И она не имеет ни малейшего понятия, как отыскать хижину, даже если ей и удалось бы уговорить Кейса отвезти их с Бейби туда.
– И ты говоришь, что Бейби ребенок его сестры? Не его?
– Да. Она дочь Пэтси.
Кейс наклонился вперед.
– Что ты знаешь об этой Пэтси?
Анника покраснела.
– Мне известно, что она… ну… не вполне здорова.
– Это слишком мягко сказано, – произнес он тихо.
Моментально она перешла в нападение.
– Что ты знаешь о сестре Бака? И откуда?
Ему не понравился звучащий в ее голосе вызов, как и тон, каким она произнесла имя своего похитителя.
– Слухом земля полнится. Мне известно, что она сумасшедшая. Считает себя Клеопатрой.
Анника расхохоталась.
– Клеопатрой? Ну, Кейс, если ты веришь всяким…
– Это правда. Мой сосед знаком с женщиной, которая за ней ухаживает. И он также рассказал мне, что в семье Скотта все были сумасшедшими.
Анника хотела было возразить, но внезапно передумала. В сущности она знала слишком мало о родне Бака, чтобы должным образом аргументировать свою точку зрения.
– Ты не против, – обратилась она к брату, решив оставить этот спор до лучших времен, – если Роза проводит меня сейчас в мою комнату? Я ужасно устала, и мне хотелось бы немного вздремнуть, пока не проснулась Баттонз.
– Баттонз?
– Я объясню позже, откуда у нее такое имя.
– Твои сундуки и саквояжи наверху. Так и стоят нераспакованные. – Он надеялся услышать радостное восклицание, однако Анника лишь кивнула и коротко бросила:
– Хорошо.
Кейс нахмурился. Не такого ответа он ждал от сестры, привыкшей менять наряды по четыре раза на дню. Что-то здесь было явно не так, и он дал себе слово обязательно докопаться до истины.
– Вставай, Бак. Тебя зовет папа.
Бак приподнял голову, недоумевая, как здесь очутилась Сисси. С усилием разлепив губы, он спросил:
– Сисси?
Его младшая сестра подошла ближе и словно бы качнулась к нему. Баку показалось, что она дотронулась до его щеки. Прикосновение было холодным, как лед. Мгновение она стояла, склонившись над ним. На ее лице блуждала ее обычная бездумная улыбка, и в глазах, устремленных на него, не светилось ни одной мысли.
– Я не хотела поступать плохо, Бак. Никогда.
– Я знаю, Сисси. Я знаю.
– Они все дарили мне вещи. Красивые. Поэтому я разрешала им трогать меня.
Бак покачал головой, показывая, что он не винит ее за то, что делали с ней охотники на бизонов, когда его не было поблизости. Она позволяла им все – за безделушку, дешевые украшения, ленту для волос, новое зеркальце. Да что уж там говорить – она отдавалась им за одну лишь улыбку. Ее Бак никогда ни в чем не винил – Сисси не понимала, что делает, – но он винил мужчин, прекрасно видевших, что у нее разум ребенка.
Он попытался сесть, чтобы разглядеть ее получше, но не смог пошевелить и пальцем. Тело не повиновалось ему. В комнате было невыносимо жарко, и он невольно подивился про себя, зачем ему понадобилось разводить такой сильный огонь.
– Сисси?
Куда она подевалась? Он прищурился, пытаясь ее разглядеть, но перед глазами у него все расплывалось. Обессилев, он уронил голову на подушки.
– Вот, Бак, вот кролик. Я приготовила все, как тебе нравится.
Это был голос Анники. Бак узнал бы его из тысячи голосов, настолько он был нежен и сладок – как мед из сот. Он хотел спросить ее, почему она его бросила, но ответ сам возник у него в мозгу – потому что он был охотником на бизонов. А теперь он стал траппером, тогда как она была городской леди. Но она забрала с собой и Бейби. Просил ли он сам, чтобы она уехала? Он не помнил.
Он повернул голову и увидел, что Анника стоит перед ним, держа в руках пару освежеванных кроликов.
– Ты ведь любишь их такими, не так ли? – Она протянула руку, и кролики повисли у самого его лица.
– Не покидай меня снова. – Слова прозвучали, как мольба, и на мгновение он почувствовал стыд, но даже это не остановило его, и он повторил: – Не покидай меня снова, Анника. Останься со мной. – От невыразимой муки он на мгновение закрыл глаза, а когда открыл их опять, Анники рядом не было.
Пульсирующая боль в раненой ноге вернула его к действительности. Он слегка приподнял голову и попытался сосредоточить взгляд на пятнах засохшей крови. Интересно, кто перевязал ему рану, изорвав для этого на полосы его собственную рубашку? Не Анника ли? Неужели она позаботилась о нем, прежде чем оставить?
Чей-то голос отвлек его от беспорядочно кружащихся в голове мыслей.
– Пусть знает, что тебя я не держу…
– Пэтси? – Он выставил вперед руку, пытаясь отгородиться от нее. От Пэтси можно было ожидать чего угодно. Даже сейчас, находясь в бреду, он помнил об опасности, какую представляла для него с Бейби Пэтси. Она была безумна, как и отец под конец жизни. Достаточно безумна, чтобы решиться – как Авраам, по ее словам, – принести свою дочь в жертву. Если бы не он, она, не задумываясь, сбросила бы девочку с крыши.
– Прошу, не приближайся…
Хотя она стояла к нему лицом, взор ее был обращен не на него, а куда-то в пространство. Она вся была в ином времени, в иной эпохе. Она говорила словами, которые вложил в уста египетской царицы бард шестнадцатого века. И, хотя слова эти были искажены, как и черты ее лица, горделивая осанка Пэтси не оставляла сомнений в том, кем она себя считает.
– Узнай, где он, кто с ним, чем занят он.
Бак знал, что находится в полной ее власти.
– Пэтси, прости меня. Я был вынужден так поступить. Я должен был увезти тебя.
Продолжая цитировать Шекспира, она произнесла:
– Послушай, отвернись и прослезись… потом, прощаясь, уверь, что слезы назначались мне. Тебе удастся чудно эта сцена чистосердечной фальши…
Одеяние ее было из прозрачного шелка, а на голове, словно солнце, сверкал золотой обруч. Он сверкал так ярко, что Бак прикрыл на мгновение глаза, боясь ослепнуть. Над сверкающим обручем распростер крылья такой же излучающий сияние орел. Бак задрожал, глядя на нее. Дрожь сотрясала все его тело, и у него не было сил ни унять ее, ни заставить видение своей сумасшедшей сестры оставить его в покое.
Пэтси подошла вплотную к кровати, и край шелкового рукава коснулся его лица. Он задрожал сильнее. Она склонилась над ним, и он почувствовал на своей щеке ее ледяное дыхание.
– Сначала погребем его, – заговорила она вновь словами египетской царицы, – а после, как должно, со свободною душой, без трепета, по-римски, горделиво, на зависть всем сумеем умереть…
И тут Бак понял, что умирает.
Послеполуденное солнце пронизывало своими лучами занавеси на окне, образуя причудливый узор на восьмиугольных плитках пола в ванной комнате. Анника лежала, откинувшись назад, в высокой, изысканно украшенной ванне, чувствуя, как постепенно расслабляются ее одеревеневшие мышцы и боль в ногах уходит. Как только Роза оставила ее с Баттонз в отведенной для них комнате, Анника решила последовать примеру ребенка и лечь спать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
– И ты говоришь, что Бейби ребенок его сестры? Не его?
– Да. Она дочь Пэтси.
Кейс наклонился вперед.
– Что ты знаешь об этой Пэтси?
Анника покраснела.
– Мне известно, что она… ну… не вполне здорова.
– Это слишком мягко сказано, – произнес он тихо.
Моментально она перешла в нападение.
– Что ты знаешь о сестре Бака? И откуда?
Ему не понравился звучащий в ее голосе вызов, как и тон, каким она произнесла имя своего похитителя.
– Слухом земля полнится. Мне известно, что она сумасшедшая. Считает себя Клеопатрой.
Анника расхохоталась.
– Клеопатрой? Ну, Кейс, если ты веришь всяким…
– Это правда. Мой сосед знаком с женщиной, которая за ней ухаживает. И он также рассказал мне, что в семье Скотта все были сумасшедшими.
Анника хотела было возразить, но внезапно передумала. В сущности она знала слишком мало о родне Бака, чтобы должным образом аргументировать свою точку зрения.
– Ты не против, – обратилась она к брату, решив оставить этот спор до лучших времен, – если Роза проводит меня сейчас в мою комнату? Я ужасно устала, и мне хотелось бы немного вздремнуть, пока не проснулась Баттонз.
– Баттонз?
– Я объясню позже, откуда у нее такое имя.
– Твои сундуки и саквояжи наверху. Так и стоят нераспакованные. – Он надеялся услышать радостное восклицание, однако Анника лишь кивнула и коротко бросила:
– Хорошо.
Кейс нахмурился. Не такого ответа он ждал от сестры, привыкшей менять наряды по четыре раза на дню. Что-то здесь было явно не так, и он дал себе слово обязательно докопаться до истины.
– Вставай, Бак. Тебя зовет папа.
Бак приподнял голову, недоумевая, как здесь очутилась Сисси. С усилием разлепив губы, он спросил:
– Сисси?
Его младшая сестра подошла ближе и словно бы качнулась к нему. Баку показалось, что она дотронулась до его щеки. Прикосновение было холодным, как лед. Мгновение она стояла, склонившись над ним. На ее лице блуждала ее обычная бездумная улыбка, и в глазах, устремленных на него, не светилось ни одной мысли.
– Я не хотела поступать плохо, Бак. Никогда.
– Я знаю, Сисси. Я знаю.
– Они все дарили мне вещи. Красивые. Поэтому я разрешала им трогать меня.
Бак покачал головой, показывая, что он не винит ее за то, что делали с ней охотники на бизонов, когда его не было поблизости. Она позволяла им все – за безделушку, дешевые украшения, ленту для волос, новое зеркальце. Да что уж там говорить – она отдавалась им за одну лишь улыбку. Ее Бак никогда ни в чем не винил – Сисси не понимала, что делает, – но он винил мужчин, прекрасно видевших, что у нее разум ребенка.
Он попытался сесть, чтобы разглядеть ее получше, но не смог пошевелить и пальцем. Тело не повиновалось ему. В комнате было невыносимо жарко, и он невольно подивился про себя, зачем ему понадобилось разводить такой сильный огонь.
– Сисси?
Куда она подевалась? Он прищурился, пытаясь ее разглядеть, но перед глазами у него все расплывалось. Обессилев, он уронил голову на подушки.
– Вот, Бак, вот кролик. Я приготовила все, как тебе нравится.
Это был голос Анники. Бак узнал бы его из тысячи голосов, настолько он был нежен и сладок – как мед из сот. Он хотел спросить ее, почему она его бросила, но ответ сам возник у него в мозгу – потому что он был охотником на бизонов. А теперь он стал траппером, тогда как она была городской леди. Но она забрала с собой и Бейби. Просил ли он сам, чтобы она уехала? Он не помнил.
Он повернул голову и увидел, что Анника стоит перед ним, держа в руках пару освежеванных кроликов.
– Ты ведь любишь их такими, не так ли? – Она протянула руку, и кролики повисли у самого его лица.
– Не покидай меня снова. – Слова прозвучали, как мольба, и на мгновение он почувствовал стыд, но даже это не остановило его, и он повторил: – Не покидай меня снова, Анника. Останься со мной. – От невыразимой муки он на мгновение закрыл глаза, а когда открыл их опять, Анники рядом не было.
Пульсирующая боль в раненой ноге вернула его к действительности. Он слегка приподнял голову и попытался сосредоточить взгляд на пятнах засохшей крови. Интересно, кто перевязал ему рану, изорвав для этого на полосы его собственную рубашку? Не Анника ли? Неужели она позаботилась о нем, прежде чем оставить?
Чей-то голос отвлек его от беспорядочно кружащихся в голове мыслей.
– Пусть знает, что тебя я не держу…
– Пэтси? – Он выставил вперед руку, пытаясь отгородиться от нее. От Пэтси можно было ожидать чего угодно. Даже сейчас, находясь в бреду, он помнил об опасности, какую представляла для него с Бейби Пэтси. Она была безумна, как и отец под конец жизни. Достаточно безумна, чтобы решиться – как Авраам, по ее словам, – принести свою дочь в жертву. Если бы не он, она, не задумываясь, сбросила бы девочку с крыши.
– Прошу, не приближайся…
Хотя она стояла к нему лицом, взор ее был обращен не на него, а куда-то в пространство. Она вся была в ином времени, в иной эпохе. Она говорила словами, которые вложил в уста египетской царицы бард шестнадцатого века. И, хотя слова эти были искажены, как и черты ее лица, горделивая осанка Пэтси не оставляла сомнений в том, кем она себя считает.
– Узнай, где он, кто с ним, чем занят он.
Бак знал, что находится в полной ее власти.
– Пэтси, прости меня. Я был вынужден так поступить. Я должен был увезти тебя.
Продолжая цитировать Шекспира, она произнесла:
– Послушай, отвернись и прослезись… потом, прощаясь, уверь, что слезы назначались мне. Тебе удастся чудно эта сцена чистосердечной фальши…
Одеяние ее было из прозрачного шелка, а на голове, словно солнце, сверкал золотой обруч. Он сверкал так ярко, что Бак прикрыл на мгновение глаза, боясь ослепнуть. Над сверкающим обручем распростер крылья такой же излучающий сияние орел. Бак задрожал, глядя на нее. Дрожь сотрясала все его тело, и у него не было сил ни унять ее, ни заставить видение своей сумасшедшей сестры оставить его в покое.
Пэтси подошла вплотную к кровати, и край шелкового рукава коснулся его лица. Он задрожал сильнее. Она склонилась над ним, и он почувствовал на своей щеке ее ледяное дыхание.
– Сначала погребем его, – заговорила она вновь словами египетской царицы, – а после, как должно, со свободною душой, без трепета, по-римски, горделиво, на зависть всем сумеем умереть…
И тут Бак понял, что умирает.
Послеполуденное солнце пронизывало своими лучами занавеси на окне, образуя причудливый узор на восьмиугольных плитках пола в ванной комнате. Анника лежала, откинувшись назад, в высокой, изысканно украшенной ванне, чувствуя, как постепенно расслабляются ее одеревеневшие мышцы и боль в ногах уходит. Как только Роза оставила ее с Баттонз в отведенной для них комнате, Анника решила последовать примеру ребенка и лечь спать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109