– Какое синее небо! – воскликнула Уарда. – Ага! Дедушка полил мой гранатовый куст, я так и думала! Вот и мои голуби – вон они летят! Дай мне зерна, бабушка. Как они рады мне!
Красивые птицы с темными воротниками на сизых шеях беззаботно летали вокруг Уарды и клевали зерно прямо у нее изо рта, когда она для забавы брала несколько зернышек в губы.
С каким восхищением любовался Небсехт этим чарующим зрелищем. Ему казалось, будто перед ним открывается какой-то чужой мир, будто в груди его зазвучала какая-то новая, доселе неведомая ему струна. Молча присев на землю возле хижины, он задумчиво стал рисовать на песке розу попавшейся ему под руку тростинкой.
Вокруг все замерло. Даже голуби, покинув больную, взлетели на крышу хижины. Потом громко залаяла собака парасхита, и послышались приближающиеся шаги. Уарда приподнялась и сказала:
– Бабушка, это жрец Пентаур!
– Откуда ты знаешь? – спросила старуха.
– Знаю! – упрямо настаивала девушка.
И действительно, через несколько секунд раздался звучный голос:
– Мир вам! Как здоровье нашей больной?
Вскоре Пентаур уже стоял возле Уарды, радовался тому, что говорил ему врач, и любовался ее милым личиком. Он принес цветы, возложенные одной счастливой девушкой на алтарь богини Хатор, жрецом которой он стал со вчерашнего дня. Он протянул их Уарде, и она, покраснев, взяла их своими слабыми руками.
– Эти цветы посылает тебе великая богиня Хатор, – сказал Пентаур. – Теперь я служу этой богине. Она дарует тебе исцеление! Старайся же во всем ей подражать! Ты чиста и прекрасна, как она, пусть же и впредь твоя жизнь будет непорочной. Подобно тому, как она дарит жизнь солнцу в утренней мгле, так и ты вносишь радость и свет в эту мрачную хижину. Сохрани же свою чистоту, и тогда повсюду ты станешь будить любовь, как распускаются цветы там, где ступит золотая нога богини Хатор. Да пребудет над вами ее милость!
Последние слова он произнес, обращаясь не только к Уарде, но и к старикам. Только он собрался уйти, как за кучей сухого тростника, сваленного неподалеку от навеса, раздался испуганный возглас и оттуда показался какой-то ребенок. В высоко поднятой ручонке он сжимал небольшую лепешку. Собака, которая, видимо, хорошо его знала, прыгала вокруг него и уже успела отхватить добрую половину лепешки.
– Как ты попал сюда, Шерау? – спросил парасхит плачущего ребенка. Это был тот самый несчастный мальчик, из которого старая Хект растила карлика.
– Я хотел… Я хотел принести Уарде лепешку, – всхлипывал ребенок. – Она больна, а у меня так много…
– Бедное дитя, – сказал парасхит, погладив его по голове. – Ну, пойди отдай лепешку Уарде.
Шерау, подойдя к навесу и встав на колени, прошептал ей, сверкая глазенками:
– На, возьми. Это хорошая лепешка, очень сладкая. Когда Хект еще раз даст мне лепешку и отпустит меня, я принесу ее тебе.
– Спасибо тебе, мой дорогой Шерау, – сказала Уарда, целуя ребенка. Затем, обращаясь к Пентауру, она объяснила: – Вот уж несколько недель, как его не кормят ничем, кроме сердцевины стеблей папируса и сухих лепешек из лотоса, а сегодня он принес мне ту самую лепешку, которую вчера бабушка дала старой Хект.
Шерау залился краской и, заикаясь, пролепетал:
– Здесь только половина… я ее не трогал… это ваша собака откусила вот тут и тут…– И, подхватив пальцем стекавший с лепешки мед, мальчик быстро засунул его в рот. – Я давно уже сижу за этой кучей тростника – все боялся подойти… из-за чужих, – добавил он, указывая на врача и Пентаура. – Ну, а теперь мне пора домой!
Ребенок хотел было убежать, но Пентаур взял его на руки и, поцеловав, сказал врачу:
– Как мудр был тот, кто придал образ ребенка Гору, даровавшему добру победу над злом, а чистоте – над пороком. Будь счастлив, малыш, сохрани свою щедрость и всегда отдавай другим то, что имеешь. От этого, правда, ты не разбогатеешь, зато обогатится твое сердце.
Шерау прижался к Пентауру, и его маленькая ручка невольно протянулась к его щеке. Мальчик почувствовал внезапную нежность к Пентауру, и ему неудержимо захотелось обнять своими ручонками шею поэта, но… но он слишком оробел.
Пентаур опустил его на землю, и мальчик бегом пустился к долине. Там он остановился. Солнце было уже почти в зените, и ему предстояло вернуться в пещеру колдуньи, чтобы снова лечь на свою доску. А ему так хотелось побежать еще дальше, ну хотя бы до будущей гробницы фараона!
У самого входа в гробницу был сооружен навес из пальмовых ветвей, и под их тенью обычно отдыхал скульптор Батау, уже глубокий старик. Он был глух, но по праву считался первым мастером своего времени. Это он в былые времена украсил стены великолепных храмов Сети в Абидосе и в Фивах резными барельефами и бесконечными рядами иероглифов. А теперь он работал над украшением стен гробницы Рамсеса.
Шерау частенько подкрадывался к нему и с любопытством наблюдал за его работой, а потом и сам пытался лепить из глины фигуры животных и людей. Как-то раз старик заметил это. Молча взяв у мальчика вылепленную им фигурку, он повертел ее в руках и, одобрительно улыбнувшись, отдал ее обратно. С тех пор между ними завязалась своеобразная дружба. Шерау получил разрешение садиться возле старика и лепить фигурки, подражая скульптору. Все это происходило в полном молчании. Иногда глухой старик отбрасывал прочь работу мальчика, порой исправлял ее легким нажатием пальцев, одобрительно кивая головой.
Если мальчик почему-либо не приходил, скульптору явно его не хватало. Что же касается Шерау, то самые счастливые часы своей жизни он провел возле старика.
Скульптор разрешал мальчику брать с собой кусочки глины. Придя домой, он за спиной старухи Хект лепил разные фигурки и, едва закончив, сразу же уничтожал их. Лежа на своей ужасной доске, он пытался слабыми ручонками воспроизвести то, что жило в его воображении. Занятый этим делом, он забывал о своей горькой участи. Но сейчас было уже поздно, и мальчику пришлось отказаться от прогулки к гробнице Рамсеса. Еще раз взглянув в сторону хижины парасхита, он побежал к своему мрачному жилищу.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Пентаур тоже вскоре покинул хижину парасхита. Погруженный в раздумье, шел он по горной тропе к храму, порученному ему верховным жрецом Амени.
Он чувствовал, что для него настали безрадостные и суровые времена.
Храм, в котором он отныне стал хозяином, был выстроен великой царицей Хатшепсут в честь богини Хатор и посвящен памяти самой царицы.
Жрецы этого храма пользовались особыми правами, записанными в специальных грамотах, и до сего времени права эти неукоснительно соблюдались. Сан жреца передавался по наследству от отца к сыну, и главного жреца здесь выбирали большинством голосов.
А вот теперь главный жрец лежал при смерти, и Амени, в чьем ведении находился храм, не спросив согласия жрецов, назначил на его место Пентаура.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146