Все внимание этой причудливо освещенной группы, видимо, было приковано к воротам храма. Хотя ночь и скрадывала фигуры этих людей, однако лунный свет, усиленный огнями факелов, был достаточно ярок, чтобы привратник, пристально смотревший на возмутителей покоя с одной из башен, мог различить, что все они, несомненно, принадлежали к фиванской знати, а быть может, даже и к царскому роду. Громко окликнув человека, стучавшего в ворота, привратник спросил, что ему нужно. Тот, взглянув наверх, так грубо и презрительно обругал его, резко нарушив тишину Города Мертвых, что сидевшая в носилках женщина испуганно вздрогнула.
– Долго ли мы будем дожидаться тебя, ленивый пес? Сначала спустись, открой ворота, а потом уж задавай вопросы! Если эти факелы недостаточно ярки, чтобы ты понял, с кем имеешь дело, то скоро моя плеть напишет на твоей спине, кто мы такие и как следует принимать знатных людей!
Пока привратник, бормоча что-то невнятное, спускался по лестнице к воротам, женщина, стоявшая на колеснице, повернулась к человеку с плетью и сказала мелодичным голосом, прозвучавшим, однако, сурово и решительно:
– Ты, видно, забываешь, Паакер, что ты снова в Египте и имеешь дело не с дикими шасу, а с мирными жрецами. К тому же мы ведь пришли к ним за помощью! И так уж все жалуются на твою грубость, а сейчас, когда необычайные обстоятельства заставили нас приблизиться к этому священному храму, она кажется мне вовсе неуместной.
Эти слова, как видно, сильно задели самолюбивого ее спутника. Ноздри его широкого носа затрепетали, пальцы правой руки судорожно стиснули рукоятку плети, и, кланяясь с притворным смирением, он в то же время нанес резкий удар плетью по голым ногам стоявшего рядом раба. Тот вздрогнул, но не проронил ни звука, хорошо зная крутой нрав своего хозяина.
Привратник тем временем отворил ворота, и вслед за ним за ограду вышел молодой жрец, судя по облачению, в очень высоком сане, чтобы узнать, что нужно этим дерзким нарушителям ночного покоя.
Паакер собрался было заговорить, но женщина, стоявшая на колеснице, опередила его:
– Я – Бент-Анат, дочь фараона, – сказала она. – А вот эта женщина в носилках – Неферт, супруга благородного Мена, возничего моего отца. Мы в сопровождении этих знатных мужей ездили на северо-восточную сторону некрополя, чтобы осмотреть произведенные там недавно работы. Ты знаешь узкий проход между скалами по дороге к ущелью? Так вот, на обратном пути я сама правила конями и, по несчастью, переехала девочку, сидевшую с корзиной цветов у дороги. Мои кони сильно помяли ее, и я боюсь, что ее жизнь в опасности. Супруга Мена сама ее перевязала, а затем мы отнесли девочку в дом ее деда. Он – парасхит, и зовут его, кажется, Пинем. Не знаю, знаком ли он тебе.
– И ты вошла в его хижину, царевна? – спросил жрец.
– Да. Я должна была это сделать, святой отец. Хоть мне и известно, что всякий, кто переступает порог их жилища, оскверняет себя, но…
– Но, – подхватила жена Мена, привстав на носилках, – Бент-Анат сегодня же велит тебе или своему придворному жрецу совершить над ней обряд очищения, а вернуть ребенка бедному отцу очень трудно, может быть, даже невозможно!
– И все-таки хижина парасхита – нечистое место, – прервал ее Пенсеба, приближенный дочери фараона, – и я был против, когда Бент-Анат пожелала самолично войти в это проклятое логово. Я предлагал просто распорядиться, чтобы девочку отнесли домой, – продолжал он, обращаясь к жрецу, – а отцу послать дорогой подарок.
– И что же царевна? – спросил жрец.
– Она, как всегда, поступила по собственному разумению, – смиренно ответил Пенсеба.
– Которое всегда велит ей поступать справедливо! – воскликнула жена Мена.
– Да будет на то воля богов, – чуть слышно промолвила Бент-Анат.
Затем, повернувшись к жрецу, она продолжала:
– Тебе, святой отец, известна воля божества, ты читаешь в сердцах людей, я же знаю только одно: я охотно подаю милостыню и помогаю бедным, даже когда у них нет иного заступника, кроме их нищеты. Но после того, что постигло этих несчастных, я сама нуждаюсь в помощи!
– Ты? – удивился Пенсеба.
– Да, я! – твердо ответила Бент-Анат.
Жрец, до той поры молчавший, поднял правую руку как бы для благословения и произнес:
– Ты поступила справедливо! Хаторы вложили тебе в грудь благородное сердце, а богиня истины руководит им. Вы, правда, помешали нашим ночным молитвам, но сделали это, вероятно, для того, чтобы просить нас послать врача к изувеченной девочке?
– Да, именно так!
– Я попрошу верховного жреца, чтобы он указал мне лучших лекарей по внешним повреждениям, и мы немедленно пошлем их к пострадавшей. Но где же находится жилище этого парасхита Пинема? Я ведь не знаю его.
– К северу от храма Хатшепсут, – сказала дочь фараона, – у самой… Впрочем, я велю кому-нибудь из моих людей проводить лекарей. К тому же я непременно должна рано утром знать, как чувствует себя больная. Паакер!
Человек, к которому она обратилась, – тот самый, кто так грубо стучался в ворота храма, – низко поклонился, чуть не коснувшись пальцами земли.
– Что прикажешь? – спросил он.
– Я приказываю тебе проводить врачей. Надеюсь, лазутчик фараона без труда отыщет хижину парасхита! К тому же ты ведь разделяешь мою вину, потому что.. – тут Бент-Анат повернулась к жрецу.
– Я должна во всем признаться тебе: несчастье это произошло, когда я пыталась на своих конях обогнать сирийских рысаков Паакера. Он хвастался, что они резвее, чем мои египетские… это была бешеная скачка!
– Хвала Амону, что она не кончилась худшим! – вскричал Пенсеба. – Разбитая в щепы колесница Паакера валяется на дне ущелья, а его лучшая лошадь искалечена
– Когда он проводит врачей к парасхиту, ему, наверное, захочется взглянуть на нее, – сказала Бенг-Анат. – А знаешь, Пенсеба, ты, заботливый опекун безрассудной девушки, сегодня я первый раз радуюсь, что мой отец ведет войну в далекой стране Сати.
– Да, пожалуй, он встретил бы тебя сегодня не очень ласково, – усмехнулся Пенсеба.
– Но где же врачи? – нетерпеливо вскричала Бент-Анат. – Итак, Паакер, решено – ты проводишь их, а утром известишь нас о здоровье больной.
Паакер низко поклонился. Бент-Анат слегка кивнула головой, а жрец и его собратья, вышедшие тем временем к воротам храма, воздели руки к небу в знак благословения, и ночная процессия тронулась в сторону Нила.
Паакер остался у храма с двумя рабами. Поручение царевны явно было ему не по душе. Мрачно смотрел он вслед носилкам супруги Мена, пока их еще можно было различить в неверном свете луны, припоминая дорогу к жилищу парасхита. Начальник ночной стражи все еще стоял у ворот со своими людьми.
– Не знаешь ли ты, где лачуга парасхита Пинема? – обратился к нему Паакер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
– Долго ли мы будем дожидаться тебя, ленивый пес? Сначала спустись, открой ворота, а потом уж задавай вопросы! Если эти факелы недостаточно ярки, чтобы ты понял, с кем имеешь дело, то скоро моя плеть напишет на твоей спине, кто мы такие и как следует принимать знатных людей!
Пока привратник, бормоча что-то невнятное, спускался по лестнице к воротам, женщина, стоявшая на колеснице, повернулась к человеку с плетью и сказала мелодичным голосом, прозвучавшим, однако, сурово и решительно:
– Ты, видно, забываешь, Паакер, что ты снова в Египте и имеешь дело не с дикими шасу, а с мирными жрецами. К тому же мы ведь пришли к ним за помощью! И так уж все жалуются на твою грубость, а сейчас, когда необычайные обстоятельства заставили нас приблизиться к этому священному храму, она кажется мне вовсе неуместной.
Эти слова, как видно, сильно задели самолюбивого ее спутника. Ноздри его широкого носа затрепетали, пальцы правой руки судорожно стиснули рукоятку плети, и, кланяясь с притворным смирением, он в то же время нанес резкий удар плетью по голым ногам стоявшего рядом раба. Тот вздрогнул, но не проронил ни звука, хорошо зная крутой нрав своего хозяина.
Привратник тем временем отворил ворота, и вслед за ним за ограду вышел молодой жрец, судя по облачению, в очень высоком сане, чтобы узнать, что нужно этим дерзким нарушителям ночного покоя.
Паакер собрался было заговорить, но женщина, стоявшая на колеснице, опередила его:
– Я – Бент-Анат, дочь фараона, – сказала она. – А вот эта женщина в носилках – Неферт, супруга благородного Мена, возничего моего отца. Мы в сопровождении этих знатных мужей ездили на северо-восточную сторону некрополя, чтобы осмотреть произведенные там недавно работы. Ты знаешь узкий проход между скалами по дороге к ущелью? Так вот, на обратном пути я сама правила конями и, по несчастью, переехала девочку, сидевшую с корзиной цветов у дороги. Мои кони сильно помяли ее, и я боюсь, что ее жизнь в опасности. Супруга Мена сама ее перевязала, а затем мы отнесли девочку в дом ее деда. Он – парасхит, и зовут его, кажется, Пинем. Не знаю, знаком ли он тебе.
– И ты вошла в его хижину, царевна? – спросил жрец.
– Да. Я должна была это сделать, святой отец. Хоть мне и известно, что всякий, кто переступает порог их жилища, оскверняет себя, но…
– Но, – подхватила жена Мена, привстав на носилках, – Бент-Анат сегодня же велит тебе или своему придворному жрецу совершить над ней обряд очищения, а вернуть ребенка бедному отцу очень трудно, может быть, даже невозможно!
– И все-таки хижина парасхита – нечистое место, – прервал ее Пенсеба, приближенный дочери фараона, – и я был против, когда Бент-Анат пожелала самолично войти в это проклятое логово. Я предлагал просто распорядиться, чтобы девочку отнесли домой, – продолжал он, обращаясь к жрецу, – а отцу послать дорогой подарок.
– И что же царевна? – спросил жрец.
– Она, как всегда, поступила по собственному разумению, – смиренно ответил Пенсеба.
– Которое всегда велит ей поступать справедливо! – воскликнула жена Мена.
– Да будет на то воля богов, – чуть слышно промолвила Бент-Анат.
Затем, повернувшись к жрецу, она продолжала:
– Тебе, святой отец, известна воля божества, ты читаешь в сердцах людей, я же знаю только одно: я охотно подаю милостыню и помогаю бедным, даже когда у них нет иного заступника, кроме их нищеты. Но после того, что постигло этих несчастных, я сама нуждаюсь в помощи!
– Ты? – удивился Пенсеба.
– Да, я! – твердо ответила Бент-Анат.
Жрец, до той поры молчавший, поднял правую руку как бы для благословения и произнес:
– Ты поступила справедливо! Хаторы вложили тебе в грудь благородное сердце, а богиня истины руководит им. Вы, правда, помешали нашим ночным молитвам, но сделали это, вероятно, для того, чтобы просить нас послать врача к изувеченной девочке?
– Да, именно так!
– Я попрошу верховного жреца, чтобы он указал мне лучших лекарей по внешним повреждениям, и мы немедленно пошлем их к пострадавшей. Но где же находится жилище этого парасхита Пинема? Я ведь не знаю его.
– К северу от храма Хатшепсут, – сказала дочь фараона, – у самой… Впрочем, я велю кому-нибудь из моих людей проводить лекарей. К тому же я непременно должна рано утром знать, как чувствует себя больная. Паакер!
Человек, к которому она обратилась, – тот самый, кто так грубо стучался в ворота храма, – низко поклонился, чуть не коснувшись пальцами земли.
– Что прикажешь? – спросил он.
– Я приказываю тебе проводить врачей. Надеюсь, лазутчик фараона без труда отыщет хижину парасхита! К тому же ты ведь разделяешь мою вину, потому что.. – тут Бент-Анат повернулась к жрецу.
– Я должна во всем признаться тебе: несчастье это произошло, когда я пыталась на своих конях обогнать сирийских рысаков Паакера. Он хвастался, что они резвее, чем мои египетские… это была бешеная скачка!
– Хвала Амону, что она не кончилась худшим! – вскричал Пенсеба. – Разбитая в щепы колесница Паакера валяется на дне ущелья, а его лучшая лошадь искалечена
– Когда он проводит врачей к парасхиту, ему, наверное, захочется взглянуть на нее, – сказала Бенг-Анат. – А знаешь, Пенсеба, ты, заботливый опекун безрассудной девушки, сегодня я первый раз радуюсь, что мой отец ведет войну в далекой стране Сати.
– Да, пожалуй, он встретил бы тебя сегодня не очень ласково, – усмехнулся Пенсеба.
– Но где же врачи? – нетерпеливо вскричала Бент-Анат. – Итак, Паакер, решено – ты проводишь их, а утром известишь нас о здоровье больной.
Паакер низко поклонился. Бент-Анат слегка кивнула головой, а жрец и его собратья, вышедшие тем временем к воротам храма, воздели руки к небу в знак благословения, и ночная процессия тронулась в сторону Нила.
Паакер остался у храма с двумя рабами. Поручение царевны явно было ему не по душе. Мрачно смотрел он вслед носилкам супруги Мена, пока их еще можно было различить в неверном свете луны, припоминая дорогу к жилищу парасхита. Начальник ночной стражи все еще стоял у ворот со своими людьми.
– Не знаешь ли ты, где лачуга парасхита Пинема? – обратился к нему Паакер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146