Люди же, как известно, непохожих на себя чужаков не терпят, да и слава у Гренделя чересчур недобрая.
Если Грендель останется в Даннмёрке, его убьют – не Беовульф, так кто-нибудь другой. Со смертью матери он растерял большую часть колдовской силы и стал обычным великаном…
– Иди, – сказал Беовульф бывшему противнику. – Иди в море и никогда не возвращайся. Тебе нет места среди нас. За все злодейства тебя наказал не я, а боги Ванахейма. – Гаут вскинул меч. – Мою руку направляли ваны. То, что Хрунтинг не убил тебя, а лишь отсек руку – знак того, что Ньорд и Фреир не хотели твоей смерти.
Грендель молча развернулся и заковылял к дальней части острова, в сторону скал. Люди двинулись за ним – проследить. В темном ущелье плескалась морская вода, был слышен шум прибоя, отражавшийся от каменных стен. Он вошел в воду не обернувшись и ничего не сказав напоследок. Только Фенрир тихо гавкнул ему вслед.
– Возвращаемся, – сказал Беовульф. – Заметили, очень холодно – тварь мертва, а колдовство доселе не исчезло.
Да, не исчезло. Солнце стояло в зените, однако не грело. Каждый чувствовал, что камни под ногами чуть подрагивали, пульсировали, будто человеческое сердце, впитав чуждое волшебство.
– Давайте поспешим, – нахмурился Хенгест. – Не нравится мне это. Совсем не нравится.
Быстро преодолели стылые болотины, перебрались на соседний остров, потом на следующий, более высокий. После исчезновения тумана обзор был отличный, и от взгляда никак не могло ускользнуть то, что старое капище – валуны, идолы, кажущиеся издалека тонкими палочками, темный силуэт жреческого дома, – все начало покрываться инеем, ярко сиявшим на солнце. Окруженная возвышенностями впадина превращалась в огромную глыбу льда, медленно погружавшуюся в топь.
– Ты уверен, что мать Гренделя умерла? – спросил Беовульфа епископ. – Не сбросила облик, не превратилась в бесплотный дух, а именно умерла?
– Не знаю. Там – Граница. Там может случиться все, что угодно… Если она уснула вновь – то очень надолго. До самого Рагнарёка и Последней Битвы.
– Уйдем. Мы сделали все, что смогли…
К следующему утру на месте бывшего капища остались лишь подернутые ледком бездонные омуты. Никогда в будущем даны не ходили в эту часть болота, твердо помня о Проклятии Хеорота, сгинувшем несчитанные зимы назад, но оставшемся в памяти людей навек.
* * *
– И где же голова Гренделя? – с непонятной интонацией вопросила Вальхтеов, когда Беовульф с соратниками, грязные, уставшие и продрогшие, предстали перед конунгин по возвращению в Хеорот. В поселке сильно пахло гарью, огромные пожарища на вершине холма все еще тлели, полоса сизого дыма растянулась над равниной на тысячи шагов. – Ты обещал принести добрые вести, вождь Беовульф.
– Ни Хеорот, ни новый бург, который ты собираешься поставить, ни твоих сородичей Грендель и его мать более не побеспокоят, – твердо ответил гаут. – В том мое нерушимое слово. Если ты ему не веришь, выбери воина, который будет биться со мной на хольмганге – суде богов. Пусть асы дадут знать, лгу я или нет.
– У меня осталось слишком мало воинов, – проронила конунгин. – Я верю тебе… Кто… Кем она была?
– Я этого не знаю, Вальхтеов. Пускай Ремигий-годи скажет. Он старше и мудрее.
– Не ревнуй больше Хродгара, госпожа, – сказал епископ. Вальхтеов выпрямилась и сверкнула глазами: такие слова были вопиюще неучтивы. Ремигий невозмутимо продолжил: – Хродгару не хватило мужества и верности, чтобы отказаться от искушения, но он был всего лишь человеком. А она – существом, нашему миру не принадлежащим. Гораздо более хитрым, коварным и жестоким. Все в прошлом, конунгин Вальхтеов. Правь своим народом достойно и помни: опасность, приходящая с болот, сгинула. Благодари Беовульфа и Людей Тумана, которые остановили это нескончаемое безумство. Они не испугались выйти против зла, которое принес в Хеорот твой покойный супруг.
– Смело говоришь, жрец, – процедила Вальхтеов. Помолчала, уняла раздражение. Сказала без лишней злости: – …Люди не любят, когда им говорят правду в лицо, годи. Я должна отблагодарить вас, пусть так и случится. Хродульф! Ты знаешь, что нужно делать, – ты конунг.
Четверо данов принесли деревянный короб, обшитый полосками проржавевшего железа, – короб старинный, сразу видно. Поставили его у ног Хродульфа, откинули крышку. Замерцало золото: кольца, гривны, тяжелые римские и константинопольские монеты. Часть несметных богатств Хеорота – причем немалая часть. Хватило бы на пять кольчуг, шлемов и щитов да еще на несколько лошадей в полной сбруе.
Богатый подарок. Конунг должен быть щедр, это тоже обязательная часть варварского этикета – окажись ты доблестен, как Доннар, и мудр, будто сам Вотан, тебе никогда не простят скупости или жадности, это самый непростительный порок после трусости, а то и равноценный ему.
Беовульф принял подарок как должное. Часть этих богатств вскоре пополнит кладовую дракона Фафнира: конунг дал куда больше, чем нужно нескольким воинам для безбедной жизни!
Вальхтеов пригласила остаться – погостить и отдохнуть. Кроме того, вскоре Хродульф поедет на большое капище, в Сканнерборг, принимать посвящение военного вождя. Он был бы счастлив, если рядом с ним окажется такой прославленный воин, как Беовульф и его дружинные. Пришлось отказаться – вежливо, но непреклонно. Холмы и болота Даннмёрка за несколько коротких дней успели смертно надоесть. Да и в самом Хеороте все еще не выветрился запах крови – пройдет еще много времени, прежде чем это место навсегда очистится от призрака Проклятия Хродгара.
Важный разговор состоялся тем же вечером – решали, как возвращаться. Ладьей вдоль берегов до устья великой реки? Очень сложно, гребцов осталось мало, в Германском море сейчас постоянный встречный ветер. Ладью можно подарить данам.
Остается сухопутная дорога: через Фризию и земли ютов, к Альбису, а оттуда к Бонне, столице саксов. Семь вооруженных мужчин, один из которых жрец, вряд ли станут добычей вергов-разбойников, да на побережье такие и не водятся, в отличие от разоренных непрестанными войнами владений бургундов или франков. В поморье люди живут основательные, бесчинств возле своих бургов не терпят. А уж в Бонне каждый отправится своей дорогой.
Тут Северин жалобно посмотрел на дядюшку, и Беовульф его взгляд приметил:
– Скильд, если ты не хочешь оставаться с нами – не оставайся. Тебя никто не неволит, пускай ты и избранник богов. Вместо тебя возьмем Экзарха-лангобарда, он согласился принять клятву Народа Тумана.
– Эрзарих? – укоризненно вздохнул епископ.
– Я воин и всегда им был. Воин без рода, без семьи и без дома. У франков хорошо, сытно, но я лучше буду ходить с Беовульфом. Это достояно мужчины и свободного человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Если Грендель останется в Даннмёрке, его убьют – не Беовульф, так кто-нибудь другой. Со смертью матери он растерял большую часть колдовской силы и стал обычным великаном…
– Иди, – сказал Беовульф бывшему противнику. – Иди в море и никогда не возвращайся. Тебе нет места среди нас. За все злодейства тебя наказал не я, а боги Ванахейма. – Гаут вскинул меч. – Мою руку направляли ваны. То, что Хрунтинг не убил тебя, а лишь отсек руку – знак того, что Ньорд и Фреир не хотели твоей смерти.
Грендель молча развернулся и заковылял к дальней части острова, в сторону скал. Люди двинулись за ним – проследить. В темном ущелье плескалась морская вода, был слышен шум прибоя, отражавшийся от каменных стен. Он вошел в воду не обернувшись и ничего не сказав напоследок. Только Фенрир тихо гавкнул ему вслед.
– Возвращаемся, – сказал Беовульф. – Заметили, очень холодно – тварь мертва, а колдовство доселе не исчезло.
Да, не исчезло. Солнце стояло в зените, однако не грело. Каждый чувствовал, что камни под ногами чуть подрагивали, пульсировали, будто человеческое сердце, впитав чуждое волшебство.
– Давайте поспешим, – нахмурился Хенгест. – Не нравится мне это. Совсем не нравится.
Быстро преодолели стылые болотины, перебрались на соседний остров, потом на следующий, более высокий. После исчезновения тумана обзор был отличный, и от взгляда никак не могло ускользнуть то, что старое капище – валуны, идолы, кажущиеся издалека тонкими палочками, темный силуэт жреческого дома, – все начало покрываться инеем, ярко сиявшим на солнце. Окруженная возвышенностями впадина превращалась в огромную глыбу льда, медленно погружавшуюся в топь.
– Ты уверен, что мать Гренделя умерла? – спросил Беовульфа епископ. – Не сбросила облик, не превратилась в бесплотный дух, а именно умерла?
– Не знаю. Там – Граница. Там может случиться все, что угодно… Если она уснула вновь – то очень надолго. До самого Рагнарёка и Последней Битвы.
– Уйдем. Мы сделали все, что смогли…
К следующему утру на месте бывшего капища остались лишь подернутые ледком бездонные омуты. Никогда в будущем даны не ходили в эту часть болота, твердо помня о Проклятии Хеорота, сгинувшем несчитанные зимы назад, но оставшемся в памяти людей навек.
* * *
– И где же голова Гренделя? – с непонятной интонацией вопросила Вальхтеов, когда Беовульф с соратниками, грязные, уставшие и продрогшие, предстали перед конунгин по возвращению в Хеорот. В поселке сильно пахло гарью, огромные пожарища на вершине холма все еще тлели, полоса сизого дыма растянулась над равниной на тысячи шагов. – Ты обещал принести добрые вести, вождь Беовульф.
– Ни Хеорот, ни новый бург, который ты собираешься поставить, ни твоих сородичей Грендель и его мать более не побеспокоят, – твердо ответил гаут. – В том мое нерушимое слово. Если ты ему не веришь, выбери воина, который будет биться со мной на хольмганге – суде богов. Пусть асы дадут знать, лгу я или нет.
– У меня осталось слишком мало воинов, – проронила конунгин. – Я верю тебе… Кто… Кем она была?
– Я этого не знаю, Вальхтеов. Пускай Ремигий-годи скажет. Он старше и мудрее.
– Не ревнуй больше Хродгара, госпожа, – сказал епископ. Вальхтеов выпрямилась и сверкнула глазами: такие слова были вопиюще неучтивы. Ремигий невозмутимо продолжил: – Хродгару не хватило мужества и верности, чтобы отказаться от искушения, но он был всего лишь человеком. А она – существом, нашему миру не принадлежащим. Гораздо более хитрым, коварным и жестоким. Все в прошлом, конунгин Вальхтеов. Правь своим народом достойно и помни: опасность, приходящая с болот, сгинула. Благодари Беовульфа и Людей Тумана, которые остановили это нескончаемое безумство. Они не испугались выйти против зла, которое принес в Хеорот твой покойный супруг.
– Смело говоришь, жрец, – процедила Вальхтеов. Помолчала, уняла раздражение. Сказала без лишней злости: – …Люди не любят, когда им говорят правду в лицо, годи. Я должна отблагодарить вас, пусть так и случится. Хродульф! Ты знаешь, что нужно делать, – ты конунг.
Четверо данов принесли деревянный короб, обшитый полосками проржавевшего железа, – короб старинный, сразу видно. Поставили его у ног Хродульфа, откинули крышку. Замерцало золото: кольца, гривны, тяжелые римские и константинопольские монеты. Часть несметных богатств Хеорота – причем немалая часть. Хватило бы на пять кольчуг, шлемов и щитов да еще на несколько лошадей в полной сбруе.
Богатый подарок. Конунг должен быть щедр, это тоже обязательная часть варварского этикета – окажись ты доблестен, как Доннар, и мудр, будто сам Вотан, тебе никогда не простят скупости или жадности, это самый непростительный порок после трусости, а то и равноценный ему.
Беовульф принял подарок как должное. Часть этих богатств вскоре пополнит кладовую дракона Фафнира: конунг дал куда больше, чем нужно нескольким воинам для безбедной жизни!
Вальхтеов пригласила остаться – погостить и отдохнуть. Кроме того, вскоре Хродульф поедет на большое капище, в Сканнерборг, принимать посвящение военного вождя. Он был бы счастлив, если рядом с ним окажется такой прославленный воин, как Беовульф и его дружинные. Пришлось отказаться – вежливо, но непреклонно. Холмы и болота Даннмёрка за несколько коротких дней успели смертно надоесть. Да и в самом Хеороте все еще не выветрился запах крови – пройдет еще много времени, прежде чем это место навсегда очистится от призрака Проклятия Хродгара.
Важный разговор состоялся тем же вечером – решали, как возвращаться. Ладьей вдоль берегов до устья великой реки? Очень сложно, гребцов осталось мало, в Германском море сейчас постоянный встречный ветер. Ладью можно подарить данам.
Остается сухопутная дорога: через Фризию и земли ютов, к Альбису, а оттуда к Бонне, столице саксов. Семь вооруженных мужчин, один из которых жрец, вряд ли станут добычей вергов-разбойников, да на побережье такие и не водятся, в отличие от разоренных непрестанными войнами владений бургундов или франков. В поморье люди живут основательные, бесчинств возле своих бургов не терпят. А уж в Бонне каждый отправится своей дорогой.
Тут Северин жалобно посмотрел на дядюшку, и Беовульф его взгляд приметил:
– Скильд, если ты не хочешь оставаться с нами – не оставайся. Тебя никто не неволит, пускай ты и избранник богов. Вместо тебя возьмем Экзарха-лангобарда, он согласился принять клятву Народа Тумана.
– Эрзарих? – укоризненно вздохнул епископ.
– Я воин и всегда им был. Воин без рода, без семьи и без дома. У франков хорошо, сытно, но я лучше буду ходить с Беовульфом. Это достояно мужчины и свободного человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84