Если ты находишься на землях иного народа – без разницы, византийцы это, египтяне, индусы или неизвестные троглодиты – изволь задобрить их богов. Не помешает.
Таким образом неоязычник, отрицающий «чужих» богов, становится уже не язычником, а последователем определенной, строго ограниченной рамками СВОЕЙ веры доктрины и неудержимо катится к столь презираемому им единобожию. Диалектического противоречия он не замечает, неоязычнику это не нужно – логика для таких граждан недоступна, им вполне достаточно внешней составляющей такой, с позволения сказать, «религии». Надел на шею коловорот, принес банку тушенки в качестве подношения «священном дереву», помянул при молнии и громе Перуна – и хватит. Утром же можно спокойно идти в офис и заниматься консалтингом, эдвайзингом, риммингом, шоппингом, мерчандайзингом и пауэрлифтингом…
Ладно неоязычники – публика эта фанатична, в исторической науке малообразована, ученых книжек не читает, ограничиваясь «Велесовой книгой», а на всех, кто пытается хоть что-нибудь объяснить, мигом вешает нехорошие ярлыки пообиднее и позлее: своеобразная форма защиты любимой idee fixe, которую логикой и серьезными рассуждениями не подтвердишь. Однако когда за нечто весьма похожее принимаются писатели – это начинает вызывать уже не смех, а весьма серьезные вопросы, главный из которых звучит так: литература – это не только развлекательный бизнес! Милейший автор, вы головой думаете, когда пишете?
…Всегда и во все эпохи литература, претендующая на минимум серьезности, несла еще и образовательную нагрузку. Жанр fantasy не исключение, кстати – достаточно вспомнить классику, например «Властелина колец» Дж. Р. Р. Толкина. По этой книге защищен не один десяток диссертаций, а сколько еще впереди? Изучить все глубины «детской книжки про хоббитов» удастся еще очень не скоро.
И научную фантастику не забудем – художественные романы-энциклопедии Жюля Верна, из которых малоинтересующийся наукой читатель мог узнать об устройстве паровой машины или дирижабля, были только началом, а потом появились Беляев, Хайнлайн и Азимов, братья Стругацкие и Дэн Симмонс. В их книгах отыщутся и пророчества, и предостережения, и глубокая философия, заставляющие читателя думать, а не просто следить за дурацкими приключениями главного героя, составленными из секса, стрельбы, алкоголя, снова секса и снова стрельбы – таких романов, к сожалению, предостаточно, взгляните на книжные прилавки.
К чему я веду? Вспомним Булата Окуджаву: «…исторический роман сочинял я понемногу, пробиваясь, как в туман, от пролога к эпилогу». Ключевые слова здесь – «пробиваясь, как в туман». Неважно, в каком жанре работает автор – «чистая» история, основанная на документах, хрониках и летописях, историческое fantasy, в котором может и должна присутствовать «чудесная составляющая», историческая фантастика или альтернативная история.
В любом случае над писателем будут обидно хихикать, если он упомянет погоны у красноармейца в 1942 году, будет цитировать Евангельские афоризмы устами героя-римлянина эпохи Мария и Суллы, припишет известные слова императора Наполеона фельдмаршалу Михаилу Кутузову или внезапно сообщит публике о том, что в молодости Адольф Гитлер был не художником в Вене, а ветеринаром в Граце.
Постулат о литературной достоверности, Literary credibility, впервые выдвинул уже упомянутый профессор Толкин. Слова «литературная достоверность» каждый писатель обязан выбить на мраморной плите золотыми буквами и вывесить таковую плиту над своим рабочим местом так, чтобы она постоянно бросалась в глаза (это не касается авторов дамских романов, плохих детективов в мягких обложках и дешевого fantasy «про эльфов»).
Во всех остальных случаях достоверность необходима категорически, иначе, во-первых, автор будет выглядеть смешно в глазах людей, знакомых с тематикой, а во-вторых, обманет (возможно, ненамеренно) читателя, не разбирающегося в тонкостях описываемых материй – будь то посуда, какой пользовались египтяне эпохи Клеопатры, или конструкция атомного реактора 1956 года производства.
Не знаешь, как выглядели эти предметы или устройства, – найди нужную книжку или залезь в Интернет, в наш информационный век любые сведения доступны. Кроме того, достоверность повышает самоуважение – я описал вещь правильно…
Хорошо, с материальной составляющей связанного с историей романа мы худо-бедно разобрались. Музеев и археологических справочников без числа, исследовательских книг еще больше, про Интернет мы скромно умолчим. Но ведь героями литературного произведения являются не плошки, мечи, сапоги или подковы!
Оставим общение между валяющимися на столе монетой и кинжалом матерущим постмодернистам и вернемся в реальность: мыслят, действуют и разговаривают люди. Они же управляют предметами и используют их в своих целях.
Но если «древний славянин», полностью снаряженный так, как ему и положено, носящий правильную обувь, правильную рубаху и пьющий правильное пиво из правильного кувшина, начинает выражаться и действовать, как гопник в красной шапке из Южного Бутово, опять начинаются презрительные смешки.
Сами подумайте, для варвара V века слова «пацан» или «в натуре» подходят так же, как «экзистенциальный» или «трансцендентный» к вышеозначенному гопнику и его традиционному лексическому уровню.
И уж точно варвар не станет вести себя как современный человек в тех или иных обстоятельствах. Например, «дать по морде» что у германцев, что у славян считалось немыслимым – человеческое лицо неприкосновенно; ударив, плюнув (или даже прикоснувшись без разрешения к бороде!) в лицо, ты нанес оскорбление, которое смывается только кровью и смертью обидчика!
Встает серьезнейшая и почти неразрешимая проблема: писателю надо хоть приблизительно понять, как думали люди прошлого. Что считали обидным, вызывающим или наоборот, приятным и учтивым.
Как ни странно, но судя по всем дошедшим до нас источникам, «грубые и жестокие» варвары являлись людьми с весьма тонкой душевной организацией. Нет-нет, никакого гламура, никакой жеманности – и славянин, и германец действительно были и грубыми, и жестокими. В нашем понимании.
А вот мы с точки зрения предков выглядели бы сущими скотами: невнимательными, эгоистичными, сквернословными, не чтящими традиции, забывающими родственников, злыми к родителям, не умеющими гордиться семьей и родом, жадными, сребролюбивыми и даже нечистоплотными – тогда почиталась не телесная «нечистота», а чистота мысли, чистота разума, чистота устремлений.
Убийство врага в эту систему ценностей тоже входило и было делом совершенно естественным и обязательным…
Вандал или словен со вшами в бороде куда чище и добрее дважды в день принимающего душ московского офисного работника, забывшего изнывающую в нищете мать где-нибудь в Коврове или брошенного сына прижитого «по глупости и молодости».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Таким образом неоязычник, отрицающий «чужих» богов, становится уже не язычником, а последователем определенной, строго ограниченной рамками СВОЕЙ веры доктрины и неудержимо катится к столь презираемому им единобожию. Диалектического противоречия он не замечает, неоязычнику это не нужно – логика для таких граждан недоступна, им вполне достаточно внешней составляющей такой, с позволения сказать, «религии». Надел на шею коловорот, принес банку тушенки в качестве подношения «священном дереву», помянул при молнии и громе Перуна – и хватит. Утром же можно спокойно идти в офис и заниматься консалтингом, эдвайзингом, риммингом, шоппингом, мерчандайзингом и пауэрлифтингом…
Ладно неоязычники – публика эта фанатична, в исторической науке малообразована, ученых книжек не читает, ограничиваясь «Велесовой книгой», а на всех, кто пытается хоть что-нибудь объяснить, мигом вешает нехорошие ярлыки пообиднее и позлее: своеобразная форма защиты любимой idee fixe, которую логикой и серьезными рассуждениями не подтвердишь. Однако когда за нечто весьма похожее принимаются писатели – это начинает вызывать уже не смех, а весьма серьезные вопросы, главный из которых звучит так: литература – это не только развлекательный бизнес! Милейший автор, вы головой думаете, когда пишете?
…Всегда и во все эпохи литература, претендующая на минимум серьезности, несла еще и образовательную нагрузку. Жанр fantasy не исключение, кстати – достаточно вспомнить классику, например «Властелина колец» Дж. Р. Р. Толкина. По этой книге защищен не один десяток диссертаций, а сколько еще впереди? Изучить все глубины «детской книжки про хоббитов» удастся еще очень не скоро.
И научную фантастику не забудем – художественные романы-энциклопедии Жюля Верна, из которых малоинтересующийся наукой читатель мог узнать об устройстве паровой машины или дирижабля, были только началом, а потом появились Беляев, Хайнлайн и Азимов, братья Стругацкие и Дэн Симмонс. В их книгах отыщутся и пророчества, и предостережения, и глубокая философия, заставляющие читателя думать, а не просто следить за дурацкими приключениями главного героя, составленными из секса, стрельбы, алкоголя, снова секса и снова стрельбы – таких романов, к сожалению, предостаточно, взгляните на книжные прилавки.
К чему я веду? Вспомним Булата Окуджаву: «…исторический роман сочинял я понемногу, пробиваясь, как в туман, от пролога к эпилогу». Ключевые слова здесь – «пробиваясь, как в туман». Неважно, в каком жанре работает автор – «чистая» история, основанная на документах, хрониках и летописях, историческое fantasy, в котором может и должна присутствовать «чудесная составляющая», историческая фантастика или альтернативная история.
В любом случае над писателем будут обидно хихикать, если он упомянет погоны у красноармейца в 1942 году, будет цитировать Евангельские афоризмы устами героя-римлянина эпохи Мария и Суллы, припишет известные слова императора Наполеона фельдмаршалу Михаилу Кутузову или внезапно сообщит публике о том, что в молодости Адольф Гитлер был не художником в Вене, а ветеринаром в Граце.
Постулат о литературной достоверности, Literary credibility, впервые выдвинул уже упомянутый профессор Толкин. Слова «литературная достоверность» каждый писатель обязан выбить на мраморной плите золотыми буквами и вывесить таковую плиту над своим рабочим местом так, чтобы она постоянно бросалась в глаза (это не касается авторов дамских романов, плохих детективов в мягких обложках и дешевого fantasy «про эльфов»).
Во всех остальных случаях достоверность необходима категорически, иначе, во-первых, автор будет выглядеть смешно в глазах людей, знакомых с тематикой, а во-вторых, обманет (возможно, ненамеренно) читателя, не разбирающегося в тонкостях описываемых материй – будь то посуда, какой пользовались египтяне эпохи Клеопатры, или конструкция атомного реактора 1956 года производства.
Не знаешь, как выглядели эти предметы или устройства, – найди нужную книжку или залезь в Интернет, в наш информационный век любые сведения доступны. Кроме того, достоверность повышает самоуважение – я описал вещь правильно…
Хорошо, с материальной составляющей связанного с историей романа мы худо-бедно разобрались. Музеев и археологических справочников без числа, исследовательских книг еще больше, про Интернет мы скромно умолчим. Но ведь героями литературного произведения являются не плошки, мечи, сапоги или подковы!
Оставим общение между валяющимися на столе монетой и кинжалом матерущим постмодернистам и вернемся в реальность: мыслят, действуют и разговаривают люди. Они же управляют предметами и используют их в своих целях.
Но если «древний славянин», полностью снаряженный так, как ему и положено, носящий правильную обувь, правильную рубаху и пьющий правильное пиво из правильного кувшина, начинает выражаться и действовать, как гопник в красной шапке из Южного Бутово, опять начинаются презрительные смешки.
Сами подумайте, для варвара V века слова «пацан» или «в натуре» подходят так же, как «экзистенциальный» или «трансцендентный» к вышеозначенному гопнику и его традиционному лексическому уровню.
И уж точно варвар не станет вести себя как современный человек в тех или иных обстоятельствах. Например, «дать по морде» что у германцев, что у славян считалось немыслимым – человеческое лицо неприкосновенно; ударив, плюнув (или даже прикоснувшись без разрешения к бороде!) в лицо, ты нанес оскорбление, которое смывается только кровью и смертью обидчика!
Встает серьезнейшая и почти неразрешимая проблема: писателю надо хоть приблизительно понять, как думали люди прошлого. Что считали обидным, вызывающим или наоборот, приятным и учтивым.
Как ни странно, но судя по всем дошедшим до нас источникам, «грубые и жестокие» варвары являлись людьми с весьма тонкой душевной организацией. Нет-нет, никакого гламура, никакой жеманности – и славянин, и германец действительно были и грубыми, и жестокими. В нашем понимании.
А вот мы с точки зрения предков выглядели бы сущими скотами: невнимательными, эгоистичными, сквернословными, не чтящими традиции, забывающими родственников, злыми к родителям, не умеющими гордиться семьей и родом, жадными, сребролюбивыми и даже нечистоплотными – тогда почиталась не телесная «нечистота», а чистота мысли, чистота разума, чистота устремлений.
Убийство врага в эту систему ценностей тоже входило и было делом совершенно естественным и обязательным…
Вандал или словен со вшами в бороде куда чище и добрее дважды в день принимающего душ московского офисного работника, забывшего изнывающую в нищете мать где-нибудь в Коврове или брошенного сына прижитого «по глупости и молодости».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84