Сколько машин мой отец лишил невинности, прежде чем погиб?
Сотню, не меньше.
Мне до этого результата еще далеко.
О гибели отца, случившейся восемь лет назад, старина Боб рассказывает с неизменным выражением досады на лице. Мол-де в последние годы (особенно после того, как он узнал, что у него – где-то там, вне поля его видимости, – растет дочь) с отцом начали происходить странные вещи. Он был готов бросить свое ремесло, говорит старина Боб, перестал считать его достойным и даже выражался в том духе, что оно аморально.
– А вы? – спрашиваю я. – Что вы ему отвечали?
– Что оно не более аморально, чем любое искусство. Искусство и должно быть вне морали, иначе оно не сможет задеть человека так сильно. Удивить. Поразить в самое сердце. Задеть никогда не звучавшие струны души.
Даже Домино с его нежно-абрикосовой философией не выразился бы сильнее.
Я полностью солидарна со стариной Бобом.
– Он не пытался меня найти? – спрашиваю я. – Поговорить со мной?
– Твоя мать – она не хотела этого. Грозила ему всеми карами – земными и небесными. Но деньги брала исправно. Надеюсь, у тебя было обеспеченное детство.
– У меня было отвратительное детство. Лучше о нем не вспоминать. Жаль, что он не нашел меня, не поговорил со мной.
Он сомневался. Стыдился себя. Стыдился того, чем занимается. – К выражению досады на лице старины Боба примешивается недоумение. – Что он мог рассказать тебе?
– Всё.
Отец погиб, уходя от столкновения с каким-то мелким животным – то ли хорьком, то ли кошкой, то ли мангустом суриката. Вернее, это я думаю о мангусте суриката; не слишком подкованный в зоологии старина Боб выражается проще – «суслик».
Я думаю о мангусте суриката. А о том, кем могла оказаться кошка…
Мысли о том, кем могла оказаться кошка, я гоню прочь.
Скорее всего, это была обыкновенная уличная кошка, кто еще? Лысые коты не приспособлены к рысканью по подворотням.
Отец уходил от столкновения, неудачно вывернул руль и на бешеной скорости врезался в фонарный столб. Смерть была мгновенной. Неудачно вывернул руль – так выражается старина Боб. Я, со своей стороны, предполагаю, что для уставшего любить и такого одинокого отца поворот руля был как раз удачным.
Эти мои догадки никогда не были озвучены.
– У него остался приличный капиталец. Кругленькая сумма, – говорит старина Боб. – Конечно же, она по праву принадлежит тебе.
Кругленькая сумма не слишком волнует меня.
Я и сама в состоянии сколотить кругленькую сумму. Теперь, когда я работаю на старину Боба. Он купил мне права (у Боба все схвачено) – и я со спокойной совестью угоняю тачки, как когда-то делал мой отец. Не все, а только те, в которые влюбляюсь с первого взгляда. Также, как он. Старина Боб считает, что я в каких-то вещах даже превзошла отца, а по дерзости и отчаянности – уж точно. Я пригоняю тачки в тихую заводь «Красных рыбок», и они перекочевывают в руки акулы-молота Виталика и его парней. Виталик и его парни – большие умельцы, способные в неправдоподобно короткие сроки сделать из одной тачки совсем другую. Широко разветвленная организация старины Боба, а также вопросы сбыта тачек мало волнуют меня. Мне вполне хватает самого Боба. За глаза и за уши.
Я почти не вспоминаю о своей прошлой жизни и почти не общаюсь с мусиком, и отец здесь ни причем. Я не злюсь на нее (мусик не была бы мусиком, если бы поступила иначе), но и в кафе с ней больше не сижу. От слабоалкогольных коктейлей пришлось отказаться: я почти все время за рулем.
И я почти не вспоминаю о Jay-Jay, тем более что мой почтовый ящик, и его почтовый ящик, и сайт «Rеальные знакомства в Норвегии» так и затерялись на просторах Сети, канули в небытие. Вспоминает ли обо мне сам Jay-Jay? Возможно, и вспоминает, сидя в своей маленькой норвежской комнатке в окружении словарей. А может, он уже нашел другую девушку и другой язык. Jay-Jay – он такой. Оба варианта развития жизни Jay-Jay совершенно безразличны мне: новая работа лишила меня сентиментальности напрочь.
Она лишила меня и многих других вещей, так свойственных Элине-Августе-Магдалене-Флоранс, скромной корректорше. Останься я ею – я обязательно приняла бы предложение Jay-Jay. И уехала в Норвегию. И погружая себя в разговоры об орфографии и правописании, была бы счастлива с ним. Наверное.
Бр-р… Ну и перспектива. Врагу не пожелаешь.
Что касается красавца Х-пятого – я давно рассталась с ним. Он надоел мне даже быстрее, чем я могла предположить. Ничего не поделаешь – таков удел всех внезапно вспыхивающих иррациональных страстей. Моего нового дружка зовут «Ниссан Армада», но и его скоро придется бросить – ввиду исчерпанности чувств.
Будут другие. Сотня других – одно лишь осознание этого факта наполняет меня ликованием и торжеством.
Единственное, что осталось неизменным, – присутствие в моей жизни Домино.
Он по-прежнему потрясает своими мау-сентенциями, зато магии в его поступках явно поубавилось. Если быть совсем честной – она и вовсе сошла на нет. Иногда мне начинает казаться, что Домино – самый обычный кот.
Но он – не обычный кот.
Когда он в очередной раз захочет изменить мою судьбу – он обязательно себя проявит.
Это – вопрос времени, не больше.
Скорее бы оно наступило, это время. Постоянно меняться, прожить четыре жизни, или шестнадцать жизней, или столько жизней, сколько живут кошки, и при этом оставаться верной скорости, трассе и сомнительному какао в бумажном стаканчике – разве не этого ты всегда хотела, Элина-Августа-Магдалена-Флоранс, лапуля?.. Разве не этого ты всегда хотела, Ёлка?
Именно этого. Всегда.
Воркующий рыцарь
***
…С шести до семи утра Сардик исступленно думал об Эдне Пэрвиенс.
С семи до восьми – об Эмилии Пардо Басан. Еще более исступленно.
Не о том, какие они красотки, и какие у них ножки, и сколько маслин без косточек они смогут удержать в декольте (до подобных эротических высот Сардик поднимался редко). А о том, кто они вообще – чертовы Эдна и Эмилия – и что они делают в сардиковой голове. «Эдна, Эдна, Эдна», – распевал на все лады тощий мозг Сардика, – «Эмилия, Эмилия, Эмилия», вот ведь привязались, суки!.. Пш-шли вон, мерзавки! Эдна-Эдна-Эдна, Эмилия-Эмилия-Эмилия!..
Точно такая же история приключилась с Сардиком вчера, но вчера фигурировала некая Мэри Шелли. А позавчера – некая Холл и Голайтли. И еще – Сильвия Плат и Поль (имя, вопреки ожиданиям, женское, а не мужское. При желании Сардик мог вспомнить еще пару десятков других женских имен, преследовавших его в предутренние часы и расправлявшихся с его снами, как голодный человек с тарелкой рассольника. Он так и звал всех этих неизвестных ему женщин: «пожирательницы снов». Определение ничуть не менее оскорбительное, чем «суки» и «мерзавки», если вдуматься.
Большинство знакомых Сардика (даже настроенных вполне благожелательно) всегда считали, что у него каша в голове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94