Красиво, не поспоришь. Двигаются они стремительно и в то же время очень плавно, ни одного колющего удара – дело не только в скругленном оконечье клинка: лезвие заточено лишь на последней трети, поскольку главная задача – не столько ранить, сколько покалечить врага сильным ударом по руке, плечу или ребрам, заставить противника выйти из боя и затем добить.
Тактика дикарская, но вполне действенная, особенно если учитывать, что германцы не приучены сражаться в плотном строю, каждый геройствует в одиночку. Оттого и традиция поединка у варваров куда более развита, чем у римлян.
Детишки батавов, пришедшие взглянуть на ратную потеху, жизнерадостно голосили – Алатей, вооруженный одним мечом, теснил более тяжеловесного и широкого Гундамира, парировавшего удары щитом и изредка старавшегося достать анта своим клинком. Зато его оборону пробить было невозможно, как Алатей ни плясал вокруг вандала.
Наконец Гундамиру забава надоела, он подпустил увлекшегося соперника поближе, внезапно и резко ударил Алатея обшитым кожей ребром щита в лицо, чем моментально поверг анта наземь, картинно занес меч для последнего удара…
Ант не сплоховал – извернулся, резко ударил ногами сзади под колени Гундамира, в результате оба оказались на мерзлой глине. Вылетевший из рук меч упал поодаль.
– Никто не победил, – сказал ант, сплевывая кровавую слюну и поднимаясь. Протянул руку, помог вандалу утвердиться на ногах. – Едва зубы мне не выбил, отродье Гарма!.. Губу рассек. Скильд, теперь понял, как надо? Гундамир, возьми палку вместо меча, а Скильд пускай возьмет щит и настоящий меч. Если он хотя бы коснется лезвием твоей одежды, будем считать, что Найденыш одержал славную победу!
Победы Северин на этот раз не одержал, больше того – пропустил шесть болезненных ударов палкой по голове, защищенной легким кожаным шлемом, по правому предплечью и плечу. В настоящем сражении он бы давно погиб.
– Взрослый мужчина, а ничего не умеешь, – очень огорченно проговорил вандал по окончании поединка. Он всегда принимал любые неудачи близко к сердцу. Хлопнул Северина по спине, едва дух не вышиб. – Ничего, выучишься. А меня взамен научишь ромейским рунам, любой начертанный знак несет в себе волшебство!
В отместку картулярий нынешним же вечером заставил Гундамира вырезать на гладком полене следующую латинскую надпись: Credo in Unum Deum – «Верую во Единого Бога» и христианский крест. И ничего, получилось очень даже неплохо: «ромейские руны» были ровными, а само полешко с разрешения старого батава, хозяина дома, утвердили рядом с истуканами, стоявшими за скамьей старейшины: если руны привлекают добро, хотя и посвящены иному божеству, значит это правильно. Так всеми богами одобрено.
«Первая победа на миссионерском поприще, – грустно подумал Северин. – Дядя Ремигий порадовался бы. Где-то он теперь?.. Нет, не так: где он, а где я?»
Кроме ставших ежедневными воинских развлечений с Гундамиром и Алатеем (картулярий постепенно втягивался, и ему становилось интересно), делать в безымянной батавской деревеньке было решительно нечего. Обитавшие здесь варвары неустанно трудились, едва поднималась заря: если сидеть бездеятельно, умрешь с голоду и не будет к весне товаров на обмен с обитающими южнее франками.
Весна же подступала – Германское море утихло, штормы прекратились, ветер унес облака на восток, и дни напролет светило солнце, катящееся по голубому небу по нахоженному пути от восхода к закату. Дважды Северина позвали на охоту – мужчины-батавы вместе с Беовульфом, Хререком и готами-Амалунгами ходили на медведя, а через день все вместе на тура: громадного лесного быка с удивительными рогами и гладкой темной шкурой.
Обе охоты были счастливыми – поморские варвары вновь убедились, что Нибелунги приносят удачу, особенно если учитывать, что на охоте никто не пострадал и не погиб, а Беовулъф, как военный вождь, взял на рогатину огромную медведицу и сразил ее в единоборстве.
Из трех добытых туров одного посвятили богам – такое жертвоприношение Северин видел впервые: тушу быка уложили в старую ладью и вывели ее в устье Меза, чтобы течение унесло требу в море. Пусть Ньорд, повелитель глубин, всласть попирует и потом отблагодарит батавов своими дарами – побережное племя жило морем и морских богов чтило едва ли не больше властителя битв, Тиваза.
Северин, которому ничего не оставалось, кроме как слушать, вникать и стараться не навязывать варварам свою точку зрения, завел себе собственный распорядок дня, весьма отличный от суасонского. Найденыша никто не заставлял что-либо делать – хочешь спи, хочешь гуляй по берегу или в лесу, хочешь слушай рассказы стариков, поучавших детишек (старейшины батавов рассказывали истории ничуть не хуже, чем Беовульф). Однако само собой получилось так: Северин приучился подниматься на рассвете, вместе с остальными быстро перекусывал остатками вечерней трапезы, брал с собой тыквенную баклажку с ячменным пиво и уходил в дюны – думать.
Думать было тяжко – впервые очень близко познакомившись с варварами (дружина и приближенные Хловиса Меровинга не в счет), он начал понимать, что живут они истинно христианской, апостольской жизнью: неустанные труды, искренняя забота о семье, похвальная бережливость, нестяжательство (Беовульф подарил старейшинам несколько золотых вещиц, их немедля припрятали, сказав, что в голодный год будет на что выменять зерно или мясо – ни один старейшина не надел на себя гривну или браслет!), душевное, хоть и разорительное гостеприимство – зима на исходе, припасов осталось мало, а тут восемь лишних ртов! И ведь не женщины, а воины! Но все лучшее – на стол, для гостей!
Это ли не христианские добродетели? Вот где стоит сеять Зерна Истины, о которых так много говорил епископ Ремигий! Но как с этими добродетелями согласуется язычество и ужасающие обычаи батавов, когда «ненужное» дитя выносят в лютую зиму за ограду, неверной жене бреют в знак позора голову и оставляют ее близ волчьего логова связанную, на съедение дикому зверю, а к святилищу Тиваза приносят головы убитых врагов, туда же отправляют уродов и калек?
Вскоре раздумья над этими противоречиями Северину надоедали, и к полудню он шел на возвышенность за деревней, где его обычно ждали Гундамир, Алатей и заинтересовавшийся забавой Хререк-дан, большой искусник в метании короткого копья, ножей и любитель «бьорнхильд» – «медвежьей битвы», так на диалекте данов он называл драку вовсе без оружия. Это не привычный римлянину кулачный бой, а подражание настоящим медведям, когда человек идет шатающейся походкой, одновременно позволяющей сохранять равновесие, бьет наотмашь полной горстью, а не кулаком, уворачивается от ответных ударов с ловкостью медведя и снова налетает на врага всей массой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Тактика дикарская, но вполне действенная, особенно если учитывать, что германцы не приучены сражаться в плотном строю, каждый геройствует в одиночку. Оттого и традиция поединка у варваров куда более развита, чем у римлян.
Детишки батавов, пришедшие взглянуть на ратную потеху, жизнерадостно голосили – Алатей, вооруженный одним мечом, теснил более тяжеловесного и широкого Гундамира, парировавшего удары щитом и изредка старавшегося достать анта своим клинком. Зато его оборону пробить было невозможно, как Алатей ни плясал вокруг вандала.
Наконец Гундамиру забава надоела, он подпустил увлекшегося соперника поближе, внезапно и резко ударил Алатея обшитым кожей ребром щита в лицо, чем моментально поверг анта наземь, картинно занес меч для последнего удара…
Ант не сплоховал – извернулся, резко ударил ногами сзади под колени Гундамира, в результате оба оказались на мерзлой глине. Вылетевший из рук меч упал поодаль.
– Никто не победил, – сказал ант, сплевывая кровавую слюну и поднимаясь. Протянул руку, помог вандалу утвердиться на ногах. – Едва зубы мне не выбил, отродье Гарма!.. Губу рассек. Скильд, теперь понял, как надо? Гундамир, возьми палку вместо меча, а Скильд пускай возьмет щит и настоящий меч. Если он хотя бы коснется лезвием твоей одежды, будем считать, что Найденыш одержал славную победу!
Победы Северин на этот раз не одержал, больше того – пропустил шесть болезненных ударов палкой по голове, защищенной легким кожаным шлемом, по правому предплечью и плечу. В настоящем сражении он бы давно погиб.
– Взрослый мужчина, а ничего не умеешь, – очень огорченно проговорил вандал по окончании поединка. Он всегда принимал любые неудачи близко к сердцу. Хлопнул Северина по спине, едва дух не вышиб. – Ничего, выучишься. А меня взамен научишь ромейским рунам, любой начертанный знак несет в себе волшебство!
В отместку картулярий нынешним же вечером заставил Гундамира вырезать на гладком полене следующую латинскую надпись: Credo in Unum Deum – «Верую во Единого Бога» и христианский крест. И ничего, получилось очень даже неплохо: «ромейские руны» были ровными, а само полешко с разрешения старого батава, хозяина дома, утвердили рядом с истуканами, стоявшими за скамьей старейшины: если руны привлекают добро, хотя и посвящены иному божеству, значит это правильно. Так всеми богами одобрено.
«Первая победа на миссионерском поприще, – грустно подумал Северин. – Дядя Ремигий порадовался бы. Где-то он теперь?.. Нет, не так: где он, а где я?»
Кроме ставших ежедневными воинских развлечений с Гундамиром и Алатеем (картулярий постепенно втягивался, и ему становилось интересно), делать в безымянной батавской деревеньке было решительно нечего. Обитавшие здесь варвары неустанно трудились, едва поднималась заря: если сидеть бездеятельно, умрешь с голоду и не будет к весне товаров на обмен с обитающими южнее франками.
Весна же подступала – Германское море утихло, штормы прекратились, ветер унес облака на восток, и дни напролет светило солнце, катящееся по голубому небу по нахоженному пути от восхода к закату. Дважды Северина позвали на охоту – мужчины-батавы вместе с Беовульфом, Хререком и готами-Амалунгами ходили на медведя, а через день все вместе на тура: громадного лесного быка с удивительными рогами и гладкой темной шкурой.
Обе охоты были счастливыми – поморские варвары вновь убедились, что Нибелунги приносят удачу, особенно если учитывать, что на охоте никто не пострадал и не погиб, а Беовулъф, как военный вождь, взял на рогатину огромную медведицу и сразил ее в единоборстве.
Из трех добытых туров одного посвятили богам – такое жертвоприношение Северин видел впервые: тушу быка уложили в старую ладью и вывели ее в устье Меза, чтобы течение унесло требу в море. Пусть Ньорд, повелитель глубин, всласть попирует и потом отблагодарит батавов своими дарами – побережное племя жило морем и морских богов чтило едва ли не больше властителя битв, Тиваза.
Северин, которому ничего не оставалось, кроме как слушать, вникать и стараться не навязывать варварам свою точку зрения, завел себе собственный распорядок дня, весьма отличный от суасонского. Найденыша никто не заставлял что-либо делать – хочешь спи, хочешь гуляй по берегу или в лесу, хочешь слушай рассказы стариков, поучавших детишек (старейшины батавов рассказывали истории ничуть не хуже, чем Беовульф). Однако само собой получилось так: Северин приучился подниматься на рассвете, вместе с остальными быстро перекусывал остатками вечерней трапезы, брал с собой тыквенную баклажку с ячменным пиво и уходил в дюны – думать.
Думать было тяжко – впервые очень близко познакомившись с варварами (дружина и приближенные Хловиса Меровинга не в счет), он начал понимать, что живут они истинно христианской, апостольской жизнью: неустанные труды, искренняя забота о семье, похвальная бережливость, нестяжательство (Беовульф подарил старейшинам несколько золотых вещиц, их немедля припрятали, сказав, что в голодный год будет на что выменять зерно или мясо – ни один старейшина не надел на себя гривну или браслет!), душевное, хоть и разорительное гостеприимство – зима на исходе, припасов осталось мало, а тут восемь лишних ртов! И ведь не женщины, а воины! Но все лучшее – на стол, для гостей!
Это ли не христианские добродетели? Вот где стоит сеять Зерна Истины, о которых так много говорил епископ Ремигий! Но как с этими добродетелями согласуется язычество и ужасающие обычаи батавов, когда «ненужное» дитя выносят в лютую зиму за ограду, неверной жене бреют в знак позора голову и оставляют ее близ волчьего логова связанную, на съедение дикому зверю, а к святилищу Тиваза приносят головы убитых врагов, туда же отправляют уродов и калек?
Вскоре раздумья над этими противоречиями Северину надоедали, и к полудню он шел на возвышенность за деревней, где его обычно ждали Гундамир, Алатей и заинтересовавшийся забавой Хререк-дан, большой искусник в метании короткого копья, ножей и любитель «бьорнхильд» – «медвежьей битвы», так на диалекте данов он называл драку вовсе без оружия. Это не привычный римлянину кулачный бой, а подражание настоящим медведям, когда человек идет шатающейся походкой, одновременно позволяющей сохранять равновесие, бьет наотмашь полной горстью, а не кулаком, уворачивается от ответных ударов с ловкостью медведя и снова налетает на врага всей массой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84