Все трое разместились на одном ложе, укрывшись одеялами и плащами, ребенок являл собой некую живую преграду между ней и Оуэном. Несмотря на безмерную усталость, она не смогла сразу уснуть и слушала ровное дыхание спящего Оуэна, видела контуры его сильного тела. Ей хотелось, чтобы он хотя бы просто прикоснулся к ней, но знала: этого не произойдет.
Она провалилась в сон и проснулась, когда за окошком серел рассвет. С ужасом она вдруг поняла, что лежит одна. Ни ребенка, ни Оуэна рядом не было.
Вскочив на ноги, она кинулась к лестнице и, возможно, упала бы с нее, если бы не услышала снизу, из конюшни, голос Оуэна, произносившего какой-то длинный монолог. Слов она не разобрала.
Она торопливо спустилась с лестницы и только тогда увидела Оуэна, который держал Филиппа на руках и уговаривал не бояться лошади и погладить ее.
Ребенок осторожно коснулся шелковистой лошадиной шеи, но тут же отдернул руку и что-то залопотал.
Оуэн повернулся к Пен. Страх не исчез из ее глаз, и он понял, что она только что испытала. И наверное, будет испытывать еще длительное время.
— Мы знакомились с лошадьми, — сказал он, отдавая ей ребенка. — Можете начать складывать вещи, я позабочусь о завтраке и еде в дорогу.
Она прижала ребенка к груди как единственное свое достояние, а он, выйдя из конюшни, направился на кухню.
Как немыслимо трудно было все это время не прикасаться к ней — особенно сейчас, когда он увидел ее полные страха глаза. Как хотелось броситься к ней, заключить в объятия, утешить, изгнать трепет из глубины ее глаз и души.
Если она отвернется теперь, после того как узнает от него всю правду, он ничего больше поделать не сможет; но если, он клянется себе в этом, если они еще один раз коснутся друг друга с любовью, это будет не конец, а начало. Начало новой, настоящей, любви…
Странное чувство пребывания в преддверии чего-то — хорошего или дурного, она не знала — жило в ней все дни путешествия. Каждую ночь они проводили в одной постели, вместе с ребенком, не прикасаясь друг к другу, стараясь почти не шевелиться, словно были связаны какой-то диковинной клятвой целомудрия. И говорили между собой тоже мало, и днем, и вечерами.
Зато с ребенком, сидящим в седле впереди нее, Пен говорила постоянно, рассказывая ему, как называется все то, что видят их глаза и слышат уши. Все, чего он в свои два с лишним года еще не знал, не мог знать, вынужденный обретаться на полусгнившей соломе под крышей непотребного дома.
Когда ее рука уставала держать мальчика, она ненадолго отдавала его Оуэну, и тот продолжал знакомить его с окружающим миром.
Пен так вошла в дорожный ритм, что временами казалось: их путешествие длится годы и никогда не кончится. И пускай не кончается…
На пятый день они подъехали к конной переправе через реку Северн, на другом берегу которой начинался Уэльс. Теперь она знала, куда направляется Оуэн, но по-прежнему ни о чем его не спрашивала, молчал и он.
Маленький Филипп проявил немыслимый восторг, увидев реку и множество лошадей на плоту, рвался побегать по палубе между ними и очень обижался, что ему не разрешали.
— Оказывается, он умеет настаивать на своем, — радовалась Пен. — Разве это не прекрасно?
Оуэн весело смеялся и, казалось, совсем оттаял, но, когда они двинулись дальше верхом в глубь Уэльса, она снова ощутила в нем напряженность, даже большую, нежели раньше.
Воздух сделался еще мягче и теплее; по берегам широкого Северна расцветала зелень; на фоне чистого неба показались и становились все крупнее скалы горного массива Брекон-Биконс. Пен вспомнила показавшиеся ей странными слова Оуэна, которые тот сказал своему пажу насчет того, что отправляется к своей путеводной звезде, и спросила, не эти ли горы он имел в виду.
— Да, — ответил тот с улыбкой, — вы разгадали нашу с посланником де Ноэлем маленькую тайну. Если я исчезаю надолго из Лондона и передаю ему эти слова, он знает, где меня можно найти в случае крайней необходимости. Я очень давно не прибегал к этому паролю.
Ответ Оуэна напомнил ей лишний раз о его жизни, полной приключений и опасностей, и она с тревогой подумала о Робине, о том, как отзовется на нем побег принцессы и ее собственное исчезновение. Ведь от мстительного и жестокого Нортумберленда можно ждать всего. Успокаивала мысль, что Робин не хуже, чем она, знает этого человека и не дастся ему в руки, в крайнем случае укроется в Холборне у отца.
Еще не наступил вечер, когда, продвигаясь через зеленеющие поля, они подъехали к невысокой каменной ограде и въехали за нее через ворота, образованные двумя каменными глыбами. Там продолжалось холмистое поле с перелесками, но вскоре дорога свернула вправо, и Пен увидела небольшое здание из того же камня, что и стены, под крышей из каменных плиток. Дым выходил из всех четырех труб дома на небольшом дворе перед входом резвились куры, в маленьком пруду чинно плавали утки, на голубятне курлыкали голуби… Сельская идиллия. Умиротворение и безмятежность, так не вяжущиеся со всем обликом Оуэна.
Пен взглянула на него. Он остановил коня, отпустил поводья и замер, вбирая в себя эту картину.
Потом глубоко вздохнул и заговорил. Его голос, нарушивший это спокойствие, показался ударом грома.
— Я уж думал, что не увижу этого никогда.
Она не стала спрашивать, почему он так думал.
Дверь дома открылась, на пороге показалась женщина. Она была высокая, худощавая, с седыми волосами под простым чепцом, в платье из домотканого сукна, поверх которого был надет передник. У нее было усталое, полное достоинства лицо, не потерявшее былой привлекательности. Возле ее юбок стояли два зеленоглазых ребенка.
Женщина поднесла руку к глазам, как бы заслоняя их от слишком яркого света, и сделала один-два шага вперед.
— Оуэн?
Голос был негромкий, мелодичный, недоуменный.
Оуэн соскочил с коня и подбежал к ней.
— Матушка!
Он обнял ее, и они надолго приникли друг к другу. На них безмолвно взирали дети с порога дома и Пен, еще не сошедшая с лошади.
Мать и сын медленно разомкнули объятия. Оуэн подошел к Пен и снял ее с седла вместе с ребенком.
— Матушка, — сказал он потом, — это Пен Брайанстон и ее сын Филипп. Пен, познакомьтесь с моей матерью, леди Эстер д'Арси. — Повернувшись ко входу в дом, он, понизив голос, добавил:
— А это мои дети, Люси и Эндрю. Они не знают своего отца.
Пен смотрела на женщину, на детей, не сводивших любопытных взглядов с приехавших, потом с беспомощным видом повернулась к Оуэну.
— Матушка, — сказал он спокойно, — я очень хочу, чтобы вы все рассказали этой женщине. И как можно скорее.
— Ты уверен в этом, Оуэн? — спросила та, глядя попеременно на них обоих кристально чистыми серыми глазами.
— Да. Сам я не могу этого сделать.
— Хорошо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99