Слушай дальше.
Наконец, Михаэль дошел до своего «большого плана»: синтез промышленности и сельского хозяйства, индустриализация сельского хозяйства. Вместо анархического производства – планомерное хозяйство в широком масштабе для всего государства. Продуктивная кооперация всех национальных сил… Систематическое продуктивное применение освобождающейся или праздной рабочей силы…
Кельнер подал пулярку и телятину.
Венцель слушал, наморщив лоб. Этот «большой план» Михаэля казался ему непомерным и даже фантастичным.
– Я очень боюсь, – прервал он Михаэля, возбуждение которого все росло, – что ты предаешься обманчивым надеждам. Что это имеет научный интерес, я допускаю, но позволь дать тебе один совет, Михаэль, и он тебе ничего не будет стоить. Если это твои окончательные убеждения, то постарайся как можно скорее перебраться в Америку. Здесь, знаешь ли, в нашей Германии, да и в нашей Европе вообще, нет почвы для реформ и такого рода вещей, не окупающихся сразу.
Михаэль покачал головою.
– В Америку? Разве там лучше?
– Может быть. Мне иногда случается читать в газетах, что тот или другой миллионер, всю жизнь грабивший народ, вдруг жертвует огромные суммы на, какое-нибудь учреждение. Разве это здесь бывает? А почему, скажи на милость? При тех огромных состояниях, какие есть у нас в стране? С тех пор как нет уже блестящих орденов и громких титулов, они еще трусливее держатся за свой карман. Нет, поверь мне, Михаэль, тебе не место в современной Германии, в современной Европе!
Лицо у Венцеля потемнело от гнева.
– У тебя, по-видимому, мало доверия к Европе? – улыбнулся Михаэль.
– Мало! Поистине мало! Не говори мне больше об этом! – крикнул Венцель, и кровь опять прилила у него к лицу. – Ложь, лицемерие, эгоизм, националистическое безумие, мания величия – вот, вот современная Европа. Груда материальных и моральных обломков! Перестанем об этом говорить.
– Послушай, "Венцель, – возразил Михаэль, повысив голос, – если Европа такова, какою ты ее рисуешь, разве не следовало бы с тем большею энергией постараться убрать эту груду обломков и воссоздать Европу?
Венцель с наслаждением запустил зубы в персик Мельба, поданный в бокале тусклого серебра. Он покачал головою и сказал спокойно, с не совсем естественным равнодушием:
– Не будем горячиться, Михаэль. Исповедуй какие хочешь убеждения и оставь меня при моих. Я боюсь только, Михаэль, – ты дождешься больших сюрпризов. Боюсь я этого, боюсь! Разве ты знаешь этих людей? Нет, говорю тебе, ты их не знаешь. Я тоже два года бился с ними и теперь знаю, кто они такие. – Мало-помалу, против воли, Венцель опять пришел в ярость. Он скрежетал зубами, надкусывая персик. – Для этих людей, для так называемых европейцев, существует одна только цель: Деньги! Деньги! Собственность! И при этом они не перестают кричать, что американцы день и ночь мечутся в погоне за долларами. Да ведь сами они таковы, черт бы их побрал, сами они! Деньги! Хотя бы все государство из-за этого лопнуло по швам!
Венцель разразился гневным смехом и ударил рукой по столу.
– Вот они каковы в действительности, братишка, поверь мне, все эти великолепные господа в безукоризненных жакетах, гетрах и цилиндрах, все до одного. Для них нет ни возврата, ни спасения.
Михаэль, улыбаясь, покачал головой.
– Ты знаешь только небольшую часть общества, Венцель, – возразил он. – Я знаю совсем другую. Я знаю сотни людей, бескорыстно работающих с утра до ночи в лабораториях и библиотеках.
– Да, где-нибудь по углам, может быть, и ютятся такие чудаки. За исключением тебя, мне еще ни один из них не встречался.
– Рассуди сам, Венцель, – продолжал Михаэль, – если Даже, как ты полагаешь, общество неспособно образумиться. то все же нужно было бы попытаться спасти его от хаоса, создав условия социального равенства и новой национальной солидарности.
Венцель гневно рассмеялся.
– Да ведь они совсем не хотят, чтобы их спасали! – крикнул он. – Они даже не чувствуют, что под ними колеблется почва. И не желают они никакого равенства. Что ты за слова пускаешь в ход, черт побери? Каждый хочет все иметь для себя одного и ничего не уступать другому. В этом все их миросозерцание! Ну, вот и ликеры появились!
Но Михаэль не привык скоро сдаваться.
– Я тебе сейчас объясню, вокруг каких стержней вращаются эти вопросы, и ты сразу поймешь…
Венцель уже не возражал брату. Он тщательно составил себе напиток из трех различных ликеров. Потом взглянул на Михаэля с добродушной, снисходительной улыбкой.
– Ладно, ладно, – прервал он его наконец. – Думай, что угодно, я со своей стороны не верю, что эти проблемы можно разрешить. Слишком они тяжелые, большие, сложные.
– Они будут решены, Венцель! Несмотря ни на что! – ответил Михаэль убежденно и страстно.
Венцель с удивлением поглядел на него. Потом усмехнулся.
– Не ты ли собираешься решить эти вопросы? – спросил он, прищурившись.
– Да, я! – крикнул Михаэль, в свою очередь чувствуя прилив гнева. – Я, Михаэль Шелленберг, твой брат!
Венцель откинулся в кресле, словно опять собираясь разразиться своим громким, саркастическим смехом, задевавшим Михаэля. Но он этого не сделал. Помолчав немного, он поднял рюмку и сказал:
– Ну, ладно, Михаэль, за твое здоровье! Как знать, может быть, это и не так безнадежно: пожалуй, ты и в самом деле решишь эти проблемы. Потому что в тебе есть нечто… нужное для таких вещей! У тебя еще есть способность верить. У меня этой способности нет давно.
Рука его дрожала, когда он подносил рюмку ко рту.
В этот миг к столу с поклоном подошел директор ресторана узнать, довольны ли господа сервировкой и едой.
Михаэль воспользовался перерывом, чтобы исполнить данное Лизе обещание.
– Я обещал позвонить в одно место, – сказал он, поднявшись, – прости меня, я сейчас…
16
Когда Михаэль вернулся, Венцель сидел, откинувшись в кресле, с сигарой во рту, и смотрел на него насмешливо, но добродушно.
– Ну, что она говорит? – спросил он, и его серые глаза поблескивали.
Михаэль покраснел.
– Лиза кланяется тебе, – ответил он, и просит тебя позвонить ей.
– Придется ей немного подождать. – Брови у Венцеля дрогнули. – У нее ведь есть время.
Михаэль положил руку на плечо брату и сказал тише:
– И она просит тебя возвратиться к ней. Она страдает, Венцель! Что же в конце концов произошло между вами?
У Венцеля загорелись глаза. Его лицо омрачилось.
– Никогда, никогда я к ней не вернусь, – сказал он с горечью в голосе. Он порывисто отхлебнул кофе. – Теперь я начну тебе рассказывать, Михаэль, – продолжал он. – Мы давно не видались, и за это время многое произошло, многое. Я объясню тебе, как это все случилось. Долго, слишком долго мы не беседовали.
– Это не моя вина, Венцель, ты знаешь сам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Наконец, Михаэль дошел до своего «большого плана»: синтез промышленности и сельского хозяйства, индустриализация сельского хозяйства. Вместо анархического производства – планомерное хозяйство в широком масштабе для всего государства. Продуктивная кооперация всех национальных сил… Систематическое продуктивное применение освобождающейся или праздной рабочей силы…
Кельнер подал пулярку и телятину.
Венцель слушал, наморщив лоб. Этот «большой план» Михаэля казался ему непомерным и даже фантастичным.
– Я очень боюсь, – прервал он Михаэля, возбуждение которого все росло, – что ты предаешься обманчивым надеждам. Что это имеет научный интерес, я допускаю, но позволь дать тебе один совет, Михаэль, и он тебе ничего не будет стоить. Если это твои окончательные убеждения, то постарайся как можно скорее перебраться в Америку. Здесь, знаешь ли, в нашей Германии, да и в нашей Европе вообще, нет почвы для реформ и такого рода вещей, не окупающихся сразу.
Михаэль покачал головою.
– В Америку? Разве там лучше?
– Может быть. Мне иногда случается читать в газетах, что тот или другой миллионер, всю жизнь грабивший народ, вдруг жертвует огромные суммы на, какое-нибудь учреждение. Разве это здесь бывает? А почему, скажи на милость? При тех огромных состояниях, какие есть у нас в стране? С тех пор как нет уже блестящих орденов и громких титулов, они еще трусливее держатся за свой карман. Нет, поверь мне, Михаэль, тебе не место в современной Германии, в современной Европе!
Лицо у Венцеля потемнело от гнева.
– У тебя, по-видимому, мало доверия к Европе? – улыбнулся Михаэль.
– Мало! Поистине мало! Не говори мне больше об этом! – крикнул Венцель, и кровь опять прилила у него к лицу. – Ложь, лицемерие, эгоизм, националистическое безумие, мания величия – вот, вот современная Европа. Груда материальных и моральных обломков! Перестанем об этом говорить.
– Послушай, "Венцель, – возразил Михаэль, повысив голос, – если Европа такова, какою ты ее рисуешь, разве не следовало бы с тем большею энергией постараться убрать эту груду обломков и воссоздать Европу?
Венцель с наслаждением запустил зубы в персик Мельба, поданный в бокале тусклого серебра. Он покачал головою и сказал спокойно, с не совсем естественным равнодушием:
– Не будем горячиться, Михаэль. Исповедуй какие хочешь убеждения и оставь меня при моих. Я боюсь только, Михаэль, – ты дождешься больших сюрпризов. Боюсь я этого, боюсь! Разве ты знаешь этих людей? Нет, говорю тебе, ты их не знаешь. Я тоже два года бился с ними и теперь знаю, кто они такие. – Мало-помалу, против воли, Венцель опять пришел в ярость. Он скрежетал зубами, надкусывая персик. – Для этих людей, для так называемых европейцев, существует одна только цель: Деньги! Деньги! Собственность! И при этом они не перестают кричать, что американцы день и ночь мечутся в погоне за долларами. Да ведь сами они таковы, черт бы их побрал, сами они! Деньги! Хотя бы все государство из-за этого лопнуло по швам!
Венцель разразился гневным смехом и ударил рукой по столу.
– Вот они каковы в действительности, братишка, поверь мне, все эти великолепные господа в безукоризненных жакетах, гетрах и цилиндрах, все до одного. Для них нет ни возврата, ни спасения.
Михаэль, улыбаясь, покачал головой.
– Ты знаешь только небольшую часть общества, Венцель, – возразил он. – Я знаю совсем другую. Я знаю сотни людей, бескорыстно работающих с утра до ночи в лабораториях и библиотеках.
– Да, где-нибудь по углам, может быть, и ютятся такие чудаки. За исключением тебя, мне еще ни один из них не встречался.
– Рассуди сам, Венцель, – продолжал Михаэль, – если Даже, как ты полагаешь, общество неспособно образумиться. то все же нужно было бы попытаться спасти его от хаоса, создав условия социального равенства и новой национальной солидарности.
Венцель гневно рассмеялся.
– Да ведь они совсем не хотят, чтобы их спасали! – крикнул он. – Они даже не чувствуют, что под ними колеблется почва. И не желают они никакого равенства. Что ты за слова пускаешь в ход, черт побери? Каждый хочет все иметь для себя одного и ничего не уступать другому. В этом все их миросозерцание! Ну, вот и ликеры появились!
Но Михаэль не привык скоро сдаваться.
– Я тебе сейчас объясню, вокруг каких стержней вращаются эти вопросы, и ты сразу поймешь…
Венцель уже не возражал брату. Он тщательно составил себе напиток из трех различных ликеров. Потом взглянул на Михаэля с добродушной, снисходительной улыбкой.
– Ладно, ладно, – прервал он его наконец. – Думай, что угодно, я со своей стороны не верю, что эти проблемы можно разрешить. Слишком они тяжелые, большие, сложные.
– Они будут решены, Венцель! Несмотря ни на что! – ответил Михаэль убежденно и страстно.
Венцель с удивлением поглядел на него. Потом усмехнулся.
– Не ты ли собираешься решить эти вопросы? – спросил он, прищурившись.
– Да, я! – крикнул Михаэль, в свою очередь чувствуя прилив гнева. – Я, Михаэль Шелленберг, твой брат!
Венцель откинулся в кресле, словно опять собираясь разразиться своим громким, саркастическим смехом, задевавшим Михаэля. Но он этого не сделал. Помолчав немного, он поднял рюмку и сказал:
– Ну, ладно, Михаэль, за твое здоровье! Как знать, может быть, это и не так безнадежно: пожалуй, ты и в самом деле решишь эти проблемы. Потому что в тебе есть нечто… нужное для таких вещей! У тебя еще есть способность верить. У меня этой способности нет давно.
Рука его дрожала, когда он подносил рюмку ко рту.
В этот миг к столу с поклоном подошел директор ресторана узнать, довольны ли господа сервировкой и едой.
Михаэль воспользовался перерывом, чтобы исполнить данное Лизе обещание.
– Я обещал позвонить в одно место, – сказал он, поднявшись, – прости меня, я сейчас…
16
Когда Михаэль вернулся, Венцель сидел, откинувшись в кресле, с сигарой во рту, и смотрел на него насмешливо, но добродушно.
– Ну, что она говорит? – спросил он, и его серые глаза поблескивали.
Михаэль покраснел.
– Лиза кланяется тебе, – ответил он, и просит тебя позвонить ей.
– Придется ей немного подождать. – Брови у Венцеля дрогнули. – У нее ведь есть время.
Михаэль положил руку на плечо брату и сказал тише:
– И она просит тебя возвратиться к ней. Она страдает, Венцель! Что же в конце концов произошло между вами?
У Венцеля загорелись глаза. Его лицо омрачилось.
– Никогда, никогда я к ней не вернусь, – сказал он с горечью в голосе. Он порывисто отхлебнул кофе. – Теперь я начну тебе рассказывать, Михаэль, – продолжал он. – Мы давно не видались, и за это время многое произошло, многое. Я объясню тебе, как это все случилось. Долго, слишком долго мы не беседовали.
– Это не моя вина, Венцель, ты знаешь сам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94