Стыдно вспомнить, чего он только нам не врал!
Книга вторая
1
В аукционном зале Дюваля и К0 на Потсдаммер-штрассе продавалась с молотка знаменитая коллекция барона Флогвеля. В берлинском свете эта распродажа была событием. Барон Флотвель, бывший церемониймейстер королевского двора, некогда легендарный богач, за последние годы потерял свое состояние до последнего пфеннига, так что все его имущество в конце концов пошло с молотка. Одновременно с сокровищами Флотвеля продавались также старинные вещи, мебель, бронза, фарфор, декоративные предметы других лиц, преимущественно принадлежавших к обедневшей аристократии.
Зал был переполнен. Знакомые профили некоторых хранителей музеев, лица известных антикваров, маклаков – совсем как до войны. Но публика была совсем другая. Много толстяков теснилось в рядах, с большими лысинами, широкими спинами и точно ватой набитыми боками, совершенно новые лица, никому не ведомые. Много дам в дорогих мехах, вкусы которых изобличали мало понимания. Обращали на себя внимание три изумительные норковые шубы, – одна из них раньше принадлежала герцогине.
Голова шла кругом от сокровищ, наполнявших помещение и сверкавших в витринах. Огромные, невероятные цифры, звучавшие в зале, доводили возбуждение до лихорадки.
В первом боковом ряду сидел пожилой, сухощавый агент, не упускавший ни одной особенно ценной или красивой вещи. Над жадными, как у хищной птицы, глазами нависал у него зеленовато-серый, облезлый парик. С бледным и мокрым от волнения лицом он трескучим сухим голосом боролся против всех этих фантастических цифр. Когда продавался Мане, дивный небольшой холст мастера, между агентом и популярным хранителем одного музея разгорелся страшный поединок. Другие любители и коллекционеры давно отстали, продолжали бороться только эти двое. Победил маленький маклак в парике, а хранитель музея, бледный и смертельно огорченный, вышел из залы. С тою же яростью маклак в парике боролся за старинное фамильное серебро барона Флотвеля. Как бешеный, схватился он из-за него с несколькими антикварами и кучкою разжиревших господ, но голос его оставался все так же трескуч, сух и неприятен. Снова победа осталась за ним. Эта борьба разожгла страсти еще сильнее, чем борьба из-за Мане, ибо фамильное серебро Флотвелей воздвигнуто было на аукционном столе, как серебряные клады какого-нибудь собора Дамы в шубах взволнованно поднялись со стульев, глаза у них разгорелись, никогда они не видели такого роскошного серебра. Борьба за него сделалась драматичной. Приятно было смотреть, как сдавался один толстяк за другим. Пусть никому не достанется это серебро! Аристократ, когда-то известный спортсмен-наездник, еще боролся некоторое время за клад Флотвеля. Этому можно бы; пожалуй, уступить его. Но нет! С какой стати? Даже удовлетворение почувствовали женщины в конце концов, когда бывшему спортсмену пришлось сложить оружие.
Победоносный маклак поправил парик на голове и утер пот с лица не совсем чистым платком.
Какая сила завоевывала все на этом ристалище? Иногда маклак в парике взвинчивал цену предмета до сказочной высоты, а затем внезапно отступал. Но серебро! Какая фантастическая сумма! Кому оно достанется? Неизвестному?
Один разжиревший шепнул, наклонившись к хрящеватому уху другого:
– Говорил я вам – это Шелленберг. Посмотрите, вот он стоит, этот высокий господин, который теперь записывает что-то в каталог.
– Не может быть!
– Почему не может быть? Говорю вам…
Венцель Шелленберг следил за аукционам с внимательным, сосредоточенным лицом и тихой добродушной усмешкой. Только по временам глаза у него расширялись, как у игрока, ставящего много на карту.
Несколькими рядами дальше стоял впереди, прислонясь к стене, фон Штольпе, тот маленький поручик с румяными мальчишескими щечками, который три года назад был посредником при покупке леса. Он, казалось, ревностно изучал каталог и только, когда цифры начинали чудовищно расти, скользил незаметным взглядом по лицу Венцеля. Когда Шелленберг сворачивал каталог, Штольпе незаметно проводил рукою по волосам, и в тот же миг маклак в зеленовато-сером парике уступал поле битвы другим.
Но вот дошла очередь до гарнитура Людовика XVI. Опять цифры помчались вверх, как ракеты. Опять, видимо, предстояла отчаянная схватка между агентом в парике и группой антикваров. Цифры так поднялись, что зала взволновалась и дамы снова встали с своих мест. Штольпе нервничал, посматривал на Шелленберга. Но тот, казалось, совсем не следил за аукционом – стоял и старался кого-то разглядеть среди публики. Вдруг он рассеянно повернул голову, поглядел в каталог, услышал трескучий, сухой голос маклака и свернул каталог. Однако было уже поздно. Следующие три номера не интересовали Шелленберга. Его взгляд поверх рядов публики устремлен был на кого-то: здесь, на аукционе коллекции Флотвеля, Шелленберг опять увидел Женни Флориан. Недели три назад Штольпе вскользь познакомил с нею Шелленберга. Здесь он ее сразу узнал по пепельно-золотистым волосам, мягко и просто собранным на затылке в скромный, нетугой узел. Ее профиль, к которому он мог теперь спокойно присмотреться, был классически красив. Стройная, плавная линия лба, под нею – сияющий, пытливый, ясный глаз, отливавший перламутром, лицо тонкое, мечтательное; поистине Женни Флориан не напрасно считалась одною из красивейших женщин Берлина Но вот она почувствовала на себе его взгляд и забеспокоилась.
– Кто эта блондинка? – спросил тогда он Штольпе.
– Женни Флориан! Она актриса, танцовщица; говорят, что она хорошо лепит, рисует. Поет она тоже.
– Много же у нее талантов, черт возьми! – рассмеялся Венцель.
2
Во время перерыва он увидел на лестнице Женни Флориан, болтавшую со Штольпе и с молодым человеком, с которым он как-то и где-то мимоходом уже познакомился. Он подошел и отвесил короткий, несколько сухой поклон.
– Разрешите поздороваться с вами, фрейлейн Флориан!
Женни покраснела. Ее ясный взгляд потемнел. Она немного склонила голову к левому плечу, как делала это всегда, когда бывала смущена.
– Господин Шелленберг! – сказала она.
Голос у нее был мягкий и нежный, но очень звучный.
Шелленберг обратился к ее спутнику с поклоном, еще более коротким, еще более сухим. Поклон этот Венцель усвоил себе за последние годы, он носил почти деловой характер и как бы выражал, что Шелленберг, в сущности, уже нимало не заинтересован в расширении своих знакомств.
– Простите, – сказал он, – я, к сожалению, запамятовал вашу фамилию.
– Это художник Качинский, господин Шелленберг, – поспешно сказал Штольпе.
Качинский немного скривил свой красивый рот и подал Венцелю руку с высокомерной небрежностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Книга вторая
1
В аукционном зале Дюваля и К0 на Потсдаммер-штрассе продавалась с молотка знаменитая коллекция барона Флогвеля. В берлинском свете эта распродажа была событием. Барон Флотвель, бывший церемониймейстер королевского двора, некогда легендарный богач, за последние годы потерял свое состояние до последнего пфеннига, так что все его имущество в конце концов пошло с молотка. Одновременно с сокровищами Флотвеля продавались также старинные вещи, мебель, бронза, фарфор, декоративные предметы других лиц, преимущественно принадлежавших к обедневшей аристократии.
Зал был переполнен. Знакомые профили некоторых хранителей музеев, лица известных антикваров, маклаков – совсем как до войны. Но публика была совсем другая. Много толстяков теснилось в рядах, с большими лысинами, широкими спинами и точно ватой набитыми боками, совершенно новые лица, никому не ведомые. Много дам в дорогих мехах, вкусы которых изобличали мало понимания. Обращали на себя внимание три изумительные норковые шубы, – одна из них раньше принадлежала герцогине.
Голова шла кругом от сокровищ, наполнявших помещение и сверкавших в витринах. Огромные, невероятные цифры, звучавшие в зале, доводили возбуждение до лихорадки.
В первом боковом ряду сидел пожилой, сухощавый агент, не упускавший ни одной особенно ценной или красивой вещи. Над жадными, как у хищной птицы, глазами нависал у него зеленовато-серый, облезлый парик. С бледным и мокрым от волнения лицом он трескучим сухим голосом боролся против всех этих фантастических цифр. Когда продавался Мане, дивный небольшой холст мастера, между агентом и популярным хранителем одного музея разгорелся страшный поединок. Другие любители и коллекционеры давно отстали, продолжали бороться только эти двое. Победил маленький маклак в парике, а хранитель музея, бледный и смертельно огорченный, вышел из залы. С тою же яростью маклак в парике боролся за старинное фамильное серебро барона Флотвеля. Как бешеный, схватился он из-за него с несколькими антикварами и кучкою разжиревших господ, но голос его оставался все так же трескуч, сух и неприятен. Снова победа осталась за ним. Эта борьба разожгла страсти еще сильнее, чем борьба из-за Мане, ибо фамильное серебро Флотвелей воздвигнуто было на аукционном столе, как серебряные клады какого-нибудь собора Дамы в шубах взволнованно поднялись со стульев, глаза у них разгорелись, никогда они не видели такого роскошного серебра. Борьба за него сделалась драматичной. Приятно было смотреть, как сдавался один толстяк за другим. Пусть никому не достанется это серебро! Аристократ, когда-то известный спортсмен-наездник, еще боролся некоторое время за клад Флотвеля. Этому можно бы; пожалуй, уступить его. Но нет! С какой стати? Даже удовлетворение почувствовали женщины в конце концов, когда бывшему спортсмену пришлось сложить оружие.
Победоносный маклак поправил парик на голове и утер пот с лица не совсем чистым платком.
Какая сила завоевывала все на этом ристалище? Иногда маклак в парике взвинчивал цену предмета до сказочной высоты, а затем внезапно отступал. Но серебро! Какая фантастическая сумма! Кому оно достанется? Неизвестному?
Один разжиревший шепнул, наклонившись к хрящеватому уху другого:
– Говорил я вам – это Шелленберг. Посмотрите, вот он стоит, этот высокий господин, который теперь записывает что-то в каталог.
– Не может быть!
– Почему не может быть? Говорю вам…
Венцель Шелленберг следил за аукционам с внимательным, сосредоточенным лицом и тихой добродушной усмешкой. Только по временам глаза у него расширялись, как у игрока, ставящего много на карту.
Несколькими рядами дальше стоял впереди, прислонясь к стене, фон Штольпе, тот маленький поручик с румяными мальчишескими щечками, который три года назад был посредником при покупке леса. Он, казалось, ревностно изучал каталог и только, когда цифры начинали чудовищно расти, скользил незаметным взглядом по лицу Венцеля. Когда Шелленберг сворачивал каталог, Штольпе незаметно проводил рукою по волосам, и в тот же миг маклак в зеленовато-сером парике уступал поле битвы другим.
Но вот дошла очередь до гарнитура Людовика XVI. Опять цифры помчались вверх, как ракеты. Опять, видимо, предстояла отчаянная схватка между агентом в парике и группой антикваров. Цифры так поднялись, что зала взволновалась и дамы снова встали с своих мест. Штольпе нервничал, посматривал на Шелленберга. Но тот, казалось, совсем не следил за аукционом – стоял и старался кого-то разглядеть среди публики. Вдруг он рассеянно повернул голову, поглядел в каталог, услышал трескучий, сухой голос маклака и свернул каталог. Однако было уже поздно. Следующие три номера не интересовали Шелленберга. Его взгляд поверх рядов публики устремлен был на кого-то: здесь, на аукционе коллекции Флотвеля, Шелленберг опять увидел Женни Флориан. Недели три назад Штольпе вскользь познакомил с нею Шелленберга. Здесь он ее сразу узнал по пепельно-золотистым волосам, мягко и просто собранным на затылке в скромный, нетугой узел. Ее профиль, к которому он мог теперь спокойно присмотреться, был классически красив. Стройная, плавная линия лба, под нею – сияющий, пытливый, ясный глаз, отливавший перламутром, лицо тонкое, мечтательное; поистине Женни Флориан не напрасно считалась одною из красивейших женщин Берлина Но вот она почувствовала на себе его взгляд и забеспокоилась.
– Кто эта блондинка? – спросил тогда он Штольпе.
– Женни Флориан! Она актриса, танцовщица; говорят, что она хорошо лепит, рисует. Поет она тоже.
– Много же у нее талантов, черт возьми! – рассмеялся Венцель.
2
Во время перерыва он увидел на лестнице Женни Флориан, болтавшую со Штольпе и с молодым человеком, с которым он как-то и где-то мимоходом уже познакомился. Он подошел и отвесил короткий, несколько сухой поклон.
– Разрешите поздороваться с вами, фрейлейн Флориан!
Женни покраснела. Ее ясный взгляд потемнел. Она немного склонила голову к левому плечу, как делала это всегда, когда бывала смущена.
– Господин Шелленберг! – сказала она.
Голос у нее был мягкий и нежный, но очень звучный.
Шелленберг обратился к ее спутнику с поклоном, еще более коротким, еще более сухим. Поклон этот Венцель усвоил себе за последние годы, он носил почти деловой характер и как бы выражал, что Шелленберг, в сущности, уже нимало не заинтересован в расширении своих знакомств.
– Простите, – сказал он, – я, к сожалению, запамятовал вашу фамилию.
– Это художник Качинский, господин Шелленберг, – поспешно сказал Штольпе.
Качинский немного скривил свой красивый рот и подал Венцелю руку с высокомерной небрежностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94