Хм! Если это так, то упомянутый осел был просто чудовищным созданием! Его голос мог пробудить мертвеца! Кто же ночью подумает о сне, об отдыхе, когда придется слушать музыкальные экспромты этой четвероногой Женни Линд , кому в легкие, кажется, вставлен дискант-тромбон, в глотку — волынка, а в гортань — язычки и клапаны сотен кларнетов.
Впрочем, я уже в третий раз слушал рассказ про писарский нос. Казалось, что Ифра никогда не доводит его до конца.
— Значит, скотина кричит так целую ночь? — спросил кто-то.
— Целую ночь, — подтвердил Ифра с преданностью мученика за веру. — Каждые две минуты.
— Отучи его!
— Как?
— Не знаю!
— Тогда сохрани свой совет для себя самого! Я все испробовал: побои, голод и жажду. Тщетно! Я говорил с ним и серьезно, и любезно. Он смотрит на меня, спокойно прислушивается, качает головой и… кричит по-прежнему.
— Это же удивительно. Он тебя понимает, но у него нет никакого желания сделать тебе приятное.
— Да, я тоже очень часто слышал, что животные понимают людей, так как иногда в них поселяются души покойников, осужденные таким образом искупать свои грехи. Парень, посаженный в этого осла, был, видно, прежде глухим, но уж никак не безгласным.
— Ты должен попытаться как-нибудь узнать, к какому племени он принадлежал. На каком языке ты говоришь с ослом?
— На турецком.
— А если это душа перса, араба, а то и вовсе гяура, не понимающего по-турецки?
— Аллах акбар, а ведь верно! Об этом я и не подумал.
— Почему осел постоянно качает головой, когда ты с ним говоришь? Он не понимает по-турецки. Поговори с ним на других языках!
— Найду ли я подходящий? Буду просить моего эмира. Хаджи Халеф Омар сказал мне, что он умеет говорить на языках всех народов. Возможно, он дознается, где раньше жил дух моего осла. Солиман тоже понимал всех животных.
— Есть и другие, кто понимает. Знаешь рассказ о богаче, сыновья которого говорили даже с камнем?
— Нет.
— Так я вам расскажу! Дэ вахта бени. Исраиль меру ки дав лет лю…
— Стой! — прервал его Ифра. — На каком языке ты говоришь?
— На нашем курманджи.
— Я не понимаю этот язык. Рассказывай по-турецки.
— С тобой происходит то же самое, что и с духом твоего осла, который тоже понимает только свой язык. Но как я могу курдскую историю рассказывать по-турецки? Она зазвучит совсем по-другому!
— Попробуй!
— Посмотрим! Итак, во времена детей Израиля жил один богач. Жил-жил и умер. После себя он оставил своих сыновей, большое богатство и дом…
Его прервали. Ослу, кажется, наскучил рассказ: он ведь не понимал по-турецки. Он раскрыл пасть, издал двойную трель, которую можно было сравнить разве что с совместным звучанием горна и дырявой тубы. В этот самый момент сквозь толпу протолкался человек, вошел в дом и здесь, в прихожей, заметил меня.
— Эмир, верно ли, что ты прибыл? Я услышал об этом только сейчас, так как был в горах. Как я рад! Позволь поприветствовать тебя.
Это был Селек. Он взял мою руку и поцеловал ее. Этот способ проявления своего уважения обычен для езидов.
— Где Пали и Мелаф? — спросил я его.
— Они встретили пира Камека и отправились с ним в Мосул. Я прибыл с посланием к Али-бею. Увижу ли я тебя после того, как передам это послание?
— Я только что хотел зайти к бею. Может быть, в этом послании содержится тайна?
— Возможно, но тебе разрешается ее услышать. Пойдем, эмир!
Мы вошли в женские покои, где находился бей. Казалось, что вход разрешен каждому. Халеф также находился там. Бравый хаджи уже опять ел.
— Господин, — сказал Селек, — я был в горах выше Бозана и хочу тебе кое-что сообщить.
— Говори!
— Нам никто не помешает?
— Нет.
— Мы полагали, что владыка Мосула хотел разместить пятьсот турок в Амадии для защиты от курдов, однако это неверно. Двести человек из Диярбакыра прошли через Урмели и спрятались в лесах Тура-Тары.
— Кто это сказал?
Один дровосек из Мангайша, которого я встретил. Он шел вниз, в Кана-Куйюнли, где находится один из его плотов. Значит, и триста человек из Киркука идут не в Амадию. Они прошли через Алтынкепрю в Гирда-Сор и Эрбиль, а теперь стоят выше Мир-Маттея на реке Хазир.
— Кто это сказал?
— Один курд-зибар, который шел вдоль канала через Бозан в Дохук.
— Зибар — люди, внушающие доверие. Они никогда не лгут и ненавидят турок. Я верю тому, что сказали оба этих человека. Ты знаешь долину Идиз на Гомель-Су, вверх и в сторону от Калони?
— Только немногие знают ее, но я часто там бывал.
— Можно ли перегнать отсюда лошадей и скот, чтобы спрятать их там?
— Кто хорошо знает лес, тому это удастся.
— Много ли понадобится времени, чтобы отправить туда наших женщин и детей, наш скот?
— Каких-нибудь полдня. Надо пройти через Шейх-Ади, подняться позади гробницы святого по узкой лощине, и ни один турок не заметит, что мы делаем.
— Ты — лучший знаток этих мест. Я еще поговорю с тобой, однако до этого разговора молчи. Я хотел попросить тебя побыть здесь с эмиром, однако ты, пожалуй, понадобишься в другом месте.
— Могу я послать к нему своего сына?
— Сделай это!
— Он говорит по-курдски? — спросил я.
— Он понимает курманджи и заза.
— Тогда пошли его ко мне. Я буду очень рад ему!
Селек ушел, а тем временем приготовили трапезу. Так как гостеприимство езидов выше всяческих похвал — в ней участвовали человек двадцать, а в честь меня и Мохаммеда Эмина пригласили музыкантов. Капелла состояла из трех человек, игравших на тембуре, каманче и бюлуре, трех инструментах, которые можно бы сравнить с нашими флейтой, гитарой и скрипкой. Музыка была нежной и мелодичной, я заметил, что у езидов музыкальный вкус лучше, чем у поклонников ислама.
Во время трапезы вошел сын Селека, и я удалился с ним в свою комнату, чтобы с его помощью изучать рукопись пира Камека. Кругозор молодого человека был неширок, однако он давал мне достаточно разъяснений обо всем, что я хотел от него узнать. Пир Камек был самым осведомленным среди поклонников дьявола. Только у него был достаточный опыт, только у него встретил я воззрения, меня поразившие. Все остальные были какими-то скованными, и я не мог не удивиться, что они привязаны к своим обычаям скорее по традиции, по слепой вере, чем из внутреннего убеждения. Таинственным в их религии было то, от чего они воздерживались, как вообще Восток больше склоняется к темному, таинственному, чем к ясно и открыто лежащему на поверхности.
Наша беседа то и дело прерывалась, потому что через почти регулярные промежутки длительностью в несколько минут раздавался противный, до костей пронизывающий ослиный крик, который невозможно было долго вынести. Сначала его терпели и даже высмеивали, пока в деревне еще не спало оживление, пока прибывали все новые паломники. Но когда шум наконец-то стал постепенно умолкать и люди потянулись на отдых, излишне громкие междометия осла стали прямо-таки нестерпимыми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103