Из его глаз текли слезы, капая на руки, которыми он зажимал себе рот, чтобы не разрыдаться в голос.
— Две сотни убитых, — произнес он с трудом надтреснутым голосом. — Это были мои люди. Но мы разнесли все пушки береговой батареи. Что же касается рабов… О Боже! — Шеридан закрыл глаза. — Немногие из них остались в живых. Вероятно, человек десять. Я не знаю, тогда это меня не интересовало. Когда мы высадились на берег, я начал разыскивать алжирских артиллеристов, но никого из них так и не нашел. У орудий не было ни одного трупа, все военные разбежались, как только мы сделали первый ответный залп, а жители города спрятали их. — Его лицо окаменело, на скулах заходили желваки. — Но мы все же разыскали своих врагов. — Он судорожно вздохнул. — Я бы не покинул берег, не разыскав их.
Шеридан уронил голову на руки и начал горестно раскачиваться на месте из стороны в сторону. Он ничего не мог видеть из-за слез, которые неудержимым потоком текли по щекам и капали на руки. Все его тело ныло. Грудь болела. Дыхание давалось ему с большим трудом из-за комка, стоявшего в горле.
Но он заставил себя встать на ноги. Олимпия сидела, все так же сгорбившись и застыв на месте, ее голова поникла, она не смотрела на него. Шеридан опустился перед ней на колени и взял ее лицо в ладони.
Олимпия подняла на него сухие глаза.
— Принцесса. — В его голосе слышалась мольба. — Ты понимаешь меня? Я не знаю, почему мир так устроен; почему мы, отправляясь на борьбу с каким-нибудь злом, с которым действительно надо бороться, совершаем ужасные поступки, идем на преступление, чтобы искоренить его. Рабство — это зло, тирания — зло. И в своих политических убеждениях ты не была такой уж наивной, банальной и глупой. Ты была права. Возможно, революция в Ориенсе оправданна и необходима. Но ты не понимала, как это будет выглядеть в реальности, что из этого получится на деле.
Он прижал влажные от слез пальцы к ее нежным щекам и заглянул ей в глаза. Шеридан хотел достучаться до нее, хотел, чтобы она его услышала.
— Я, должно быть, такой же трус, как и ты, принцесса. Потому что в течение тринадцати лет я убегал и скрывался от того, что наделал. Я прятался сам от себя. Я старался убедить себя в том, что все произошло не по моей вине, что, будь на моем месте другой капитан, он поступил бы точно так же. Возможно, так оно и было в действительности. И все же, принцесса, моя вина была очевидна. Это я отдавал приказы. Я сам принимал решения, точно так же, как ты сама принимала свои решения. Из-за этого погибли люди, значит, я был виноват в их смерти. Как бы мне хотелось тоже умереть! Я не понимал, зачем Господь позволил мне жить после всего случившегося. — Его голос сорвался, и Шеридан на минуту умолк. Переведя дыхание и взяв себя в руки, он продолжал: — А потом появилась ты… наш остров… и во мне проснулись чувства… Я стал понимать, что в том, что я выжил, есть смысл: ч должен был стать твоим защитником. Казалось бы, чего проще! Но я не сумел защитить тебя. Тебе нанесли ужасную душевную травму, и теперь ты долго не сможешь оправиться от нее. А я ничем не могу тебе помочь. Напротив, я пришел сюда, потому что ты нужна мне, нужна как опора и поддержка. Ты нужна мне смелой и отважной, не пасующей там, где спасовал я. Это трудно, я знаю. Взгляни на меня, взгляни, до чего я дошел, в кого превратился… Я чувствую себя старой развалиной. О Боже! Похоже, я сегодня наплакался на век вперед. — Шеридан прижался мокрой от слез щекой к сухой холодной щеке Олимпии. — Но я все равно пришел сюда. Я больше не прячусь, принцесса… Прошу тебя, вернись ко мне. Ты — моя жизнь.
Шеридан ощутил, как она затрепетала. Олимпия закусила губу, слезы хлынули из глаз. Шеридан поймал прозрачную каплю губами, все еще держа лицо Олимпии в ладонях. Теперь он молчал.
— Они убили Джулию, — осипшим голосом промолвила Олимпия, дрожа от нервного возбуждения. — Я сама видела это.
Шеридан нежно провел пальцами по ее щекам и почувствовал, что они увлажнились от слез.
— И моего дядю, и моего дедушку, — сказала Олимпия и замолчала, готовая разрыдаться. — А толпа, которая все это сделала, — это ведь мой народ. — Олимпия была похожа на обиженного ребенка. — Я никогда не думала, что мой народ способен на такое. Они… как звери. Они набрасывались на всех и всех сбивали с ног. Толпа затоптала улан и отобрала у них сабли. — Олимпия немного отклонилась назад и взглянула на Шеридана, ее зеленые глаза туманили слезы. — И когда Джулия вышла на крыльцо, они убили ее. А ведь она ничего им не сделала. Совершенно ничего!
Шеридан убрал с ее висков прилипшие к влажной коже завитки волос.
— Я всегда ревновала тебя к Джулии, — прошептала Олимпия. — Порой я желала ей смерти. И вот что я наделала, видишь? Я явилась причиной ее гибели… — Олимпия беспомощно взглянула на Шеридана. — Скажи, ты считаешь, что это я убила Джулию?
— Мне это все равно, — промолвил он. — Послушай меня. Я не стану утверждать, что все случившееся произошло бы и без твоей помощи. Я просто не знаю, что было бы, если бы ты не выбежала из храма. Может быть, в таком случае я застрелил бы Клода Николя, и меня бы вскоре повесили. Я не испытываю никаких чувств по поводу гибели Джулии, это была коварная, эгоистичная тварь. Но будь она самой Жанной д'Арк, меня и тогда не тронула бы ее смерть. Я не могу давать оценки событиям и винить в них кого бы то ни было. Я ничего не знаю. Мы, словно костяшки домино, падаем друг за другом то в одну, то в другую сторону. — Он гладил ее по щеке. — И я знаю только одно: я люблю тебя.
Олимпия закусила губу.
— Я не заслужила твою любовь.
— О Боже… Если бы каждый из нас получал только по своим заслугам… — Шеридан покачал головой и опять крепко зажмурил глаза, пытаясь остановить новый поток слез. — Да сохранит меня Господь от такой участи!
Шеридан снова сел к стене, чувствуя страшную усталость, промозглую сырость и боль в теле. Холод пробирал до костей. У Шеридана разболелась рука, а сердце щемило в груди. Он удрученно смотрел на примятую траву у своих колен.
«Прошу, смилуйся надо мной, пощади меня», — думал он. Шеридан задавался вопросом: что будет с ним, если Олимпия не вернется к нему? Он уже не мог снова погрузиться в свое обычное оцепенение и безразличие. Открывшись навстречу миру, Шеридан уже не мог стать собой прежним.
Он чувствовал себя таким уставшим, что казалось, если Олимпия не откликнется на его мольбу, он просто не сумеет встать и уйти, а вечно останется сидеть здесь под дождем, в тумане.
Шеридан взглянул на низко нависшие тучи, затянувшие небо, бледно-серый кусочек которого виднелся между черными башнями дома. Он сидел, сцепив руки между коленями, чувствуя, как по его лицу стекают капли дождя вместе с солоноватыми слезами, и ждал решения своей судьбы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
— Две сотни убитых, — произнес он с трудом надтреснутым голосом. — Это были мои люди. Но мы разнесли все пушки береговой батареи. Что же касается рабов… О Боже! — Шеридан закрыл глаза. — Немногие из них остались в живых. Вероятно, человек десять. Я не знаю, тогда это меня не интересовало. Когда мы высадились на берег, я начал разыскивать алжирских артиллеристов, но никого из них так и не нашел. У орудий не было ни одного трупа, все военные разбежались, как только мы сделали первый ответный залп, а жители города спрятали их. — Его лицо окаменело, на скулах заходили желваки. — Но мы все же разыскали своих врагов. — Он судорожно вздохнул. — Я бы не покинул берег, не разыскав их.
Шеридан уронил голову на руки и начал горестно раскачиваться на месте из стороны в сторону. Он ничего не мог видеть из-за слез, которые неудержимым потоком текли по щекам и капали на руки. Все его тело ныло. Грудь болела. Дыхание давалось ему с большим трудом из-за комка, стоявшего в горле.
Но он заставил себя встать на ноги. Олимпия сидела, все так же сгорбившись и застыв на месте, ее голова поникла, она не смотрела на него. Шеридан опустился перед ней на колени и взял ее лицо в ладони.
Олимпия подняла на него сухие глаза.
— Принцесса. — В его голосе слышалась мольба. — Ты понимаешь меня? Я не знаю, почему мир так устроен; почему мы, отправляясь на борьбу с каким-нибудь злом, с которым действительно надо бороться, совершаем ужасные поступки, идем на преступление, чтобы искоренить его. Рабство — это зло, тирания — зло. И в своих политических убеждениях ты не была такой уж наивной, банальной и глупой. Ты была права. Возможно, революция в Ориенсе оправданна и необходима. Но ты не понимала, как это будет выглядеть в реальности, что из этого получится на деле.
Он прижал влажные от слез пальцы к ее нежным щекам и заглянул ей в глаза. Шеридан хотел достучаться до нее, хотел, чтобы она его услышала.
— Я, должно быть, такой же трус, как и ты, принцесса. Потому что в течение тринадцати лет я убегал и скрывался от того, что наделал. Я прятался сам от себя. Я старался убедить себя в том, что все произошло не по моей вине, что, будь на моем месте другой капитан, он поступил бы точно так же. Возможно, так оно и было в действительности. И все же, принцесса, моя вина была очевидна. Это я отдавал приказы. Я сам принимал решения, точно так же, как ты сама принимала свои решения. Из-за этого погибли люди, значит, я был виноват в их смерти. Как бы мне хотелось тоже умереть! Я не понимал, зачем Господь позволил мне жить после всего случившегося. — Его голос сорвался, и Шеридан на минуту умолк. Переведя дыхание и взяв себя в руки, он продолжал: — А потом появилась ты… наш остров… и во мне проснулись чувства… Я стал понимать, что в том, что я выжил, есть смысл: ч должен был стать твоим защитником. Казалось бы, чего проще! Но я не сумел защитить тебя. Тебе нанесли ужасную душевную травму, и теперь ты долго не сможешь оправиться от нее. А я ничем не могу тебе помочь. Напротив, я пришел сюда, потому что ты нужна мне, нужна как опора и поддержка. Ты нужна мне смелой и отважной, не пасующей там, где спасовал я. Это трудно, я знаю. Взгляни на меня, взгляни, до чего я дошел, в кого превратился… Я чувствую себя старой развалиной. О Боже! Похоже, я сегодня наплакался на век вперед. — Шеридан прижался мокрой от слез щекой к сухой холодной щеке Олимпии. — Но я все равно пришел сюда. Я больше не прячусь, принцесса… Прошу тебя, вернись ко мне. Ты — моя жизнь.
Шеридан ощутил, как она затрепетала. Олимпия закусила губу, слезы хлынули из глаз. Шеридан поймал прозрачную каплю губами, все еще держа лицо Олимпии в ладонях. Теперь он молчал.
— Они убили Джулию, — осипшим голосом промолвила Олимпия, дрожа от нервного возбуждения. — Я сама видела это.
Шеридан нежно провел пальцами по ее щекам и почувствовал, что они увлажнились от слез.
— И моего дядю, и моего дедушку, — сказала Олимпия и замолчала, готовая разрыдаться. — А толпа, которая все это сделала, — это ведь мой народ. — Олимпия была похожа на обиженного ребенка. — Я никогда не думала, что мой народ способен на такое. Они… как звери. Они набрасывались на всех и всех сбивали с ног. Толпа затоптала улан и отобрала у них сабли. — Олимпия немного отклонилась назад и взглянула на Шеридана, ее зеленые глаза туманили слезы. — И когда Джулия вышла на крыльцо, они убили ее. А ведь она ничего им не сделала. Совершенно ничего!
Шеридан убрал с ее висков прилипшие к влажной коже завитки волос.
— Я всегда ревновала тебя к Джулии, — прошептала Олимпия. — Порой я желала ей смерти. И вот что я наделала, видишь? Я явилась причиной ее гибели… — Олимпия беспомощно взглянула на Шеридана. — Скажи, ты считаешь, что это я убила Джулию?
— Мне это все равно, — промолвил он. — Послушай меня. Я не стану утверждать, что все случившееся произошло бы и без твоей помощи. Я просто не знаю, что было бы, если бы ты не выбежала из храма. Может быть, в таком случае я застрелил бы Клода Николя, и меня бы вскоре повесили. Я не испытываю никаких чувств по поводу гибели Джулии, это была коварная, эгоистичная тварь. Но будь она самой Жанной д'Арк, меня и тогда не тронула бы ее смерть. Я не могу давать оценки событиям и винить в них кого бы то ни было. Я ничего не знаю. Мы, словно костяшки домино, падаем друг за другом то в одну, то в другую сторону. — Он гладил ее по щеке. — И я знаю только одно: я люблю тебя.
Олимпия закусила губу.
— Я не заслужила твою любовь.
— О Боже… Если бы каждый из нас получал только по своим заслугам… — Шеридан покачал головой и опять крепко зажмурил глаза, пытаясь остановить новый поток слез. — Да сохранит меня Господь от такой участи!
Шеридан снова сел к стене, чувствуя страшную усталость, промозглую сырость и боль в теле. Холод пробирал до костей. У Шеридана разболелась рука, а сердце щемило в груди. Он удрученно смотрел на примятую траву у своих колен.
«Прошу, смилуйся надо мной, пощади меня», — думал он. Шеридан задавался вопросом: что будет с ним, если Олимпия не вернется к нему? Он уже не мог снова погрузиться в свое обычное оцепенение и безразличие. Открывшись навстречу миру, Шеридан уже не мог стать собой прежним.
Он чувствовал себя таким уставшим, что казалось, если Олимпия не откликнется на его мольбу, он просто не сумеет встать и уйти, а вечно останется сидеть здесь под дождем, в тумане.
Шеридан взглянул на низко нависшие тучи, затянувшие небо, бледно-серый кусочек которого виднелся между черными башнями дома. Он сидел, сцепив руки между коленями, чувствуя, как по его лицу стекают капли дождя вместе с солоноватыми слезами, и ждал решения своей судьбы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135