Кому принес он своим поступком большее несчастье?
На лице пожилой женщины отразились мучительные колебания.
— Своим детям, Люси и Эндрю, конечно. В первую очередь… И женщине, которая была его женой… И себе тоже…
— А где она? Что с ней?
— Умерла два года назад. Чума свирепствовала в том городе, где жила Эстелла.
— Она была в монастыре? В таком, где пребывают как в заточении? Где никто не произносит ни слова?
Леди Эстер покачала головой:
— Почему?.. Впрочем, я, кажется, слышала эти выдумки. Нет, она жила в полной безопасности в Провансе, в одном из фамильных поместий своего отца. Больше не бывала в Париже, при дворе, но вела достаточно светскую жизнь у себя в провинции, даже, насколько я знаю, обзавелась любовником. Однако не сужу ее за это. Она была глубоко несчастна… А вот матерью эта женщина всегда была никудышной.
Пен чувствовала, что мать Оуэна совершенно откровенна с ней и говорит чистую правду.
— Спасибо за вашу прямоту, леди Эстер, — сказала она. — Но почему, как вы думаете, ваш сын не мог вес это рассказать мне сам?
Ответ, который последовал, был таким же прямым, как и рассказ.
— Потому, леди Пен, что боялся, так мне кажется, что будет вольно или невольно оправдывать себя. Я же, он знал, этого делать не стану… Хотя мой сын никогда не был трусом, — добавила она с трогательной гордостью.
Да, мысленно договорила за нее Пен, он хотел, чтобы о нем рассказал другой человек и чтобы, выслушав этого человека, она сама приняла решение: может ли его понять, принять и простить.
Филипп кое-как дожевал яблоко и просился на колени, дергая Пен за юбку. Но она не выполнила его просьбы.
— Могу я ненадолго оставить ребенка с вами, мадам? — спросила она.
— Конечно, милая…
Выйдя из комнаты, Пен услышала, как в другой стороне дома раздаются негромкие звуки арфы, и направилась туда.
Оуэн сидел за инструментом, глаза у него были закрыты, пальцы извлекали из струн нечто печальное и мелодичное. Остановившись в дверях, она некоторое время продолжала молча слушать и была в этом не одинока: разместившись на полу, дети Оуэна тоже погрузились в музыку, рождавшуюся под пальцами незнакомого им человека, который был их отцом.
Спустя некоторое время Оуэн открыл глаза и посмотрел на Пен, застывшую у дверей. В его взгляде были все те же тоска, надежда, призыв…
Она ответила ему улыбкой, потом прошла на середину комнаты и села на стул рядом с детьми.
Почти без перерыва он заиграл другую мелодию, в которой тоже была печаль, но призыв и надежда звучали намного громче.
— Милорд герцог, женщина призналась в колдовстве и злой магии, которые использовала, когда служила в доме леди Брайанстон.
Одетый во все черное человек доложил это, прижимая к груди снятую с головы шапку.
Нортумберленд взглянул на него из-за стола, заваленного бумагами, и спросил:
— А как насчет короля? Призналась она в злонамеренном лечении? В предательстве?
— Нет, милорд герцог. Даже под пыткой утверждала, что желала только одного: вылечить его величество, и делала для этого все, что могла.
— Но прислала ее именно леди Брайанстон?
— Да, милорд.
— Та самая, которая велела ей же отравить своего старшего сына?
— Женщина отрицает и это. Но признает, что по приказу его матери ничем не помогала ему во время болезни.
— Отсутствие помощи, когда грозит смерть, равносильно убийству, — пробормотал герцог и потянулся в кресле так, что хрустнули суставы. — Итак, означенная леди Брайанстон и ее назойливый сынок… — Он говорил не для человека в черном, продолжавшем стоять навытяжку, а для самого себя, формулируя решение. — Оба они виновны в том, что рекомендовали для излечения короля и ввели в его спальню заведомую отравительницу и колдунью, сознавшуюся в своих богомерзких деяниях.
Он ударил ладонью по бумагам на столе и вскочил на ноги.
— Арестуйте леди Брайанстон, ее сына и его жену по обвинению в государственной измене. Поместите в Тауэр, и мы послушаем, что они смогут сказать в свое оправдание.
— Будет выполнено, милорд герцог.
Человек в черном поклонился и вышел.
Нортумберленд в раздумье подошел к окну. Кажется, у этих Брайанстонов нет наследников. Значит, их поместья и имущество можно использовать для награждения отличившихся сторонников и для приманивания новых. В том числе наиболее несговорчивых членов Тайного совета, когда дело дойдет до их подписи под новоиспеченным актом о престолонаследии.
Майлз Брайанстон вышел из трущобного непотребного дома в полной растерянности: ребенка там не было.
Хозяйка уверяет, что он умер от какой-то лихорадки, но, судя по тому, как она говорит, по ее бегающим глазкам, дело тут нечисто. Во всяком случае, он, Майлз, не верит ей. Но что же могло произойти? И зачем этой старой карге признаваться в том, что лишит ее дополнительного дохода?
Нет, определенно что-то произошло. Скорее всего неприятное для их семьи. Но что?..
И что сказать матери?.. А, лучше не говорить ничего. Или то, в чем пыталась его уверить старуха: ребенок заболел и умер.
Но еще лучше… у пего загорелись глаза, слегка перехватило дыхание… Почему бы не представить себя этаким решительным, дерзким мужчиной, готовым на все ради благополучия своего рода?.. Да, почему бы не сказать матери, что он сам, вот этими руками, выполнил ее распоряжение буквально: избавился от выродка?.. Как?.. Ну например, бросил в Темзу… Это успокоит мать, а его избавит от всяческих ее предположений и попреков.
Уже сидя на носу лодки, перевозившей его па северный берег, и глядя в мутные воды реки, он окончательно утвердился в своем решении. Конечно, ребенка уже не существует, а каким образом он ушел из этой жизни — какая разница? Главное, его нет, и он, Майлз, единственный и законный наследник, а мать пускай спит спокойно и не пилит его каждый раз, когда он имеет несчастье попасться ей на глаза.
В свой дом он входил, беззаботно насвистывая себе под нос, и первая, кого он увидел, была его жена. Глаза у нее покраснели от слез.
— В чем дело, женщина? — спросил он. — Почему ты всегда так плаксива? От твоего кислого вида молоко сворачивается!
— Ох, Майлз, — пожаловалась та, — твоя мать с утра меня ненавидит. А все дело в том, что Долли опять немножко наследила… Совсем немного, но леди Брайанстон велела выкинуть ее на кухонный двор, там бедная собачка что-то съела и теперь места себе не находит. Ее все время тошнит.
Майлз поморщился. Господи, как надоела эта слезливая яловая корова со своей любовью к собакам. Лучше бы родила ему сына.
— Может быть, твоя Долли наелась крысиного яда? — безжалостно предположил он, чем вызвал новый поток слез. — Где моя мать?
— В библиотеке, — ответила та, отворачиваясь от него.
Леди Брайанстон сидела там за расчетными книгами и потому была еще более раздражена, чем обычно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
На лице пожилой женщины отразились мучительные колебания.
— Своим детям, Люси и Эндрю, конечно. В первую очередь… И женщине, которая была его женой… И себе тоже…
— А где она? Что с ней?
— Умерла два года назад. Чума свирепствовала в том городе, где жила Эстелла.
— Она была в монастыре? В таком, где пребывают как в заточении? Где никто не произносит ни слова?
Леди Эстер покачала головой:
— Почему?.. Впрочем, я, кажется, слышала эти выдумки. Нет, она жила в полной безопасности в Провансе, в одном из фамильных поместий своего отца. Больше не бывала в Париже, при дворе, но вела достаточно светскую жизнь у себя в провинции, даже, насколько я знаю, обзавелась любовником. Однако не сужу ее за это. Она была глубоко несчастна… А вот матерью эта женщина всегда была никудышной.
Пен чувствовала, что мать Оуэна совершенно откровенна с ней и говорит чистую правду.
— Спасибо за вашу прямоту, леди Эстер, — сказала она. — Но почему, как вы думаете, ваш сын не мог вес это рассказать мне сам?
Ответ, который последовал, был таким же прямым, как и рассказ.
— Потому, леди Пен, что боялся, так мне кажется, что будет вольно или невольно оправдывать себя. Я же, он знал, этого делать не стану… Хотя мой сын никогда не был трусом, — добавила она с трогательной гордостью.
Да, мысленно договорила за нее Пен, он хотел, чтобы о нем рассказал другой человек и чтобы, выслушав этого человека, она сама приняла решение: может ли его понять, принять и простить.
Филипп кое-как дожевал яблоко и просился на колени, дергая Пен за юбку. Но она не выполнила его просьбы.
— Могу я ненадолго оставить ребенка с вами, мадам? — спросила она.
— Конечно, милая…
Выйдя из комнаты, Пен услышала, как в другой стороне дома раздаются негромкие звуки арфы, и направилась туда.
Оуэн сидел за инструментом, глаза у него были закрыты, пальцы извлекали из струн нечто печальное и мелодичное. Остановившись в дверях, она некоторое время продолжала молча слушать и была в этом не одинока: разместившись на полу, дети Оуэна тоже погрузились в музыку, рождавшуюся под пальцами незнакомого им человека, который был их отцом.
Спустя некоторое время Оуэн открыл глаза и посмотрел на Пен, застывшую у дверей. В его взгляде были все те же тоска, надежда, призыв…
Она ответила ему улыбкой, потом прошла на середину комнаты и села на стул рядом с детьми.
Почти без перерыва он заиграл другую мелодию, в которой тоже была печаль, но призыв и надежда звучали намного громче.
— Милорд герцог, женщина призналась в колдовстве и злой магии, которые использовала, когда служила в доме леди Брайанстон.
Одетый во все черное человек доложил это, прижимая к груди снятую с головы шапку.
Нортумберленд взглянул на него из-за стола, заваленного бумагами, и спросил:
— А как насчет короля? Призналась она в злонамеренном лечении? В предательстве?
— Нет, милорд герцог. Даже под пыткой утверждала, что желала только одного: вылечить его величество, и делала для этого все, что могла.
— Но прислала ее именно леди Брайанстон?
— Да, милорд.
— Та самая, которая велела ей же отравить своего старшего сына?
— Женщина отрицает и это. Но признает, что по приказу его матери ничем не помогала ему во время болезни.
— Отсутствие помощи, когда грозит смерть, равносильно убийству, — пробормотал герцог и потянулся в кресле так, что хрустнули суставы. — Итак, означенная леди Брайанстон и ее назойливый сынок… — Он говорил не для человека в черном, продолжавшем стоять навытяжку, а для самого себя, формулируя решение. — Оба они виновны в том, что рекомендовали для излечения короля и ввели в его спальню заведомую отравительницу и колдунью, сознавшуюся в своих богомерзких деяниях.
Он ударил ладонью по бумагам на столе и вскочил на ноги.
— Арестуйте леди Брайанстон, ее сына и его жену по обвинению в государственной измене. Поместите в Тауэр, и мы послушаем, что они смогут сказать в свое оправдание.
— Будет выполнено, милорд герцог.
Человек в черном поклонился и вышел.
Нортумберленд в раздумье подошел к окну. Кажется, у этих Брайанстонов нет наследников. Значит, их поместья и имущество можно использовать для награждения отличившихся сторонников и для приманивания новых. В том числе наиболее несговорчивых членов Тайного совета, когда дело дойдет до их подписи под новоиспеченным актом о престолонаследии.
Майлз Брайанстон вышел из трущобного непотребного дома в полной растерянности: ребенка там не было.
Хозяйка уверяет, что он умер от какой-то лихорадки, но, судя по тому, как она говорит, по ее бегающим глазкам, дело тут нечисто. Во всяком случае, он, Майлз, не верит ей. Но что же могло произойти? И зачем этой старой карге признаваться в том, что лишит ее дополнительного дохода?
Нет, определенно что-то произошло. Скорее всего неприятное для их семьи. Но что?..
И что сказать матери?.. А, лучше не говорить ничего. Или то, в чем пыталась его уверить старуха: ребенок заболел и умер.
Но еще лучше… у пего загорелись глаза, слегка перехватило дыхание… Почему бы не представить себя этаким решительным, дерзким мужчиной, готовым на все ради благополучия своего рода?.. Да, почему бы не сказать матери, что он сам, вот этими руками, выполнил ее распоряжение буквально: избавился от выродка?.. Как?.. Ну например, бросил в Темзу… Это успокоит мать, а его избавит от всяческих ее предположений и попреков.
Уже сидя на носу лодки, перевозившей его па северный берег, и глядя в мутные воды реки, он окончательно утвердился в своем решении. Конечно, ребенка уже не существует, а каким образом он ушел из этой жизни — какая разница? Главное, его нет, и он, Майлз, единственный и законный наследник, а мать пускай спит спокойно и не пилит его каждый раз, когда он имеет несчастье попасться ей на глаза.
В свой дом он входил, беззаботно насвистывая себе под нос, и первая, кого он увидел, была его жена. Глаза у нее покраснели от слез.
— В чем дело, женщина? — спросил он. — Почему ты всегда так плаксива? От твоего кислого вида молоко сворачивается!
— Ох, Майлз, — пожаловалась та, — твоя мать с утра меня ненавидит. А все дело в том, что Долли опять немножко наследила… Совсем немного, но леди Брайанстон велела выкинуть ее на кухонный двор, там бедная собачка что-то съела и теперь места себе не находит. Ее все время тошнит.
Майлз поморщился. Господи, как надоела эта слезливая яловая корова со своей любовью к собакам. Лучше бы родила ему сына.
— Может быть, твоя Долли наелась крысиного яда? — безжалостно предположил он, чем вызвал новый поток слез. — Где моя мать?
— В библиотеке, — ответила та, отворачиваясь от него.
Леди Брайанстон сидела там за расчетными книгами и потому была еще более раздражена, чем обычно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99