Инку или отца?!
Она ненавидит, а он умер…
Манана тоже умерла, но это было давно, она просто исчезла из их дома, а потом исчезли вещи, но Манана была сумасшедшей. А отец — отец был совершенно нормальным, здоровым человеком, как он мог умереть?..
Нет, не так. Он не умер, его убили.
Убили.
Убийство, страшная вещь, слишком много крови.
Кровь.
Почему ее руки были в крови? Почему ее комбинезон был в крови?..
— Кара! Ты слышишь меня, кара! Не молчи, пожалуйста!
Ты слышишь меня? Ты меня понимаешь?!
Если кто-то умирает, то близкие ему люди должны плакать, почему же она не может плакать? Почему, почему, почему? Потому что она не верит в то, что отец умер. Но и Марк не может врать, он не может шутить этим… Он никогда не врал ей, Марк… Но ведь когда-то же нужно начинать… Почему он так смотрит на нее… Нет, он не врет.
Отца нет.
Ольга закричала, забилась в его руках: нет, нет, нет, папа, этого не может быть, ты говоришь чушь, Марк, ты говоришь не правду, зачем ты говоришь не правду, нет, этого не может быть, папа, Марк!..
Она потеряла сознание.
…Но когда снова пришла в себя, то сразу же увидела склоненное над собой костлявое лицо правды: отца нет, и тебе никуда не спрятаться от этого — ни в обморок, ни в сон, ни в сумасшествие…
Откуда эта кровь на комбинезоне?
Ольга снова начала кричать, она кричала до тех пор, пока не потеряла голос, — полчаса, час, полтора. И все это время Марк не отпускал ее ни на минуту: она видела его постаревшее, осунувшееся лицо, именно таким он станет через двадцать лет, именно таким. Похожим на отца, которого больше нет.
Которого убили. Кто мог убить его?
— Кто?! Кто это сделал, Марк?
— Я не знаю. — По лицу его бежали тени: ужас, сострадание, жалость, любовь сменяли друг друга в бесконечном танце. Но там, за их спинами пряталось что-то еще. Что-то еще, о чем знал только Марк и о чем он не хотел говорить Ольге.
Она знала.
Что-то ужасное.
Когда она проснулась, подошла к окну, опустила руки в снег… Вернулась к кровати и коснулась ладонями его спящего лица…
Почему так много крови? Это же просто кровотечение из носа, а не открытая рана, когда кровь хлещет фонтаном… Открытая рана… Отца убили. Ударили ножом в сердце, было много крови. Сознание Ольги путалось, а спасительная ясность не приходила. Она вдруг поняла — если когда-нибудь эта спасительная ясность придет, то она будет похожа на убийство…
Убийство.
Обессиленная, почти лишившаяся рассудка, она наконец-то затихла в руках мужа.
— Марк!
— Я здесь, я с тобой, кара…
— Марк, скажи… Откуда эта кровь у меня на комбинезоне?..
* * *
К двум часам дня все показания были собраны. Все свидетели были опрошены, и предварительные итоги были подведены. Звягинцев сидел в своем закутке, в комнате номер тринадцать административного крыла отеля.
Реальность оказалась такой не правдоподобной и такой страшной, что Звягинцев даже отказался от пива. Он был очень расстроен. Какое уж тут пиво, здесь и литром водки не обойдешься. Но водка — это чересчур. Нельзя, чтобы от тебя разило сивухой, когда ты будешь зачитывать задержанным их права.
Интересно, они придут или нет?
Марк и его жена?
Они вполне могут собрать вещички и броситься в горы. Или не собирать вещичек и броситься вниз.
Дудки.
Никуда они не денутся, при таком буране дергаться куда-то, куда-то идти, да еще по незнакомой местности, по горному рельефу, — это самоубийство. Хотя, кто знает? Может быть, самоубийство и было бы лучшим выходом. Может быть, они уже настроились. Этот Марк — он будет защищаться до последнего. Настоящая любовь у них в крови.
Звягинцев вздохнул.
«Прости, что хреново о тебе думал. Все, что касается твоей семьи, — выше всяких похвал. Это, конечно, не снимает с тебя ответственности, но то, как ты это сделал!..»
Конечно, он мог бы послать в коттедж Красинских охранников — еще час назад, когда картина происшедшего в общих чертах стала ему ясна. Послать охранников — хотя бы тех же дуболомов Радика и Колю. Недостаток мозгов они компенсируют терпением и бультерьерской хваткой. Они вели бы наблюдение и применили бы силу при случае.
Он мог это сделать, но не захотел.
Марк, Марк, у тебя была блестящая версия, вкусная версия, сладкая версия… Звягинцев бы многое отдал, чтобы она оказалась правдой и стриженая кошка получила бы по своим вдовьим заслугам. Вот кого бы ему не было жалко — так это стриженую кошку.
Но показания, которые он собрал, в бога душу мать… Все они были не на стороне отличного парня Марка. А жаль.
Кресло под тушей Звягинцева жалобно скрипнуло — надо бы научиться скакать на лыжах и прекратить жрать пиво в таких количествах, как всегда подумал Пал Палыч.
А потом закрыл глаза.
Хорошо закрывать глаза, когда ты знаешь… Когда ты можешь представить себе, что произошло на самом деле. Когда ты ясно видишь перед собой картину преступления.
…Он начал с портье. Только потому, что ему не очень нравился Марк и его железобетонное, как будто бы нарочно созданное алиби.
В ту ночь дежурил Серега, Серый (Иван сменил его только в половине восьмого, когда ему на голову вылился ушат телефонных звонков по поводу криков в номере двенадцать).
И первым делом Звягинцев направился к нему.
Серый и Иван занимали крошечный домик недалеко от главного корпуса отеля. Склонный к апокалиптическим преувеличениям Иван называл его на швейцарский манер — «шале». Серый же ограничивался определением «приют убогого чухонца». В домике были две отдельные комнатки, чтобы трахать баб автономно друг от друга (тщетная предосторожность, тем более что Серый и Иван встречались только у стойки портье: вахту сдал — вахту принял). Две отдельные комнатки, крошечная кухня и санузел, все удобства, живи — не хочу.
Звягинцеву пришлось долго стучать в дверь: Серый обожал сладко поспать после дежурства. Когда наконец дверь открылась и в нее просунулась лохматая голова Серого, Звягинцев был уже на взводе.
— Долго спишь. Царство божие проспишь.
— И слава богу, шеф, — позевывая, сказал Серый. — Что я там забыл, в этом царстве божием… Скукотища и тэ дэ. Даже порнушки приличной не посмотришь.
Серый был фанатом жесткого порно и даже собирал коллекцию кассет.
— Может, пустишь?
— А чего случилось-то?
— Сейчас и будем выяснять, что случилось.
Тесня Серого животом в глубь дома, Звягинцев просочился вовнутрь. Серый мялся у двери и хмуро наблюдал за Звягинцевым: он не любил, когда прерывали его трудовой сон.
— Ну, рассказывай. — Звягинцев взгромоздился на стул и вытащил из кармана вечную пачку «Беломора».
— У нас не курят, — тотчас же сказал Серый.
— Что ты говоришь! Это похвально. — Звягинцев выбил папиросу из пачки и под испепеляющим взглядом Серого с наслаждением затянулся, выпуская из ноздрей вонючий дым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
Она ненавидит, а он умер…
Манана тоже умерла, но это было давно, она просто исчезла из их дома, а потом исчезли вещи, но Манана была сумасшедшей. А отец — отец был совершенно нормальным, здоровым человеком, как он мог умереть?..
Нет, не так. Он не умер, его убили.
Убили.
Убийство, страшная вещь, слишком много крови.
Кровь.
Почему ее руки были в крови? Почему ее комбинезон был в крови?..
— Кара! Ты слышишь меня, кара! Не молчи, пожалуйста!
Ты слышишь меня? Ты меня понимаешь?!
Если кто-то умирает, то близкие ему люди должны плакать, почему же она не может плакать? Почему, почему, почему? Потому что она не верит в то, что отец умер. Но и Марк не может врать, он не может шутить этим… Он никогда не врал ей, Марк… Но ведь когда-то же нужно начинать… Почему он так смотрит на нее… Нет, он не врет.
Отца нет.
Ольга закричала, забилась в его руках: нет, нет, нет, папа, этого не может быть, ты говоришь чушь, Марк, ты говоришь не правду, зачем ты говоришь не правду, нет, этого не может быть, папа, Марк!..
Она потеряла сознание.
…Но когда снова пришла в себя, то сразу же увидела склоненное над собой костлявое лицо правды: отца нет, и тебе никуда не спрятаться от этого — ни в обморок, ни в сон, ни в сумасшествие…
Откуда эта кровь на комбинезоне?
Ольга снова начала кричать, она кричала до тех пор, пока не потеряла голос, — полчаса, час, полтора. И все это время Марк не отпускал ее ни на минуту: она видела его постаревшее, осунувшееся лицо, именно таким он станет через двадцать лет, именно таким. Похожим на отца, которого больше нет.
Которого убили. Кто мог убить его?
— Кто?! Кто это сделал, Марк?
— Я не знаю. — По лицу его бежали тени: ужас, сострадание, жалость, любовь сменяли друг друга в бесконечном танце. Но там, за их спинами пряталось что-то еще. Что-то еще, о чем знал только Марк и о чем он не хотел говорить Ольге.
Она знала.
Что-то ужасное.
Когда она проснулась, подошла к окну, опустила руки в снег… Вернулась к кровати и коснулась ладонями его спящего лица…
Почему так много крови? Это же просто кровотечение из носа, а не открытая рана, когда кровь хлещет фонтаном… Открытая рана… Отца убили. Ударили ножом в сердце, было много крови. Сознание Ольги путалось, а спасительная ясность не приходила. Она вдруг поняла — если когда-нибудь эта спасительная ясность придет, то она будет похожа на убийство…
Убийство.
Обессиленная, почти лишившаяся рассудка, она наконец-то затихла в руках мужа.
— Марк!
— Я здесь, я с тобой, кара…
— Марк, скажи… Откуда эта кровь у меня на комбинезоне?..
* * *
К двум часам дня все показания были собраны. Все свидетели были опрошены, и предварительные итоги были подведены. Звягинцев сидел в своем закутке, в комнате номер тринадцать административного крыла отеля.
Реальность оказалась такой не правдоподобной и такой страшной, что Звягинцев даже отказался от пива. Он был очень расстроен. Какое уж тут пиво, здесь и литром водки не обойдешься. Но водка — это чересчур. Нельзя, чтобы от тебя разило сивухой, когда ты будешь зачитывать задержанным их права.
Интересно, они придут или нет?
Марк и его жена?
Они вполне могут собрать вещички и броситься в горы. Или не собирать вещичек и броситься вниз.
Дудки.
Никуда они не денутся, при таком буране дергаться куда-то, куда-то идти, да еще по незнакомой местности, по горному рельефу, — это самоубийство. Хотя, кто знает? Может быть, самоубийство и было бы лучшим выходом. Может быть, они уже настроились. Этот Марк — он будет защищаться до последнего. Настоящая любовь у них в крови.
Звягинцев вздохнул.
«Прости, что хреново о тебе думал. Все, что касается твоей семьи, — выше всяких похвал. Это, конечно, не снимает с тебя ответственности, но то, как ты это сделал!..»
Конечно, он мог бы послать в коттедж Красинских охранников — еще час назад, когда картина происшедшего в общих чертах стала ему ясна. Послать охранников — хотя бы тех же дуболомов Радика и Колю. Недостаток мозгов они компенсируют терпением и бультерьерской хваткой. Они вели бы наблюдение и применили бы силу при случае.
Он мог это сделать, но не захотел.
Марк, Марк, у тебя была блестящая версия, вкусная версия, сладкая версия… Звягинцев бы многое отдал, чтобы она оказалась правдой и стриженая кошка получила бы по своим вдовьим заслугам. Вот кого бы ему не было жалко — так это стриженую кошку.
Но показания, которые он собрал, в бога душу мать… Все они были не на стороне отличного парня Марка. А жаль.
Кресло под тушей Звягинцева жалобно скрипнуло — надо бы научиться скакать на лыжах и прекратить жрать пиво в таких количествах, как всегда подумал Пал Палыч.
А потом закрыл глаза.
Хорошо закрывать глаза, когда ты знаешь… Когда ты можешь представить себе, что произошло на самом деле. Когда ты ясно видишь перед собой картину преступления.
…Он начал с портье. Только потому, что ему не очень нравился Марк и его железобетонное, как будто бы нарочно созданное алиби.
В ту ночь дежурил Серега, Серый (Иван сменил его только в половине восьмого, когда ему на голову вылился ушат телефонных звонков по поводу криков в номере двенадцать).
И первым делом Звягинцев направился к нему.
Серый и Иван занимали крошечный домик недалеко от главного корпуса отеля. Склонный к апокалиптическим преувеличениям Иван называл его на швейцарский манер — «шале». Серый же ограничивался определением «приют убогого чухонца». В домике были две отдельные комнатки, чтобы трахать баб автономно друг от друга (тщетная предосторожность, тем более что Серый и Иван встречались только у стойки портье: вахту сдал — вахту принял). Две отдельные комнатки, крошечная кухня и санузел, все удобства, живи — не хочу.
Звягинцеву пришлось долго стучать в дверь: Серый обожал сладко поспать после дежурства. Когда наконец дверь открылась и в нее просунулась лохматая голова Серого, Звягинцев был уже на взводе.
— Долго спишь. Царство божие проспишь.
— И слава богу, шеф, — позевывая, сказал Серый. — Что я там забыл, в этом царстве божием… Скукотища и тэ дэ. Даже порнушки приличной не посмотришь.
Серый был фанатом жесткого порно и даже собирал коллекцию кассет.
— Может, пустишь?
— А чего случилось-то?
— Сейчас и будем выяснять, что случилось.
Тесня Серого животом в глубь дома, Звягинцев просочился вовнутрь. Серый мялся у двери и хмуро наблюдал за Звягинцевым: он не любил, когда прерывали его трудовой сон.
— Ну, рассказывай. — Звягинцев взгромоздился на стул и вытащил из кармана вечную пачку «Беломора».
— У нас не курят, — тотчас же сказал Серый.
— Что ты говоришь! Это похвально. — Звягинцев выбил папиросу из пачки и под испепеляющим взглядом Серого с наслаждением затянулся, выпуская из ноздрей вонючий дым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107