забормотал он. – Простите, извините. – Он коснулся одной рукой своей головы, поклонился и собрался улизнуть, но я не отпускал его. – Прошу вас, господин…
Не слишком деликатным движением я завернул его руку за спину и выдернул мой кожаный футляр из неожиданно сильной руки, спрятанной между складками грязного платья. По счастью, не растерял своих умений за время летнего безумия. Я сразу заметил металлический блеск в складках одежды, развернулся и отбил кинжал, который взлетел в воздух и со звоном ударился о грязные кирпичи здания. К моему изумлению, нищий яростно оскалился и пошел на меня. Я схватил его свободной рукой и развернул вокруг оси, он повис у меня на руке вонючей гусеницей.
– Не смей! – произнес я, глядя в черные глаза: их молодой блеск не соответствовал всему остальному облику. Потом я оттолкнул его, поднял нож и засунул его себе за ремень. Когда нищий с проклятиями исчез в тени домов, я прислонился к стене и облегченно выдохнул, убирая футляр на место. Как близка была опасность! Все еще взвинченный, я едва не задохнулся от изумления, когда с ближайшей крыши снялась огромная коричневато-белая птица, похожая на орла или стервятника, и пролетела у меня перед носом, прежде чем раствориться в солнечном сиянии в конце переулка.
Я стряхнул с себя неприятные ощущения, оставшиеся после стычки, и шагнул внутрь пивной. В ней было темно и душно, места хватало лишь на три столика с шаткими ящиками и пустыми бочонками вокруг них вместо обычных стульев. В одном углу, прислонясь к стене, сидел человек. Судя по долетавшим до меня звукам, ему снились навеянные выпитым сны. Но как только я переступил порог, он резко всхрапнул и закашлялся.
– Жарко сегодня, путник, – пробормотал он. – Не хочешь ли утолить жажду?
– Да, – отозвался я. – Кружку вашего самого лучшего.
Человек вышел в заднюю дверь и, прежде чем я нашел ящик, который мог бы выдержать мой вес, уже вернулся с кружкой. Я вынул из кармана монетку и подкинул ее над головой. Как и ожидалось, его движения вовсе не походили на движения перебравшего пива человека. Он выхватил монетку из воздуха со скоростью ящерицы, хватающей комара.
– Откуда ты, путник?
– Кареш, – ответил я. Довольно близко. Кареш был манганарским городом недалеко от границы с Эззарией. Я знал его не лучше, чем любой другой город, но была надежда, что этот человек не ходил дальше второго переулка от своей пивной. – Я ищу одного человека. Мне сказали, что он часто приходит в вашу пивную и покупает пиво целыми бочонками. Говорит, что здесь лучшее пиво с этой стороны от Загада, правда, пивовары Кареша с этим не согласны. Вы его не знаете?
Именно эти слова мне было велено сказать последними людьми из тех, с кем я общался за эти дни, начав с информации, сообщенной мне Катрин.
– И кто же тебе это рассказал?
– Меня направили хранители.
Не понимаю, как я мог не заметить еще одного человека, тоже находившегося в этой темной комнате, но, как только я произнес пароль, я почувствовал его справа, сидевшего за третьим столиком, опустив подбородок на ладонь. Я быстро развернулся на своем ящике, едва не опрокинув кружку от изумления. «Следи за своей спиной, дурак. Ты ведешь себя легкомысленно».
– Я не вижу своего бочонка, – произнес из тени негромкий голос.
– Я хотел посмотреть, что это за человек, прежде чем довериться ему.
– Добрый Фейдор, зажги свет. Твоя пивная похожа на темное подземелье Нурада, где томился Долгар.
Хозяин достал откуда-то лампу, зажег ее и поставил на стол между мной и человеком с тихим голосом. Потом он переставил мою кружку на другой стол, перетащил бочонок к двери, уселся на него и снова как бы заснул.
При свете лампы выяснилось, что на человеке одежды жреца Долгара, поношенные, выцветшие тряпки, обернутые вокруг груди и талии, и он, как и его собратья, бреет голову. У него на лбу было нарисованное пеплом пятно в память об огне, поглотившем Долгара. На тыльной стороне обеих ладоней были шрамы от ожогов, которые должны были подтверждать легенду о том, что огонь превращает человека в бога. Но знаки и символы едва ли могли дать представление об этом человеке. Я не смог бы отнести его к какому-либо известному мне типу людей. Он казался моложе, чем я ожидал, не старше двадцати пяти, лицо состояло из одних острых углов, нижняя губа сильно выдавалась вперед. Хотя такая внешность выдавала крестьянское происхождение, что было обычно для бедных жрецов манганарских богов, его черные, глубоко посаженные глаза были остры, как кинжал Смотрителя. Руки были явно знакомы с землей. Кисти слегка скрючены, кожа со въевшейся в поры пылью, которую невозможно было отмыть. Но в его лице теплилось спокойствие, которого я ни разу не наблюдал у людей, живущих в бедности и заботах. Крестьяне, даже жрецы, редко находили время для медитаций.
– Конечно, вы можете разглядывать меня сколько угодно, – заговорил он на одном из манганарских диалектов. – Тут особо не на что смотреть, так всегда говорила моя мама, и сложно судить о том, какой я человек, если исходить только из внешности. Обо мне могут рассказать мои поступки.
– Тогда говори.
– Я всего лишь бедный жрец могущественного Долгара. Мы с моими братьями служим нашему святому хозяину, давая приют детям, оставшимся без семьи из-за войны, болезней или по иным причинам. Мы ни о чем не спрашиваем, лишь бы нас не беспокоили. Этого достаточно?
Его слова и его взгляд казались искренними, в них не было никакого подтекста или обмана. Мне даже стало стыдно, когда я перестроил восприятие и посмотрел в глубь него. Наверное, на него уже смотрели так. Я не знал, кто еще из эззарийцев приходил сюда, вручая свои судьбы в костлявые руки этого человека. Но узнаю… а он не отводит взгляда. Очень странно… Вижу простого хорошего человека без особых амбиций, человека, живущего в мире с собой. Ничего настораживающего или пугающего. Когда я вернулся к обычным ощущениям, у меня на миг закружилась голова. Так иногда бывает, когда вы вдруг теряете равновесие и знаете, что в следующий миг упадете, несмотря на то что только что твердо стояли на земле… Так случалось, когда я прыгал с утеса в чужую душу и расправлял крылья, чтобы превратить падение в полет. Я решил, что это из-за моей ненависти к городу, из-за усталости, вызванной им. Краски, лица, дерзийцы с мечами, птица, пролетевшая мимо моего лица, нищие, белые кинжалы на стенах, флаги и снова лица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103