Пятьдесят, шестьдесят лет – и за это время нужно все успеть. Все нынче думают так, более или менее сознательно. Отсюда наша торопливость – скорые поезда, пароходы-экспрессы, аэропланы. Но чтобы заполнить эти пятьдесят, шестьдесят лет, заполнить до краев, мне нужны деньги, деньги! Будут деньги – будет все: свобода, здоровье, земля, солнце, красота, любовь Все остальное – вздор.
Михаэль побледнел. Он растерянно качал головой.
– Что за безумие, что за безумие! – гневно повторял он. – Венцель! Не ты ли только что с таким презрением говорил…
– Пойми же меня, Михаэль, цель человеку все-таки надо иметь перед собой, хотя бы это была и не возвышенная цель. Что я только что сказал – это моя философия, и сообразно с нею намерен я поступать, хотя бы тебе она и казалась презренною. У меня кет дара воодушевляться идеями, как у тебя, и, говоря откровенно, у меня больше нет веры в человека.
– Веры в человека нет у тебя?
– Веры! Веры! Ненависть, презрение – вот все, что у меня осталось. О, люди мне отвратительны! Их малодушие, жестокость, тщеславие, их алчность, глупость и гнусный эгоизм мне теперь достаточно знакомы. И не верю я также в так называемые идеалы. Видишь, Михааль, как я окончательно обанкротился. Совершенно так же, как этот век и этот мир, в котором все обанкротилось – религия, наука, все…
– Не впадай в ошибку, – пылко перебил его Михаэль. – Религия нисколько не обанкротилась, а наука – и подавно. Для нее как раз началась новая эра, и она расцветет пышнее, чем когда-либо до сих пор.
– Пусть так, – ответил Венцель, – может быть, ты прав. Но меня ты убедить не можешь. Как бы ты громко и долго ни взывал, я, брат, уже не, слышу и не понимаю тебя! И то, что я говорю, такая же правда, как то, что ты – единственный человек, которого я люблю и уважаю. – Венцель показал на свое сердце. – Здесь лежит мертвец, ему уже не воскреснуть, – несколько напыщенно сказал он.
Не столько сама исповедь Венцеля потрясла Михаэля, сколько ее отчаянный, циничный тон.
– Теперь я еще больше жалею, – сказал Михаэль, – что ты не приехал ко мне в имение; может быть, там твои мысли получили бы другое направление.
– Как это могло бы случиться? – ответил Венцель. – Пойми, моя цель прельщает меня совершенно так же, как твоя тебя. Она манит, и я противиться больше не могу. Слишком поздно, Михаэль. Я на трамплине! Слышишь? Я на трамплине. Больше того – я уже прыгнул! В пустоту – в ничто, быть может. Я знаю, что это не большая цель. И все же!.. Вернусь ли я и каким вернусь – как знать? Поедем, я тебе кое-что покажу, Михаэль.
Венцель поспешно расплатился.
Перед рестораном стоял элегантный, покрытый черным лаком лимузин.
– Садись! – сказал Венцель с почти мальчишеской радостью при виде озадаченного лица Михаэля.
– Это твоя машина? – пробормотал Михаэль.
– Разумеется, моя! Иначе нельзя.
Автомобиль остановился перед большим конторским зданием на Вильгельмштрассе.
– Иди за мной! – сказал Венцель, и Михаэль, колеблясь, пошел за ним. На одной из дверей была лаконическая дощечка: «Шелленберг». Лакей открыл дверь, и Венцель повел брата через ряд больших рабочих комнат, заставленных пишущими машинками и конторскою мебелью. Все было совершенно новым. Еще пахло лаком и краской.
– Все, что ты видишь здесь, все это Шелленберг, – сказал Венцель с радостным смехом. – Мы перебрались сюда только на прошлой неделе. Раньше я снимал несколько комнатушек во дворе, совершенно секретно, так сказать, – Венцель открыл дверь и ввел Михаэля в очень скромно обставленную спальню. Рядом с железной кроватью стоял стул и на нем телефон. – Вот это мои частные аппартаменты, – объяснил он – Покамест, братец, только покамест! Посмотрим-ка, не найдется ли водки. А, вот она! Сделай милость, Михаэль, еще одну рюмочку, прежде чем мы продолжим путешествие.
Михаэль все еще не мог оправиться от изумления.
– Но чем ты, в сущности, занимаешься? Какое у тебя дело? – спросил он брата. – Как ты все это создал?
Этого вопроса только и ждал Венцель. Если бы его не поставил Михаэль, он сам заговорил бы об этом.
– Чем я занимаюсь? – спросил он и зашагал по комнате, заложив руки в карманы. – Я покупаю и продаю. Я начал с того, что купил груз финского парохода в четыре тысячи тонн. Это был строевой лес, которого не принял по каким-то причинам синдикат Раухэйзена. Узнав об этом, я купил лес на собственный счет. Я продал его две недели спустя, так и не взглянув на него. Вот как это началось.
– Разве у тебя были деньги? – перебил его Михаэль.
Венцель рассмеялся.
– Деньги? Денег у меня не было, но был кредит. Тогда ведь я еще служил у Раухэйзена. Были банкирские Дома, дорожившие моими симпатиями, рекомендациями и посредничеством. Одна данная мною справка могла означать целое небольшое состояние.
– Ах, теперь я начинаю понимать.
– Я очень просто воспользовался своими связями с синдикатом Раухэйзена, как пользуются другими связями другие люди; Это, может быть, и не вполне… как бы выразиться… почтенно, что ли, но я давно перестал обращать внимание на эти тонкие оттенки. Потом я купил небольшой рудник в Ангальтском округе, чтобы месяц спустя перепродать его одному голландцу. Это было крупное дело, давшее мне необходимый начальный разгон, но и оно не стоило мне ни одного пфеннига. У меня потребность высказаться пред тобою, Михаэль, и я поэтому не скрою от тебя, что этот рудник был предложен Раухэйзену. Раухэйзен колебался. Я опередил его и поспешно купил этот рудник через свой банк. После этого мне уже не нужен был Раухэйзен. Я отказался от службы. Не он меня уволил, а я – его! Можешь это передать Лизе. А потом так и пошло дальше. В настоящее время я специализировался на бумажных фабриках.
Михаэль встал.
– Ну, хорошо, желаю тебе в этом не раскаяться.
– Что ж, будь здоров! Наши пути, боюсь я, временно разойдутся.
– Я тоже боюсь, – ответил Михаэль и потупился.
– Погоди, стой! – крикнул Венцель и подошел к письменному столу. – Вот что я хочу тебе сказать, Михаэль. Тебе, может быть, нужны деньги для твоих планов, а у меня как раз есть деньги. Возьми их. Как я уже говорил, совесть у меня еще не совсем притупилась, как у других деловых людей. Порою она еще шевелится. Я хотел бы, так сказать, откупиться этим чеком от известной социальной ответственности, и ты меня очень обяжешь, если примешь его.
Это был чек на чрезвычайно большую сумму.
– Хорошо, – сказал Михаэль. – Я беру этот чек, потому что не на себя ведь расходую деньги. Будь здоров!
Братья подали друг другу руки и посмотрели друг другу в глаза. О, ни один из них не робел перед другим и не отступал ни на миллиметр.
– Автомобиль! – крикнул Венцель лакею.
– Спасибо, – ответил Михаэль, – я пойду пешком. Прощай!
И он ушел, скорбя об утрате брата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Михаэль побледнел. Он растерянно качал головой.
– Что за безумие, что за безумие! – гневно повторял он. – Венцель! Не ты ли только что с таким презрением говорил…
– Пойми же меня, Михаэль, цель человеку все-таки надо иметь перед собой, хотя бы это была и не возвышенная цель. Что я только что сказал – это моя философия, и сообразно с нею намерен я поступать, хотя бы тебе она и казалась презренною. У меня кет дара воодушевляться идеями, как у тебя, и, говоря откровенно, у меня больше нет веры в человека.
– Веры в человека нет у тебя?
– Веры! Веры! Ненависть, презрение – вот все, что у меня осталось. О, люди мне отвратительны! Их малодушие, жестокость, тщеславие, их алчность, глупость и гнусный эгоизм мне теперь достаточно знакомы. И не верю я также в так называемые идеалы. Видишь, Михааль, как я окончательно обанкротился. Совершенно так же, как этот век и этот мир, в котором все обанкротилось – религия, наука, все…
– Не впадай в ошибку, – пылко перебил его Михаэль. – Религия нисколько не обанкротилась, а наука – и подавно. Для нее как раз началась новая эра, и она расцветет пышнее, чем когда-либо до сих пор.
– Пусть так, – ответил Венцель, – может быть, ты прав. Но меня ты убедить не можешь. Как бы ты громко и долго ни взывал, я, брат, уже не, слышу и не понимаю тебя! И то, что я говорю, такая же правда, как то, что ты – единственный человек, которого я люблю и уважаю. – Венцель показал на свое сердце. – Здесь лежит мертвец, ему уже не воскреснуть, – несколько напыщенно сказал он.
Не столько сама исповедь Венцеля потрясла Михаэля, сколько ее отчаянный, циничный тон.
– Теперь я еще больше жалею, – сказал Михаэль, – что ты не приехал ко мне в имение; может быть, там твои мысли получили бы другое направление.
– Как это могло бы случиться? – ответил Венцель. – Пойми, моя цель прельщает меня совершенно так же, как твоя тебя. Она манит, и я противиться больше не могу. Слишком поздно, Михаэль. Я на трамплине! Слышишь? Я на трамплине. Больше того – я уже прыгнул! В пустоту – в ничто, быть может. Я знаю, что это не большая цель. И все же!.. Вернусь ли я и каким вернусь – как знать? Поедем, я тебе кое-что покажу, Михаэль.
Венцель поспешно расплатился.
Перед рестораном стоял элегантный, покрытый черным лаком лимузин.
– Садись! – сказал Венцель с почти мальчишеской радостью при виде озадаченного лица Михаэля.
– Это твоя машина? – пробормотал Михаэль.
– Разумеется, моя! Иначе нельзя.
Автомобиль остановился перед большим конторским зданием на Вильгельмштрассе.
– Иди за мной! – сказал Венцель, и Михаэль, колеблясь, пошел за ним. На одной из дверей была лаконическая дощечка: «Шелленберг». Лакей открыл дверь, и Венцель повел брата через ряд больших рабочих комнат, заставленных пишущими машинками и конторскою мебелью. Все было совершенно новым. Еще пахло лаком и краской.
– Все, что ты видишь здесь, все это Шелленберг, – сказал Венцель с радостным смехом. – Мы перебрались сюда только на прошлой неделе. Раньше я снимал несколько комнатушек во дворе, совершенно секретно, так сказать, – Венцель открыл дверь и ввел Михаэля в очень скромно обставленную спальню. Рядом с железной кроватью стоял стул и на нем телефон. – Вот это мои частные аппартаменты, – объяснил он – Покамест, братец, только покамест! Посмотрим-ка, не найдется ли водки. А, вот она! Сделай милость, Михаэль, еще одну рюмочку, прежде чем мы продолжим путешествие.
Михаэль все еще не мог оправиться от изумления.
– Но чем ты, в сущности, занимаешься? Какое у тебя дело? – спросил он брата. – Как ты все это создал?
Этого вопроса только и ждал Венцель. Если бы его не поставил Михаэль, он сам заговорил бы об этом.
– Чем я занимаюсь? – спросил он и зашагал по комнате, заложив руки в карманы. – Я покупаю и продаю. Я начал с того, что купил груз финского парохода в четыре тысячи тонн. Это был строевой лес, которого не принял по каким-то причинам синдикат Раухэйзена. Узнав об этом, я купил лес на собственный счет. Я продал его две недели спустя, так и не взглянув на него. Вот как это началось.
– Разве у тебя были деньги? – перебил его Михаэль.
Венцель рассмеялся.
– Деньги? Денег у меня не было, но был кредит. Тогда ведь я еще служил у Раухэйзена. Были банкирские Дома, дорожившие моими симпатиями, рекомендациями и посредничеством. Одна данная мною справка могла означать целое небольшое состояние.
– Ах, теперь я начинаю понимать.
– Я очень просто воспользовался своими связями с синдикатом Раухэйзена, как пользуются другими связями другие люди; Это, может быть, и не вполне… как бы выразиться… почтенно, что ли, но я давно перестал обращать внимание на эти тонкие оттенки. Потом я купил небольшой рудник в Ангальтском округе, чтобы месяц спустя перепродать его одному голландцу. Это было крупное дело, давшее мне необходимый начальный разгон, но и оно не стоило мне ни одного пфеннига. У меня потребность высказаться пред тобою, Михаэль, и я поэтому не скрою от тебя, что этот рудник был предложен Раухэйзену. Раухэйзен колебался. Я опередил его и поспешно купил этот рудник через свой банк. После этого мне уже не нужен был Раухэйзен. Я отказался от службы. Не он меня уволил, а я – его! Можешь это передать Лизе. А потом так и пошло дальше. В настоящее время я специализировался на бумажных фабриках.
Михаэль встал.
– Ну, хорошо, желаю тебе в этом не раскаяться.
– Что ж, будь здоров! Наши пути, боюсь я, временно разойдутся.
– Я тоже боюсь, – ответил Михаэль и потупился.
– Погоди, стой! – крикнул Венцель и подошел к письменному столу. – Вот что я хочу тебе сказать, Михаэль. Тебе, может быть, нужны деньги для твоих планов, а у меня как раз есть деньги. Возьми их. Как я уже говорил, совесть у меня еще не совсем притупилась, как у других деловых людей. Порою она еще шевелится. Я хотел бы, так сказать, откупиться этим чеком от известной социальной ответственности, и ты меня очень обяжешь, если примешь его.
Это был чек на чрезвычайно большую сумму.
– Хорошо, – сказал Михаэль. – Я беру этот чек, потому что не на себя ведь расходую деньги. Будь здоров!
Братья подали друг другу руки и посмотрели друг другу в глаза. О, ни один из них не робел перед другим и не отступал ни на миллиметр.
– Автомобиль! – крикнул Венцель лакею.
– Спасибо, – ответил Михаэль, – я пойду пешком. Прощай!
И он ушел, скорбя об утрате брата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94