Но и нескольких секунд было вполне достаточно – если не насладиться моментом, то хотя бы понять: он может делать это каждый день. Рисовать ангела, не упуская ни одной детали, ни одного штриха,
а потом резать ему горло.
Подобное занятие станет смыслом жизни, раз ничего другого не остается, поздравлялки-поздравлюльки, старичок, вот ты его и обнаружил, смысл жизни.
Резкая боль и онемение в левой руке возникли внезапно, но Сардик решил не обращать на них внимания: должно быть, это сердце пытается протестовать таким незатейливым образом. Угроза удушья отступила и сменилась перебоями в работе сердечной мышцы, почему нет? Вот было бы здорово, если бы мышца не выдержала и разорвалась. Тогда исчезли бы все желания, и необходимость просыпаться каждое утро в одиночестве, и необходимость думать о том, что ни одна женщина никогда по-настоящему не полюбит Сардика. Да и плевать ему на всех женщин в мире, ему нужен ангел. Только он.
Все-таки эта боль – механического происхождения и к бедному, запутавшемуся в стропах любви сердцу Сардика касательства не имеет.
Сардик разжал руку: так и есть, инородное тело. Пластиковая визитка негодяя Альбрехта с остро заточенными краями. Напрягаясь и сжимая ладонь, Сардик даже не заметил, как края визитки впились ему в кожу, слегка надрезав ее. Две аккуратные, параллельные царапины, прямые, как стрелы, с выступившей в ложбинках кровью – покинувший поле боя немец все-таки умудрился достать его, сволочь поганая!..
Такой на совесть сработанный пластике наскока не сокрушишь: ножницы затупятся, строительный нож сломается, а скальпель просто поцарапает поверхность. Да и не будет Сардик сражаться с визиткой, много чести.
Выкинуть ее, вынести вон, чтобы одним своим видом она не оскверняла дом Сардика, и без того разрушенный!..
…Сардик и опомниться не успел, как очутился на улице, как выбросил в Карповку проклятую визитку. Она пошла ко дну не сразу (на что втайне рассчитывал Сардик), а еще какое-то время покачивалась на темной воде. Зато от машины Альбрехта не осталось и следа, она растаяла, затерялась в паутине улиц, а ты, старичок, что подумал? что они ждут тебя со включенным мотором и с предложением отправиться на шашлычки в Зеленогорск? на вечеринку в стрип-бар?..
Ничего такого Сардик не думал, шашлычки и Зеленогорск, а также все прочие вяленые лещи с пивом, Сестрорецки, Лисьи Носы и курортные поселки типа Токсова или Юкколы – не его случай. И стрип-бар – тоже не его. В какую сторону направились немец с ангелом? – да в какую угодно. А куда идти ему, Сардику?..
Нет, просто идти он не мог и потому побежал. Не разбирая дороги и следуя за гранитными берегами реки, прямыми углами домов и плавным течением тротуаров. Первой подспудной целью была улица Рентгена, на которой несколько часов назад они с ангелом оставили «Мазду». «Мазда» стояла на том же месте, и Бетти Буп все также висела над лобовым стеклом – вот только виду обеих был поблекшим. Скукоженным. Невыносимо печальным. Они были брошены ангелом – также, как и сам Сардик. Оставаться здесь, подле них, в надежде, что ангел вернется, – бессмысленно.
Ангел не вернется.
Сардик знает об этом – неизвестно откуда, но знает. Он снова переходит на бег, нисколько не заботясь о том, чтобы контролировать дыхание, чтобы хоть как-то сохранить его. Спустя довольно непродолжительное время ноги Сардика наливаются свинцом, во рту появляется сухость, а грудь начинает распирать раскаленный воздух. Сардик старается не замечать все эти неудобства, старается отрешиться от ставших совершенно бесполезными частей тела: есть ли смысл в ногах, если их не обвивают ноги ангела? есть ли смысл в наличии рта, если язык ангела никогда больше в него не проникнет? есть ли смысл в груди, если ангел никогда не положит на нее свою стриженую голову?..
Нет, нет, нет.
Страх, обуявший Сардика на Невском, теперь кажется смешным: он вполне мог бы обойтись без воздуха – раскаленного или не-раскаленного, любого. Он мог обойтись без ног, без пальцев, без грудной клетки. И без собственной физической оболочки тоже – это означало бы, что его душа наконец свободна. И готова следовать за ангелом, сопровождая его в печали и радости, в счастье и несчастье, если допустить, что с ангелами иногда случаются несчастья.
Пока ясно одно – несчастье случилось с ним, Сардиком.
Он влюблен, а ведь сердобольная Анька-Амаретто предупреждала его когда-то: настоящая любовь не приносит ничего, кроме несчастья, избави тебя Бог от любви. Беспечный Сардик пропустил предупреждение мимо ушей, вот и получил по полной программе, за что боролись, на то и напоролись, старичок!..
Вывеска «ЯРИЛО» (в конце Куйбышева, почти у самого Сампсониевского моста) тоже проходит по разряду несчастий.
Каким образом Сардик оказался возле нее – непонятно. Должно быть, бессознательно зафиксировал адрес, указанный на визитке немца. «ЯРИЛО» – не что иное, как галерея, и принадлежит она Альбрехту. Почему Альбрехт выбрал для своей галереи такое густопсовое, старославянское название – непонятно. Можно предположить, что таким нехитрым образом он заманивает сюда европейцев (до сих пор наивно верящих, что Россия – это медведи, матрешки, балалайки, снега по самые гланды, сортиры в чистом поле и лучины, заменяющие электричество).
На двери галереи висит табличка «ЗАКРЫТО», но некоторые работы, развешанные по стенам, хорошо просматриваются и с улицы. Медведи в стиле нео-примитив, натюрморты с балалайками и лучинами, коллективный портрет гильдии матрешек; покосившиеся, занесенные вполне реалистичным снегом сортиры, – ясно, что Альбрехт холит и лелеет европейские стереотипы и даже пальцем не пошевельнет, чтобы их разрушить.
Сволочь поганая.
На проезжей части перед галереей – восхитительно пусто, самодовольный «баклажан» здесь не появлялся. И ждать его тоже можно до посинения, в какую сторону направились немец с ангелом? Неизвестно.
И куда идти ему, Сардику?
Поколебавшись недолгое время, Сардик – теперь уже осознанно – выбирает самый неприятный, почти убийственный маршрут к бывшему Дому политкаторжан. Немец проговорился, что живет там, в апартаментах с видом на Неву, а Нева прекрасна, не правда ли, фройляйн?.. Так почему бы немцу не пригласить ангела в апартаменты, полюбоваться излучиной реки, и почему бы ангелу не согласиться?., тьфу ты, черт, тьфу-тьфу,
ангел совсем не такой. Совсем.
Да нет, старичок. Он такой же, как и все остальные.
…В самом конце маршрута (убийственного, неприятного), не потратив ни одной лишней секунды на поиски, Сардик таки обнаружил проклятый «баклажан». Он был идеально запаркован у ближнего к Неве подъезда, в десяти сантиметрах от газона с веселой майской травой. Ежу понятно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
а потом резать ему горло.
Подобное занятие станет смыслом жизни, раз ничего другого не остается, поздравлялки-поздравлюльки, старичок, вот ты его и обнаружил, смысл жизни.
Резкая боль и онемение в левой руке возникли внезапно, но Сардик решил не обращать на них внимания: должно быть, это сердце пытается протестовать таким незатейливым образом. Угроза удушья отступила и сменилась перебоями в работе сердечной мышцы, почему нет? Вот было бы здорово, если бы мышца не выдержала и разорвалась. Тогда исчезли бы все желания, и необходимость просыпаться каждое утро в одиночестве, и необходимость думать о том, что ни одна женщина никогда по-настоящему не полюбит Сардика. Да и плевать ему на всех женщин в мире, ему нужен ангел. Только он.
Все-таки эта боль – механического происхождения и к бедному, запутавшемуся в стропах любви сердцу Сардика касательства не имеет.
Сардик разжал руку: так и есть, инородное тело. Пластиковая визитка негодяя Альбрехта с остро заточенными краями. Напрягаясь и сжимая ладонь, Сардик даже не заметил, как края визитки впились ему в кожу, слегка надрезав ее. Две аккуратные, параллельные царапины, прямые, как стрелы, с выступившей в ложбинках кровью – покинувший поле боя немец все-таки умудрился достать его, сволочь поганая!..
Такой на совесть сработанный пластике наскока не сокрушишь: ножницы затупятся, строительный нож сломается, а скальпель просто поцарапает поверхность. Да и не будет Сардик сражаться с визиткой, много чести.
Выкинуть ее, вынести вон, чтобы одним своим видом она не оскверняла дом Сардика, и без того разрушенный!..
…Сардик и опомниться не успел, как очутился на улице, как выбросил в Карповку проклятую визитку. Она пошла ко дну не сразу (на что втайне рассчитывал Сардик), а еще какое-то время покачивалась на темной воде. Зато от машины Альбрехта не осталось и следа, она растаяла, затерялась в паутине улиц, а ты, старичок, что подумал? что они ждут тебя со включенным мотором и с предложением отправиться на шашлычки в Зеленогорск? на вечеринку в стрип-бар?..
Ничего такого Сардик не думал, шашлычки и Зеленогорск, а также все прочие вяленые лещи с пивом, Сестрорецки, Лисьи Носы и курортные поселки типа Токсова или Юкколы – не его случай. И стрип-бар – тоже не его. В какую сторону направились немец с ангелом? – да в какую угодно. А куда идти ему, Сардику?..
Нет, просто идти он не мог и потому побежал. Не разбирая дороги и следуя за гранитными берегами реки, прямыми углами домов и плавным течением тротуаров. Первой подспудной целью была улица Рентгена, на которой несколько часов назад они с ангелом оставили «Мазду». «Мазда» стояла на том же месте, и Бетти Буп все также висела над лобовым стеклом – вот только виду обеих был поблекшим. Скукоженным. Невыносимо печальным. Они были брошены ангелом – также, как и сам Сардик. Оставаться здесь, подле них, в надежде, что ангел вернется, – бессмысленно.
Ангел не вернется.
Сардик знает об этом – неизвестно откуда, но знает. Он снова переходит на бег, нисколько не заботясь о том, чтобы контролировать дыхание, чтобы хоть как-то сохранить его. Спустя довольно непродолжительное время ноги Сардика наливаются свинцом, во рту появляется сухость, а грудь начинает распирать раскаленный воздух. Сардик старается не замечать все эти неудобства, старается отрешиться от ставших совершенно бесполезными частей тела: есть ли смысл в ногах, если их не обвивают ноги ангела? есть ли смысл в наличии рта, если язык ангела никогда больше в него не проникнет? есть ли смысл в груди, если ангел никогда не положит на нее свою стриженую голову?..
Нет, нет, нет.
Страх, обуявший Сардика на Невском, теперь кажется смешным: он вполне мог бы обойтись без воздуха – раскаленного или не-раскаленного, любого. Он мог обойтись без ног, без пальцев, без грудной клетки. И без собственной физической оболочки тоже – это означало бы, что его душа наконец свободна. И готова следовать за ангелом, сопровождая его в печали и радости, в счастье и несчастье, если допустить, что с ангелами иногда случаются несчастья.
Пока ясно одно – несчастье случилось с ним, Сардиком.
Он влюблен, а ведь сердобольная Анька-Амаретто предупреждала его когда-то: настоящая любовь не приносит ничего, кроме несчастья, избави тебя Бог от любви. Беспечный Сардик пропустил предупреждение мимо ушей, вот и получил по полной программе, за что боролись, на то и напоролись, старичок!..
Вывеска «ЯРИЛО» (в конце Куйбышева, почти у самого Сампсониевского моста) тоже проходит по разряду несчастий.
Каким образом Сардик оказался возле нее – непонятно. Должно быть, бессознательно зафиксировал адрес, указанный на визитке немца. «ЯРИЛО» – не что иное, как галерея, и принадлежит она Альбрехту. Почему Альбрехт выбрал для своей галереи такое густопсовое, старославянское название – непонятно. Можно предположить, что таким нехитрым образом он заманивает сюда европейцев (до сих пор наивно верящих, что Россия – это медведи, матрешки, балалайки, снега по самые гланды, сортиры в чистом поле и лучины, заменяющие электричество).
На двери галереи висит табличка «ЗАКРЫТО», но некоторые работы, развешанные по стенам, хорошо просматриваются и с улицы. Медведи в стиле нео-примитив, натюрморты с балалайками и лучинами, коллективный портрет гильдии матрешек; покосившиеся, занесенные вполне реалистичным снегом сортиры, – ясно, что Альбрехт холит и лелеет европейские стереотипы и даже пальцем не пошевельнет, чтобы их разрушить.
Сволочь поганая.
На проезжей части перед галереей – восхитительно пусто, самодовольный «баклажан» здесь не появлялся. И ждать его тоже можно до посинения, в какую сторону направились немец с ангелом? Неизвестно.
И куда идти ему, Сардику?
Поколебавшись недолгое время, Сардик – теперь уже осознанно – выбирает самый неприятный, почти убийственный маршрут к бывшему Дому политкаторжан. Немец проговорился, что живет там, в апартаментах с видом на Неву, а Нева прекрасна, не правда ли, фройляйн?.. Так почему бы немцу не пригласить ангела в апартаменты, полюбоваться излучиной реки, и почему бы ангелу не согласиться?., тьфу ты, черт, тьфу-тьфу,
ангел совсем не такой. Совсем.
Да нет, старичок. Он такой же, как и все остальные.
…В самом конце маршрута (убийственного, неприятного), не потратив ни одной лишней секунды на поиски, Сардик таки обнаружил проклятый «баклажан». Он был идеально запаркован у ближнего к Неве подъезда, в десяти сантиметрах от газона с веселой майской травой. Ежу понятно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94