Стены и архитравы, колонны и резной карниз были украшены яркой и красивой росписью. Посреди двора высился огромный жертвенный алтарь, где на костре из кедровых поленьев горели благовонные шарики кифи. Их дурманящий аромат наполнял весь двор.
Более сотни жрецов в белых облачениях полукругом выстроились позади алтаря. Обратив лица навстречу приближающейся дочери фараона, они оглашали воздух жалобными песнопениями.
Обитатели некрополя собрались у обочин дороги, окаймленной сфинксами, по которой дочь фараона приближалась к воротам храма.
Никто не спрашивал, что означают эти печальные гимны, так как жалобные вопли и прочие загадочные обряды были здесь обычным явлением.
– Слава дочери Рамсеса! Склоните головы перед дочерью солнца Бент-Анат! – раздавались тысячи голосов; все собравшиеся низко, чуть ли не до земли, кланялись при приближении колесницы царевны.
Возле пилонов царевна сошла с колесницы и последовала за главой астрологов, который строго и безмолвно приветствовал ее.
Едва она ступила во двор, как пение жрецов стало нарастать и достигло громоподобной силы. Под аккомпанемент басов страстной жалобой звенели дисканты учеников.
Бент-Анат в испуге замедлила шаг, но затем быстро и решительно пошла дальше.
Однако у самых ворот путь ей преградил Амени в полном жреческом облачении. Как бы обороняясь от нее, он протянул к ней свой изогнутый жезл и воскликнул гневным голосом:
– Благословение приносит этой святыне приближение чистой дочери Рамсеса! Но пристанище богов закрывает свои ворота перед оскверненными – будь они рабы или цари. Именем высшего божества, от кого ты ведешь свой род, я вопрошаю тебя, Бент-Анат, чиста ли ты или на тебе лежит пятно проклятия и твоя царственная рука осквернена прикосновением к нечистому?
Яркая краска залила щеки девушки. В ушах у нее так шумело, словно она стояла на берегу бушующего моря. Грудь ее судорожно вздымалась и опускалась. Царская кровь закипела в ее жилах. Она почувствовала, что ей навязали недостойную роль в умышленно разыгранном спектакле. Намерение самой покаяться перед жрецами было позабыто. Губы ее уже открылись, чтобы дать резкий отпор возмутительной дерзости жрецов, как вдруг Амени поднял глаза и устремил на нее взгляд, исполненный суровости.
Бент-Анат смолчала, но смело встретила этот взгляд и отвечала на него гордо и вызывающе.
Жилы на лбу у Амени вздулись и посинели. Все же он смирил гнев, сгущавшийся в его груди, подобно черным грозовым тучам, но в голосе его уже не было обычной уверенности и спокойствия, когда он воскликнул:
– Боги еще раз вопрошают тебя, избрав меня своим посредником: не для того ли вступила ты в это святилище, чтобы очиститься от скверны, запятнавшей твое тело и душу?
– Отец мой даст тебе ответ на это! – коротко и с достоинством бросила Бент-Анат.
– Не мне, – возразил Амени. – Не мне, а богам, именем которых я тебе повелеваю покинуть эту чистую святыню, ибо ты порочишь ее своим присутствием!
Дочь фараона вздрогнула и глухо проговорила:
– Я ухожу.
Она уже сделала шаг в сторону пилонов, как вдруг встретилась взглядом с Пентауром.
Подобно праведнику, на глазах у которого происходит чудо, взволнованный и восхищенный, стоял он перед девушкой. Ее поступок казался ему геройски смелым, и он сочувствовал ее правдивому и благородному порыву. Рядом с ней померк ранее боготворимый им образ Амени. А когда она собралась покинуть храм, его рука, которая должна была удержать ее, отказалась ему служить, и когда глаза их встретились, он прижал руку к сердцу, трепетавшему от волнения.
Верховный жрец без труда, словно открытую книгу, прочел то, что отразилось на лицах этих двух чистых существ. Он почувствовал, что души их тесно связаны, а взгляды, которыми они обменялись, испугали его, ибо непокорная девушка взглянула на поэта, как бы торжествуя и ища одобрения, которое она нашла в глазах Пентаура.
Лишь одно мгновение колебался Амени, а затем окликнул ее:
– Бент-Анат!
Царевна обернулась. Она вопросительно посмотрела на жреца.
Амени сделал шаг вперед и встал между ней и поэтом.
– Ты бросаешь богам вызов, – промолвил он сурово. – Для этого нужна смелость. Но мне кажется, ты осмелела, потому что рассчитываешь обрести союзника, который столь же близок к богам, как и я. Так позволь сказать тебе: заблудшему ребенку можно многое простить, но служитель богов, – при этом он бросил на Пентаура грозный взгляд, – жрец, во время битвы произвола против закона перебежавший на сторону врага, забывший свои обязанности и священную клятву, недолго сможет поддерживать тебя, ибо, пусть даже боги щедро одарили его талантами, он – проклят! Мы изгоняем его из своей среды, мы проклинаем его, мы…
Бент-Анат переводила взгляд с дрожавшего от возмущения Амени на Пентаура. Кровь то приливала к ее лицу, то исчезала, как свет и тень в пальмовой роще, волнуемой ветром в полуденную пору.
Поэт сделал шаг к Бент-Анат.
Она почувствовала, что сейчас он заговорит, станет оправдывать ее поступок и погубит себя.
Царевной овладело чувство глубокого сострадания, неизъяснимый страх закрался к ней в душу, и, прежде чем Пентаур успел открыть рот, она медленно опустилась на колени перед Амени и едва слышно прошептала:
– Я преступила закон и осквернила себя – так сказал ты, и Пентаур сообщил мне это перед хижиной парасхита. Сними с меня пятно осквернения, ибо я коснулась нечистого!
В одно мгновение угас гнев, сверкавший в глазах Амени. Приветливо, почти ласково, смотрел он теперь на царевну у своих ног. Затем, благословив девушку, он повел ее к алтарю, где она исчезла в облаке курений, велел умастить ее девятью святыми маслами и приказал ей немедленно ехать во дворец фараона. Вина ее, сказал он ей, еще не прощена, но скоро она узнает, какими молитвами и обрядами можно окончательно смыть позор осквернения. Об этом он будет просить богов в святилище храма.
Во время всей этой церемонии хор жрецов во дворе продолжал распевать скорбные гимны.
Собравшийся у ворот народ слушал эти молитвы, прерывая их время от времени пронзительными жалобными воплями – в толпе уже поползли какие-то смутные слухи о случившемся.
Солнце начало клониться к закату. Скоро посетителям Города Мертвых предстояло покинуть его. А Бент-Анат, появления которой с нетерпением ожидал народ, все еще оставалась в храме. Прошел слух, будто дочь фараона проклята за то, что она принесла лекарство заболевшей внучке парасхита. Прекрасную светлокожую Уарду знали многие.
Среди любопытных, собравшихся у ворот храма, было много бальзамировщиков, каменщиков и другого простого люда, жившего в некрополе. В них уже проснулся мятежный дух египтян, протестующих против всякой несправедливости, и возмущение росло с каждой минутой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146