Тогда он поехал в Черногорию к ее отцу и предложил за нее очень крупную сумму. Тот, однако, выгнал этого человека. Тогда египтянин подкупил отца подруги, к которой часто ходила Зеница, и тот вступил в сделку с этим человеком.
— Каким образом?
— Он выдал ее за свою рабыню, продал Абрахим-Мамуру и составил расписку, в которой представил Зеницу рабыней.
— Так вот почему так внезапно исчезла подруга вместе со своим отцом?
— Только поэтому. Абрахим привез Зеницу на корабль и переправил ее сначала на Кипр, а потом в Египет. Остальное вы уже знаете.
— Как зовут того человека, который ее продал? — невольно спросил я.
— Баруд эль-Амасат.
— Эль-Амасат… Эль-Амасат… Имя кажется мне очень знакомым. Где я его слышал? Этот человек турок?
— Нет, армянин.
Армянин! О, теперь я вспомнил! Хамд эль-Амасат, тот армянин, который хотел убить нас в Шотт-Джериде, а потом убежал из Кбилли… Не он ли это был?.. Нет, вроде бы не сходилось по времени.
— Не знаешь ли ты, — спросил я Ислу, — нет ли у этого Баруда эль-Амасата брата?
— Нет. Зеница тоже не знает; я ее очень подробно расспрашивал об этом семействе.
В это время подошел слуга Хамсад эль-Джербая и обратился ко мне:
— Эфенди, я хочу кое-что сказать.
— Говори!
— Как зовут этого египетского шалопая?
— Абрахим-Мамур.
— Так! Следовательно, он был мамуром?
— Разумеется.
— Не заставляйте только меня верить этой басне, потому что я знаю этого человека лучше, чем он меня!
— А! Кто же он?
— Я видел его в числе тех, кто подвергся палочному наказанию, а так как это была первая экзекуцию подобного рода, на которой я присутствовал, то я очень обстоятельно разузнал о наказанном.
— Ну, так кто же он?
— Он занимал пост атташе при персидской миссии, или какой-то другой значительный пост, и выдал государственную тайну. Или совершил похожее преступление. Его должны были приговорить к смерти, но у него оказался покровитель, так что остановились на отстранении от должности и палочном наказании. Его имя Дауд Арафим.
Случайно оказалось, что цирюльник из Ютербога знал этого человека. Теперь у меня словно пелена с глаз спала. Я увидел его в Исфагане, на площади Альмай-ден-Шах, где его привязали к спине верблюда, чтобы доставить в качестве пленника в Константинополь. Очень недолгое время мой путь совпадал тогда с этим караваном. Так случилось, что и он меня видел, а теперь, видимо, вспомнил.
— Благодарю тебя, Хамсад, за сообщение. Разумеется, пока больше никому не говори об этом.
Теперь меня нисколько не беспокоила мысль, что Абрахим будет жаловаться. Не знаю, как эта мысль пришла ко мне, но я никак не мог избавиться от подозрения, что с Барудом эль-Амасатом, продавшим ему Зеницу, Абрахим познакомился не только при покупке девушки. Абрахим был разжалованным чиновником, потом оказался в плену, был присужден к наказанию, а теперь выдает себя за мамура, владеет большим состоянием — над этими обстоятельствами я крепко задумался.
Я решил никому не говорить о сообщении цирюльника, чтобы Абрахим не заметил, что его раскусили.
На ближайшей стоянке нам надо было высадить матросов, нанятых выше шелляля, поэтому наш корабль пристал в берегу.
— Бросим якорь? — спросил я рейса.
— Нет. Я отойду сразу, как только люди покинут судно.
— Почему?
— Чтобы избежать встречи с полицией.
— А Абрахим?
— Он сойдет на берег вместе с матросами.
— Я не боюсь полиции.
— Ты чужой человек в стране и находишься под защитой своего консула. Значит, тебе ничего не сделают… А!
Последнее восклицание относилось к лодке с вооруженными мрачными людьми. Это были хавасы, полицейские.
Лодка пристала к нашему борту, и все сидевшие в ней поднялись к нам на палубу еще прежде, чем мы достигли берега. Команда сандала, тоже высадившаяся здесь, рассказала о том, что Абрахим утонул в шелляле, а также сообщила о похищении женщины. После этого старый рейс Халид бен Мустафа, как мы позднее узнали, впопыхах прибежал к судье и произнес такую пламенную обвинительную речь против меня, убийцы из числа неверных, мятежника, разбойника, бунтовщика, что я, в сущности, должен был бы быть безмерно довольным уже тем, что меня просто повесят.
Поскольку во многих восточных странах правосудие редко принимает во внимание документальные доказательства, то при судебных разбирательствах поступают чрезвычайно быстро и просто.
— Кто рейс этого корабля? — спросил полицейский начальник.
— Я, — ответил Хасан.
— Как тебя зовут?
— Хасан Абу эль-Рейсан.
— Находится у тебя на борту некий эфенди, хаким, неверный?
— Вот он стоит. Его зовут Кара бен Немей.
— А есть ли на твоем судне еще и женщина по имени Гюзель?
— Она в каюте.
— Хорошо. Все вы — мои пленники. Следуйте за мной к судье. Судно будут охранять мои люди.
Дахабия пристала к берегу, и ее команда вместе с пассажирами была вся выведена на сушу. Зеница, уже полностью закутанная в покрывало, поднялась в заранее приготовленные носилки. Она должна была последовать за нашей процессией, которая с каждым пройденным шагом становилась все многолюднее, потому что и стар и млад, большие и маленькие присоединялись к ней. Хамсад эль-Джербая, бывший цирюльник, шел за мной и храбро насвистывал прусский марш «Я должен, я должен из города уйти!».
Сахбет-бей, или начальник полиции, сидел со своим секретарем, ожидая нашего прихода.
Он носил звание бимбаши , командующего тысячью человек, но, несмотря на это, выглядел отнюдь не воинственно и не слишком интеллигентно. Как и весь экипаж сандала, он считал Абрахим-Мамура утонувшим и принял воскресшего с явным уважением, что было полной противоположностью брошенному в нашу сторону презрительному взгляду.
Мы разделились на два лагеря: по одну сторону — команда сандала вместе с Абрахимом и несколькими его слугами, которых он прихватил с собой, по другую — люди с дахабии с Зеницей, Ислой, мною, Халефом и цирюльником.
— Прикажешь подать трубку, господин? — спросил мнимого мамура сахбет-бей.
— Пусть принесут!
Он получил трубку, а также коврик, чтобы усесться. Потом начался разбор дела.
— Ваше превосходительство, скажи мне твое благословенноеАллахом имя!
— Оно звучит: Абрахим-Мамур.
— Так ты был маму ром? В какой провинции?
— В Эн-Насире.
— Ты обвиняешь. Говори; я выслушаю и буду судить.
— Я обвиняю этого гяура, хакима, в похищении женщины. Я обвиняю капитана дахабии в содействии похищению женщины. Насколько замешаны в это дело слуги этих двоих людей и матросы дахабии, ты сможешь установить сам, о бимбаши.
— Расскажи, как было совершено похищение. Абрахим рассказал. Когда он окончил, были заслушаны его свидетели, следствием чего стало обвинение меня капитаном сандала, господином Халидом бен Мустафой, еще и в попытке убийства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
— Каким образом?
— Он выдал ее за свою рабыню, продал Абрахим-Мамуру и составил расписку, в которой представил Зеницу рабыней.
— Так вот почему так внезапно исчезла подруга вместе со своим отцом?
— Только поэтому. Абрахим привез Зеницу на корабль и переправил ее сначала на Кипр, а потом в Египет. Остальное вы уже знаете.
— Как зовут того человека, который ее продал? — невольно спросил я.
— Баруд эль-Амасат.
— Эль-Амасат… Эль-Амасат… Имя кажется мне очень знакомым. Где я его слышал? Этот человек турок?
— Нет, армянин.
Армянин! О, теперь я вспомнил! Хамд эль-Амасат, тот армянин, который хотел убить нас в Шотт-Джериде, а потом убежал из Кбилли… Не он ли это был?.. Нет, вроде бы не сходилось по времени.
— Не знаешь ли ты, — спросил я Ислу, — нет ли у этого Баруда эль-Амасата брата?
— Нет. Зеница тоже не знает; я ее очень подробно расспрашивал об этом семействе.
В это время подошел слуга Хамсад эль-Джербая и обратился ко мне:
— Эфенди, я хочу кое-что сказать.
— Говори!
— Как зовут этого египетского шалопая?
— Абрахим-Мамур.
— Так! Следовательно, он был мамуром?
— Разумеется.
— Не заставляйте только меня верить этой басне, потому что я знаю этого человека лучше, чем он меня!
— А! Кто же он?
— Я видел его в числе тех, кто подвергся палочному наказанию, а так как это была первая экзекуцию подобного рода, на которой я присутствовал, то я очень обстоятельно разузнал о наказанном.
— Ну, так кто же он?
— Он занимал пост атташе при персидской миссии, или какой-то другой значительный пост, и выдал государственную тайну. Или совершил похожее преступление. Его должны были приговорить к смерти, но у него оказался покровитель, так что остановились на отстранении от должности и палочном наказании. Его имя Дауд Арафим.
Случайно оказалось, что цирюльник из Ютербога знал этого человека. Теперь у меня словно пелена с глаз спала. Я увидел его в Исфагане, на площади Альмай-ден-Шах, где его привязали к спине верблюда, чтобы доставить в качестве пленника в Константинополь. Очень недолгое время мой путь совпадал тогда с этим караваном. Так случилось, что и он меня видел, а теперь, видимо, вспомнил.
— Благодарю тебя, Хамсад, за сообщение. Разумеется, пока больше никому не говори об этом.
Теперь меня нисколько не беспокоила мысль, что Абрахим будет жаловаться. Не знаю, как эта мысль пришла ко мне, но я никак не мог избавиться от подозрения, что с Барудом эль-Амасатом, продавшим ему Зеницу, Абрахим познакомился не только при покупке девушки. Абрахим был разжалованным чиновником, потом оказался в плену, был присужден к наказанию, а теперь выдает себя за мамура, владеет большим состоянием — над этими обстоятельствами я крепко задумался.
Я решил никому не говорить о сообщении цирюльника, чтобы Абрахим не заметил, что его раскусили.
На ближайшей стоянке нам надо было высадить матросов, нанятых выше шелляля, поэтому наш корабль пристал в берегу.
— Бросим якорь? — спросил я рейса.
— Нет. Я отойду сразу, как только люди покинут судно.
— Почему?
— Чтобы избежать встречи с полицией.
— А Абрахим?
— Он сойдет на берег вместе с матросами.
— Я не боюсь полиции.
— Ты чужой человек в стране и находишься под защитой своего консула. Значит, тебе ничего не сделают… А!
Последнее восклицание относилось к лодке с вооруженными мрачными людьми. Это были хавасы, полицейские.
Лодка пристала к нашему борту, и все сидевшие в ней поднялись к нам на палубу еще прежде, чем мы достигли берега. Команда сандала, тоже высадившаяся здесь, рассказала о том, что Абрахим утонул в шелляле, а также сообщила о похищении женщины. После этого старый рейс Халид бен Мустафа, как мы позднее узнали, впопыхах прибежал к судье и произнес такую пламенную обвинительную речь против меня, убийцы из числа неверных, мятежника, разбойника, бунтовщика, что я, в сущности, должен был бы быть безмерно довольным уже тем, что меня просто повесят.
Поскольку во многих восточных странах правосудие редко принимает во внимание документальные доказательства, то при судебных разбирательствах поступают чрезвычайно быстро и просто.
— Кто рейс этого корабля? — спросил полицейский начальник.
— Я, — ответил Хасан.
— Как тебя зовут?
— Хасан Абу эль-Рейсан.
— Находится у тебя на борту некий эфенди, хаким, неверный?
— Вот он стоит. Его зовут Кара бен Немей.
— А есть ли на твоем судне еще и женщина по имени Гюзель?
— Она в каюте.
— Хорошо. Все вы — мои пленники. Следуйте за мной к судье. Судно будут охранять мои люди.
Дахабия пристала к берегу, и ее команда вместе с пассажирами была вся выведена на сушу. Зеница, уже полностью закутанная в покрывало, поднялась в заранее приготовленные носилки. Она должна была последовать за нашей процессией, которая с каждым пройденным шагом становилась все многолюднее, потому что и стар и млад, большие и маленькие присоединялись к ней. Хамсад эль-Джербая, бывший цирюльник, шел за мной и храбро насвистывал прусский марш «Я должен, я должен из города уйти!».
Сахбет-бей, или начальник полиции, сидел со своим секретарем, ожидая нашего прихода.
Он носил звание бимбаши , командующего тысячью человек, но, несмотря на это, выглядел отнюдь не воинственно и не слишком интеллигентно. Как и весь экипаж сандала, он считал Абрахим-Мамура утонувшим и принял воскресшего с явным уважением, что было полной противоположностью брошенному в нашу сторону презрительному взгляду.
Мы разделились на два лагеря: по одну сторону — команда сандала вместе с Абрахимом и несколькими его слугами, которых он прихватил с собой, по другую — люди с дахабии с Зеницей, Ислой, мною, Халефом и цирюльником.
— Прикажешь подать трубку, господин? — спросил мнимого мамура сахбет-бей.
— Пусть принесут!
Он получил трубку, а также коврик, чтобы усесться. Потом начался разбор дела.
— Ваше превосходительство, скажи мне твое благословенноеАллахом имя!
— Оно звучит: Абрахим-Мамур.
— Так ты был маму ром? В какой провинции?
— В Эн-Насире.
— Ты обвиняешь. Говори; я выслушаю и буду судить.
— Я обвиняю этого гяура, хакима, в похищении женщины. Я обвиняю капитана дахабии в содействии похищению женщины. Насколько замешаны в это дело слуги этих двоих людей и матросы дахабии, ты сможешь установить сам, о бимбаши.
— Расскажи, как было совершено похищение. Абрахим рассказал. Когда он окончил, были заслушаны его свидетели, следствием чего стало обвинение меня капитаном сандала, господином Халидом бен Мустафой, еще и в попытке убийства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103